"Иудушка из Головлёва" на Малой сцене ТЮЗа. Театральная афиша - отзывы о спектакле
Постоянное жужжание мух, монотонные, звучащие фоном, стишки, непрерывное перемещение героев по сцене, все это погружает зрителей в атмосферу дискомфорта - страшный мир Иудушки Головлева, где никому ничего не остается, кроме как в конце концов умереть. «Атмосферность» в спектакле очень точная и пронзительная.
Вообще, я считаю «Господ Головлевых» Салтыкова-Щедрина кондовым примитивным произведением (да простят меня учителя литературы), с кондовым же и примитивным сюжетом. Единственная отличительная черта как раз это самое полное погружение в атмосферу удрученности и подавленности, что у автора получилось отлично. Возможно, из-за моего изначально негативного отношения к первоисточнику, к спектаклю я тоже относилась предвзято.
Если у Салтыкова-Щедрина образы героев плоские и однозначные, и автор, не стесняясь, рисует крупными черно-белыми мазками характеры, пускаясь в распространенные рассуждения про то, кого читателю стоит считать плохим, а кого не очень; то Серебренников идет дальше и, оставляя всю примитивность портретов, по очереди сводит своих героев с ума, заставляет их визжать, пафосно смотреть в даль и корчиться на сцене под уже упомянутое жужжание и стихи. Более-менее смахивают на нормальных людей только Арина Петровна (Алла Покровская) и, как не удивительно, сам Иудушка (Миронов). В результате складывается впечатление, что каждый отдельный актер кроме тех двух играет очень плохо. А потом ловишь себя на мысли – ну не может такого быть, хорошие они актеры. Неужели сам Серебренников заставляет их плохо играть, а Миронов с Покровской, просто из-за силы своего авторитета (а может, все-таки таланта) в состоянии сопротивляться режиссеру и играть хорошо, без метаний по сцене, битве в конвульсиях и кривлянии?
История Головлевых очень насыщена, даже слишком для спектакля. Так как для полного раскрытия образа Иудушки необходимо рассказать про смерть (плюс предыстория) каждого героя, на сцене выходит винегрет, а так как еще нужно уместить жужжание, мытье окна, перебрасывание тюков, голую попу, то получается винегретище.
Несмотря на все написанное идти стоит.
1. Для пополнения просмотренных спектаклей с Мироновым
2. Чтобы полюбоваться удивительным перевоплощением Арины Петровны из властной сильной женщины в безвольную тупую старушку. Начало второго акта из-за этого прекрасно, но это заслуга исключительно актрисы.
3. Для того, чтобы посмотреть на голую попу (если вдруг найдется счастливчик, который еще не видел ее на сцене). Хотя я чувствую себя опплеваной, когда понимаю, что голый герой на сцене мог бы быть в трусах, и ничего бы от этого не пострадало.
4. Если вдруг кому понравилась книга. (не понимаю)
В конце, во время сценки с Аннинькой (в моем случае в исполнении Ксении Лавровой-Глинки) нужно зажмуриться и не открывать глаза до тех пор, пока она не уйдет со сцены, дабы не портить себе вкус.
Олег Зинцов
Свое именьице
Кирилл Серебренников обжился в МХТ им. Чехова
Чем дольше тянется новый, с нетерпением ожидавшийся публикой мхатовский спектакль “Господа Головлевы”, тем чаще ловишь себя на двух параллельных мыслях. Первая понятна: какой же все-таки чертовски , играющий на этот раз Иудушку Головлева! Вторая мысль чуть менее очевидна и состоит в подозрении, что Кирилл Серебренников потихоньку посмеялся над всеми, кто объявлял его флагманом новой режиссуры.
Если отшелушить от “Головлевых” необязательные виньетки, придется признать, что самого востребованного постановщика последних московских сезонов все больше тянет притушить фитилек эпатажности, сделать серьезное лицо и потолковать о душе - короче, заняться всем тем, от чего в ужасе бегут граждане, жаждущие решительного обновления местной сцены и увидевшие в Кирилле Серебренникове человека, на которого можно смело в этом деле положиться. Между тем его “Господа Головлевы” - история, в сущности, о том, как модный режиссер обнаружил, что в традиционном театре ему тоже вполне комфортно.
Нет, в “Головлевых”, разумеется, без труда можно увидеть любовно сложенную, довольно компактную горку стройматериалов, обычно проходящих в театральном реестре под названием “фирменные приемы”: от горстки юродивых - неизменной группы поддержки, по которой опознается тяга режиссера к метафизике в ее национальном варианте, до элегантных черных пиджаков со шнуровкой вместо пуговиц - в таком дизайнерском наряде, скроенном самим Кириллом Серебренниковым, семейство Головлевых в порядке неживой очереди отходит в мир иной.
Приметой современности можно считать также показательное, но, впрочем, уместное цитирование похабника Баркова - любимого поэта Владимира Михайловича Головлева (Сергей Сосновский), который петушится в самом начале спектакля, задавая тон всей дальнейшей сценической суете, очевидно требующей редактуры, усушки и утряски, - правильнее всего приходить на “Господ Головлевых” будет, наверное, месяца через полтора-два, когда опрометчивых постановочных решений останется меньше.
Тогда, скорее всего, станет еще заметнее, что новый спектакль - пример того театрального мышления, которое составляет капитал режиссеров-традиционалистов и обычно требует разговора не о том, как сделана работа, а о том, какие масштабные и в высшей степени нравственные задачи владели умом постановщика. В этом смысле занятно сравнить “Господ Головлевых” с другим мхатовским спектаклем Кирилла Серебренникова - “Мещанами”, которые очевидно рифмуются с премьерой: в обоих случаях внешним сюжетом становится разрушение семьи. Но в “Мещанах” режиссера интересовали формальные задачи: конфликт поколений решался там через столкновение двух типов театра - “старого” реалистически-психологического и “нового”, более условного, подвижного и всеядного. В “Головлевых” режиссеру уже, видимо, совсем не до формальностей. Поначалу еще кажется, что он пытается разыграть жуткий сюжет Салтыкова-Щедрина как динамичный и доходчивый триллер, но чем дальше, тем больше понимаешь, что все это ерунда, - можно приделать мерзкому Иудушке крылья, как у мухи, но это совершенно не мешает заметить, что, как всякий художник, осознавший принадлежность к традиции, Кирилл Серебренников занялся-таки анатомированием русской души со всеми ее потемками - причем не теперешними, а, понятное дело, всегдашними. И если первый акт “Господ Головлевых” еще выдает какое-то режиссерское смущение по данному поводу, то второй устроен по принципам тех богоугодных театральных заведений, где всякую грубо сыгранную сцену предлагается понимать как крик души.
Все это заставляет ломать голову еще и над вопросом о том, сколько же все-таки режиссерского труда вложено в лучшие роли - Иудушки в исполнении Евгения Миронова и его “милого друга маменьки” Арины Петровны, играет, по ходу действия почти физически съеживаясь из властной хозяйки в жалкую обтрепанную приживалку, чтобы под конец произнести свое проклятие Иудушке так, что и он с этого момента начинает усыхать, истончаться, превращаясь из человека в фантом. Не вполне понятно, уделил ли постановщик больше всего внимания этим ролям (поскольку остальные персонажи сыграны в основном приблизительно), или важнее самостоятельная душевная работа, заниматься которой Алле Покровской и Евгению Миронову было интереснее, чем их партнерам по сцене. Второе предположение, возможно, вернее, потому что в роли Иудушки Миронов, похоже, решает какие-то собственные задачи, далеко не всегда совпадающие с режиссерскими.
Новый Иудушка - не урод, не карикатурный мерзавец, а скорее какое-то общее место, нечто настолько неприметное и обыденное, что, кажется, у него даже смазаны черты лица, и лишь характерная привычка креститься торопливым жестом сверху вниз, пропуская горизонтальное движение, выдает в герое Миронова что-то специально богомерзкое. В целом же щедринский кровопивушка, методично сживающий родных со света, не лишен житейской логики и не превращен в символ: самое тонкое в работе Евгения Миронова - неброскость. Его Иудушка не мерзок и не жалок, он нормален. И это, пожалуй, реальная жуть - почище всей той бутафории, которой обставлено именьице Головлевых в новом спектакле МХТ.
Идеальное зло
Этот спектакль покажет Вам истинное зло, без примитивных пугалок "ужастиков", без крови, без спецэффектов. Это демонстрация абсолютного "антихриста" среди "антихристов" мелких. Классический текст Салтыкова-Щедрина и лучший спектакль Кирилла Серебренникова с гениальным Евгением Мироновым в главной роли. Раньше на эту роль отваживался только Смоктуновский. Миронов раскрыл образ Иудушки Головлёва по своему, не повторяясь, не менее убедительно. Мой любимый спектакль с моим любимым артистом, моим любимым режиссёром на нужной для полного восприятия, Малой Сцене МХТ. Полное совпадение всех составляющих для того, чтобы наивно сказать - шедевр.
Если Вы любите тяжёлые, драматические постановки (я люблю), если Вы не можете не заглянуть "внутрь зла, в преисподнюю" (я не могу оторваться), если Вы ищите ответ на вопросы "Как зло стало таким, какое оно есть? Как живёт и чем дышит зло?" (мне важно это), то приглашаю Вас на ГГ.При этом в спектакле масса смешных моментов (не теряющих о этого своей жути). При этом в спектакле масса режиссёрских нахоток. При этом, кроме гениального Евгения Миронова в спектакле заняты замечательные артисты - Кравченко, Покровская, Сосновский, Чурсин, Добровольская, Чекменёв и т.д.
Спектакль идёт 1 раз в месяц на Малой сцене МХТ им. Чехова. Билеты можно с трудом купить в кассе в первые дни начала продаж на следующий месяц. Стоимость их прилична, до 2500 рублей. Она ничтожна по сравнению с игрой Евгения Миронова.
Если Вы - поклонник фильма "Идиот" с Е.Мироновым, то представьте, что он сыграл эту роль в отрицательном, инфернальном варианте. Вот что такое ГГ. И это надо видеть. Минимум один раз, обязательно. Спектакль можно смотреть бесконечно. Даже на экране он великолепен. Есть на DVD. Я по ниивности смотрел раз десять.
Спектакль однозначно рекомендуется думающим людям. Желающим лёгкого развлечения делать на ГГ нечего. Кого позвать - всех, кроме людей косных. Чопорным любителям классики скорее всего не понравятся особенности, внесённые Серебренниковым. Но игра Миронова поравится любому.
Цитаты профессионалов
РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ
есть смысл поздравить МХТ с искусством. Сложносочиненным, длинным, не играющим со зрителем в поддавки и интересным даже в своих несовершенствах и противоречиях
Евгений Миронов играет в Иудушке и более существенную карикатуру – сдержанную пародию на своего телевизионного князя Мышкина. Воплотив на экране русское юродство в его просветленном варианте, актер предлагает на сцене, так сказать, затемненный вариант эксклюзивного национального феномена.
ГЛЕБ СИТКОВСКИЙ
Превращение из человека в муху – почти по Кафке - совершается на наших глазах. Сопляк в детских растянутых колготках, умильно заглядывающий матери в глаза, постепенно обретает силу, которую он буквально высасывает из окружающих. По мере того как его голос крепчает и обретает елейную назидательность, Иудушкина мать Арина Петровна, блестяще сыгранная Аллой Покровской, будто уменьшается в росте и значении. Начав с властных генеральшиных интонаций, она сдувается как мыльный пузырь и закончит тем, что каркнув «Прро-клинаю», будто сравняется размером с обычной вороной и исчезнет с лица земли.
Проклятьем заклеймены здесь вообще-то все до единого, с самого начала. Никто даже толком не способен сложить из перстов крестное знамение. Вроде и хотят перекреститься, а вечно промахиваются, будто даун, пытающийся на приеме у доктора дотронуться до кончика носа. Иудушка рассекает воздух, просто вертикально двигая рукой от лба к животу, а другие чертят самые замысловатые геометрические фигуры, но все равно - мимо.
АЛЕНА КАРАСЬ
Как описать Евгения Миронова в роли Иудушки? Он очень похож на Евгения Миронова в роли Мышкина. Или на Евгения Миронова в роли Гамлета. Или на Евгения Миронова в роли Самозванца. Иудушка - юродивый самозванец, русский Антихрист со страстью к самоуничтожению: точный жест, внезапный кульбит, пародия и гротеск, во всем почти цирковая эксцентриада, танец, безукоризненно исполненный на гробах близких. Повадки отличника, не знающего пощады.
Только к концу, после всех смертей он, наконец, насыщается, Кровопивушка, и тихо укладывается в снежную постель, под покров белых мешков и подушек. Цифирка к цифирке падает на белом экране снежная завеса - счет всем дням и смертям.
Красиво, только не останавливается сердце, не замирает сознание. Мрачно и холодно в мире Иудушки. И хоть, подобно евангельскому Иуде, он отправляется в финале на снежную смерть, нет катарсиса в этой русской трагедии. "Живи еще хоть четверть века - исхода нет, исхода нет". Исхода нет весь первый акт, и весь второй. Исхода нет в конце XIX, XX и в начале XXI века.
И там, где чудесно играет артистку Анниньку Евгения Добровольская, и там, где со старинной театральной мощью Алла Покровская (Арина Петровна Головлева) проклинает своего сына-душегуба. И там, где умирает от белой горячки братец Павлуша (Алексей Кравченко). Нигде нет ни исхода, ни катарсиса. Затейливый, умный и бесстрастный спектакль, в котором есть все, кроме чего-то главного, что не берусь определить.
МАРИНА ДАВЫДОВА
Евгений Миронов сыграл в новом спектакле Кирилла Серебренникова Иудушку Головлева. Точнее говоря, он сыграл анти-Мышкина, создав в МХТ жуткого двойника своего экранного героя. Обе эти роли - первую (Мышкина) в БДТ, вторую (Иудушку) в Художественном театре - играл когда-то гений русской сцены Иннокентий Смоктуновский.
Если задуматься, на Миронове лежит какой-то непомерный груз ответственности. За все актерское поколение разом, разменявшее свой совокупный талант на сценические пустяки, примитивные сериалы, кич, трэш, далее везде... Смоктуновскому было легче. В его времена халтура еще не захлестнула владения Мельпомены мутным весенним селем, а рядом с ним или неподалеку от него творили другие титаны актерского цеха - Андрей Попов, Олег Борисов, Евгений Евстигнеев, всех не перечислишь. Планка была укреплена на рекордной высоте. Теперь она уже почти лежит на земле, и рядом с Мироновым назвать фактически некого. Нету никакой плеяды. Дело даже не в масштабе дарования, а в умении им распорядиться. Ведь Миронов - единственный артист своего призыва, со старомодной серьезностью воспринимающий работу над ролью как неустанную работу души.
После "Господ Головлевых" стало окончательно ясно, что Серебренников, режиссер с громкой и, как казалось поначалу, несколько легкомысленной славой, тоже расположен к трудным духовным поискам и интересен в своих несовершенствах даже больше, чем в очевидных сценических победах. В его "Головлевых", в отличие от его же шумного прошлогоднего "Леса" (социального бурлеска, не тронутого никакой метафизикой), есть тягостные моменты сценической скуки, но есть и потрясающие прозрения. Это попытка предъявить нам классическую историю гибели семьи в ее постмодернистском изводе - с резкими перепадами из эпики (многочисленные флэшбэки в детство героев) в фантасмагорию (тут покойники запросто разгуливают по сцене в черных пиджаках со шнуровкой вместо пуговиц), а оттуда - в едкий щедринский фельетон.
НАТАЛЬЯ ПИВОВАРОВА
Евгений Миронов играет главного персонажа головлевского
плена. Он муха, вша, бесцветная мышь, как хотите. Тщедушный, блеклый,
на лице, как на сером листе, можно изобразить что угодно: силу, напор,
испуг, похоть, гнев, восторг и так далее. То сгорбится, то пройдет по
дому чечеткой. То на минутку "развезет" его от одиночества:
к финалу он чуть ли ни Плюшкин, которому нужно вытирать рот и руки после
еды, - начало физического распада. То со страстью праведного гнева пошлет
на смерть "блудного сына", проигравшегося Петьку (остро, драматично
сыгранного Юрием Чурсиным). По-старушечьи, как приживалка, разложит
на вздыбленном столе вещи, оставшиеся после смерти матери, повяжет черный
платок на голову и прослезится. Но все это ерунда, Порфирий Владимирович
не лицом играет, он меняет свои роли "там внутри". Может и
трудно почувствовать, что "губы у него побелели", но зато
ясно, что трусость Иудушки у Миронова граничит с ненавистью, он же всю
Россию готов призвать к ответу; азарта нет, но целеустремленность очевидная.
Он не разговаривает, а тиранит, демагогически вынимает душу из тела,
каждый раз "петлю накидывает". Но вся штука в том, что актер
играет "банальность", маленького человека-обывателя, стремящегося
к власти над каждым. Деспотия посредственности, гордыня, амбиции "никчемного
червя". Он скупой рыцарь, ричард 3, сатана, самозванец, змей-искуситель
- все с маленькой буквы. Оттого и страшно, что неприметен, говорит монотонно,
точно муха жужжит. Его насилие повседневно, здесь никому не выжить,
а смерть приходит словно освобождение - мгновенно, как укол иглы-перышка,
как брошенная горсть гороха. В финале спектакля у этого изолгавшегося,
опустошенного, почти бесплотного человека, душа и совесть которого так
истончились, сжались; у Иудушки-Миронова и сил нет - ни осознать, ни
раскаяться. Выпотрошенная душа. Самоубийца. И опять, как в детстве,
он увидит на стене, на полу кадры кинопроектора и уйдет по деревянному
настилу на погост, умрет по дороге, на мерзлой земле. "Но не один
мускул при этом не дрогнул на его лице".
После многолетнего перерыва, связанного, надо сказать, с не очень положительным опытом, я снова побывала в ТЮЗе, но в этот раз на Малой сцене. Не так давно освежила бессмертных "Господ Головлевых", поэтому пошла смотреть спектакль "Иудушка из Головлева"
.
Кстати, ТЮЗ уже давно ввел в репертуар спектакли, которые вовсе даже не рекомендованы для малышей и идут, например, с пометкой 16+, как эта постановка.
Люблю, когда режиссер показывает своё видение произведения, не следуя слепо каждой его букве. Здесь именно тот случай. Например, тут нет сцен, где герои умирают, это вообще проходит как будто бы задним фоном. Да и вообще стоит быть знакомым с первоисточником, чтобы полностью уложить в голове происходящее.
Фото с сайта театра
В 1 час 40 минут прекрасно уложилось "краткое изложение" немаленького романа. В рецензиях я читала про то, что режиссер обелил персонажа, но я сама этого не заметила. Разве что сатиру Салтыкова-Щедрина слегка нивелировали, а образ главного героя, одного из наиболее неприятных в русской литературе лично мне, сделали... не таким мерзким, что ли. Но с другим эффектом - мороз по коже пробегал у меня перманентно. Вообще основное ощущение после спектакля - страшно. Страшна приехавшая умирать Аннинька, страшна трагедия проигравшегося сына Петеньки, отданный ребенок... Да всё это жутко, просто жутко, и это чувство я как раз переняла из происходившего на сцене.
Получилась этакая нарезка фрагментов, очень четко выцепленных из романа, чтобы показать Иудушку во всей красе. И хороший спектакль формата малой сцены. Кстати, очень понравилась сценография, в том числе и лист бумаги с цитатами из романа, проецируемый на декорации, и сама обстановка дома - можно посмотреть на фото выше.
Прекрасная актерская работа Валерия Дьяченко, игравшего как раз Порфирия. Его просто невозможно не отметить
Фото с сайта театра
Вообще хорошо играли просто все как один, перечислять не буду, но для себя отметила еще Радика Галлиулина, игравшего Петеньку - у него настолько реальный отчаявшийся мальчик получился, что мне дыхание перехватывало
Фото с сайта театра
Что касается организационной части , про которую я всегда стараюсь упомянуть, то тут всё было просто прекрасно. Это говорит вечный ворчун Катя. На входе меня радостно поприветствовала капельдинер, порекомендовала взять маску (да, их сразу раздавали всем желающим и потом еще раз предлагали), спросила, первый ли я раз, и рассказала, на каком этаже что находится. Я люблю слово "буфет", когда до спектакля остается время, поэтому даже еще раз порадовалась, что можно выпить горячего чая - не все театры на время спектаклей на малой сцене открывают буфет.
Пустые фойе ТЮЗа выглядят примерно так
Приятная взрослая публика. Ну не будем считать того раза, когда у одной барышни зазвонил телефон во время спектакля, долго не затихал, к ней подошла капельдинер, зашикали зрители... ну а минут через 15 это действо повторилось снова и с ней же. Без комментариев, но я в третий раз порадовалась, что капельдинер за этим следит все-таки. А маска меня здорово выручила, когда пускали дым на сцене - чуть не раскашлялась (сидела в первом ряду, рассадка в зале свободная, стулья обычные).
Ну и само монолитное по-советски здание ТЮЗа в темноте, снятое на смартфон:)
Совершенно непонятый мной в школьные годы Салтыков-Щедрин с его сказками, теперь вдруг открылся заново, эмоционально и в очень трагичном и безысходном ключе. Роман "Господа Головлевы", представляющий собой распад семьи, до чтения вызвал ассоциацию с другим потрясающим романом "Будденброки" с припиской в названии: Гибель одного семейства. Но, конечно же, европейская и русская традиции очень контрастны, в том числе и в явлении умирания. И если у Томаса Манна всё выглядит трагично, но при этом ещё и благородно-лирично, то Салтыков-Щедрин не жалеет желчи, и его обречённость окутана уныло-безнадёжной деградацией.
После чтения уже подумалось, что это очень хорошо, что "Господ Головлевых" не было в школьной программе. Вдруг в ярких красках представилось, как на мою неокрепшую подростковую психику могли подействовать преувеличенно-пугающие образы книжного семейства, в чертах которых не раз проглядывали черты моих же родных. И если сейчас отношения с семьёй уже приобрели устойчивую атмосферу большего понимания, то в юные годы подобное сочинение могло окрасить бунт юности в очень мрачные и жестокие тона.
Головлевы - это прежде всего незабываемые своим раздражающим эффектом характеры, а особого трагического ужаса добавляет их автобиографичность. И тут особенно показателен образ Арины Петровны с высокой концентрацией качеств матери писателя: грозная, строптивая, непреклонная, крайне скупая и бесконечно одинокая. Её гротескная мания накопительства проявляется и в собирательстве земель, она словно падальщик летит на вести об аукционах разорившихся помещиков, и в хранении непомерных запасов еды, загнивающей в погребах и иллюстрирующей аналогичный процесс в семье в целом и в каждом из её представителей по отдельности. Кажется, что её материнские чувства совершенно вымерли и их проблески в виде "выкидывания кусков" больше похожи на какой-то неосознанный рефлекс. Угнетающа и философия попрекания с рефреном в виде: "ночей не досыпала, кусков не доедала", и напоминания о том, что всей ей обязаны, но платят чёрной неблагодарностью. Образ тем не менее не статичен, но динамика проявляется не в развитии, а во всё в той же деградации и какие-то чувства, которые сложно назвать добрыми, но нельзя отказать им в живости и искренности, появляются уже на этапе, близком к предсмертной агонии личности.
Легко было бы обвинить мать с замашками тирана в том, что произошло со всем её выводком: изведённая бедностью дочь, алкоголизм двух сыновей Павла и Стёпки-балбеса, отвратительнейшее существование Порфирия - того самого знаменитого Иудушки-кровопивца, не менее печальные судьбы внуков и внучек. Важна здесь и роль никудышного отца, которая сводилась к лежанию на кровати, выкрикиванию в адрес жены "Чёрт!" и подражанию голосам птиц: пожалуй, единственный комичный образ, который только добавляет упаднических настроений. Салтыков-Щедрин же не столько обвиняет родителей и влияние их воспитания, сколько судьбу семейства, складывающуюся в течении поколений и определяющую ущербные характеры, и невозможность выйти из порочного круга. Даже попытки что-то изменить в результате оказываются заранее обречёнными и ведут всё к тому же упадку и гибели. То, как писатель обрубает все шансы даже не на счастливую и полноценную, а хоть сколько-нибудь нормальную жизнь у всего потомства, отсылает к тому факту, что Михаил Евграфович сам детей не жаловал и считал их лишним явлением, нарушителями семейной идилии.
Самым шедевральным в романе является неповторимый образ Порфирия Владимирыча - Иудушки, в адрес которого на протяжении всего чтения не раз вырывалось: "Эх и мразь!". Автор возложил на его плечи непомерную ношу олицетворения всего гадкого и мерзкого. Гротескность образа при этом не отменяет и реалистичности. Иудушка - это пустословие, пустомыслие, праздность, показная религиозность, основанная только на обрядности и боязни чёрта, невероятных масштабов мелочность, полное отсутствие добрых чувств. Он как нравственно кастрированный. Щедрин размышляет о его "лицемерии русского пошиба" в противовес совершенно иному лицемерию европейских стран. Это человек-болото, который занимался словесной тиранией и своим празднословием мог сгноить любого слабохарактерного собеседника, каких и было большинство. Это образ несравненного эмоционального эффекта на читателя, который заставляет закатывать глаза, заниматься дыхательной терапией, откладывать книжку и передёргиваться от маниакальности употребления уменьшительно-ласкательных слов, хлопанья по ляжкам и других атрибутов мерзкого поведения. В отличие от Арины Петровны, которая в итоге даже вызывает сочувствие, Иудушка ни разу не задаётся вопросом для кого же он скопидомствовал, вёл бесконечные тяжбы и аккумулировал своё колоссальное богатство. Его преступное равнодушие к детям выходит за рамки человеческого и по сути делает его убийцей своего потомства.
В отличие от изображений деревенской жизни у других классиков русской литературы, которая полна поэзии, полезного труда, здоровья и идиллии, Салтыков-Щедрин совершенно презрительно рисует образ поместья и крестьянской жизни: отупляющее существование, несущее в себе разрушение и упадок разных мастей: нравственный, физический, умственный, творческий. Сельская жизнь - это тупик, отсутствие развития, удручающее однообразие и пошлость. И если крестьян хоть как-то спасает труд, то помещики утопают ещё и в праздности. Но вообще-то и городскую жизнь автор не превозносит, где и своих пороков хватает, и, например, та же чиновничья служба - ненавистное пошлое занятие.
Салтыков-Щедрин кажется не столько тонким психологом, сколько таким высококлассным наблюдателем, образованным и нравоучительным. По роману рассыпаны такие отрывки, где автор всё поясняет и дополнительно описывает, умильно занимается морализаторством, чтобы как бы так не вышло, что читатель его неправильно понял, чтобы не осталось недоговорённостей. Такая дидактическая манера на удивление не раздражает, могла бы раздражать у кого-то другого, но почему-то не у Щедрина или не в этом романе. В конце романа для полного понимания всего произошедшего будет сказано: "Головлево - это сама смерть, злобная, пустоутробная; это смерть, вечно подстерегающая новую жертву".
В итоге, незабываемое погружение в беспощадность русской классики, подарившая ещё и мутно-зыбкие сны по мотивам.
