Путешествие онегина начало возвращения себе истинному. Комментарий к роману "евгений онегин" отрывки из "путешествия онегина". Названия, упоминаемые в повествовании

Пушкин – величайший русский поэт XIX века. Изучая его творчество со школьной скамьи, мы все же знаем его поверхностно и, постоянно читая его, открываем все новые и новые грани его творчества. Нет сомнения, что лучшие произведение Пушкина – это роман в стихах « ». Уникальным его делает широта охвата действительности, многосюжетность, описание отличительных особенностей эпохи, ее колорита. Именно поэтому «Евгения » назвали энциклопедией русской жизни 20-х годов прошлого столетия.

Последний счастьем упоенный,

Москвы колено преклонной

Познакомившись с жизнью в Москве мы не можем пройти мимо жизни петербургского света. В первой же главе романа мы внимательно следим за главным героем романа, за его увлечениями и заботами. Жизнь молодого франта Евгения Онегина скучна и однообразна. Он каждый день посещает балы, детские праздники, ходит в театр. Воспитание Онегина – типичного воплощения петербургского света – лишено национальных основ. Онегин не приучен к труду, вся его жизнь лишена забот. Все петербургское общество живет такой же бессмысленной жизнью. Пушкин с присущей ему лаконичностью описал и провинциальное дворянство. О провинциальном помещике сказано всего в двух строках, но характеристика этого жестокого эксплуататора крестьян дана точно:

Гвоздин, хозяин превосходный,

Владелец нищих мужиков

Так выразительно сказано и о бывшем провинциальном чиновнике:

И отставной советник Флянов,

Тяжелый сплетник, старый плут,

Обжора, взяточник и шут.

Провинциальное общество не столь чопорно в сравнение с Москвой и Петербургом. Описывая поместное дворянство, Пушкин ограничивается лишь мягкой иронией и не столь резко обличает. Черты поместного дворянства наиболее полно отражены в образе семьи Лариных. Дмитрий Ларин не является выделяющейся фигурой в своей семье:

Смеренный грешник, Дмитрий Ларин,

Господний раб и бригадир,

Под камнем сим вкушает мир.

После трагической смерти Ленского в дуэли, Евгений Онегин уезжает путешествовать, чтобы сменить обстановку, развеять все плохие мысли о том, что в глупой дуэли потерял единственного друга - Владимира Ленского, Ольга тут же выходит замуж и уезжает вместе с мужем, а Татьяна, попадая в дом Онегина, узнает всю правду о нем, осознает, что у них не сложилось бы счастья. После отказа от своей мечты и полного разочарования в своей первой любви, она отправляется на ярмарку невест, где выходит замуж за генерала, намного старше её.

Но позже странствия начинают надоедать Онегину и он решается вернуться через 3 года из путешествия по Европе в Петербург, где проживала Татьяна со своим мужем, но неблагосклонно встречен светским обществом, так как не соответствует привычному представлению о светском идеале.

За время его странствий в светском обществе произошли некоторые изменения. Светский человек поменялся.

Годы странствия так и не смогли изменить Евгения Онегина, его жизнь по-прежнему остается бесполезна, бессмысленна, бесцельна.

Обновлено: 2017-03-23

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

.

ПУТЕШЕСТВИЯ ОНЕГИНА
По замыслу А. С. Пушкина, после издания основного текста романа в стихах "Евгений Онегин" отдельно была издана глава о путешествии Онегина по России. После дуэли с Ленским Евгений уезжает в Нижний Новгород, потом в Астрахань, оттуда на Кавказ; посещает Тавриду и Одессу.
Нижний Новгород произвел на Онегина впечатление города, где
Всяк суетится, лжет за двух,
И всюду меркантильный дух.
Критический ум Евгения прекрасно осознает эти пороки жителей Нижнего Новгорода, и город не вызывает в нем никаких эмоций, кроме тоски.
Евгений Онегин едет в Астрахань и оттуда на Кавказ, где его преследуют "горьки размышленья" о смысле жизни. Он сожалеет о том, что он "в грудь не ранен", что он "не хилый... старик", что он не скован параличом, и с горечью восклицает:
Я молод, жизнь во мне крепка;
Чего мне ждать?
Снова в душе героя только "тоска, тоска!".
Онегин посещает Тавриду. Но здесь автор оставляет своего героя и погружается в воспоминанья о своих первых впечатлениях об этих местах, когда он, на три года раньше Онегина, странствовал "в той же стороне". Воспоминания навевают мысли о бренности всего сущего, о постоянных изменениях во всем мире и в душе каждого человека:
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне - теперь их нет:
Они прошли иль изменились...
Изменились также и взгляды Пушкина на поэзию. Раньше "бесконечный шум" бахчисарайского фонтана навевал иные, по сравнению с нынешними, мысли автору: героиня его поэмы "Бахчисарайский фонтан" Зарема - романтический образ. Теперь же Пушкин восклицает: "Иные нужны мне картины..." Его "идеал теперь - хозяйка", его "желания - покой, / Да щей горшок, да сам - большой".
Изображать в литературном произведении "прозаические бредни" может только писатель-реалист, каким теперь стал Пушкин. Споря с "очаровательным пером" Туманского, автор описывает Одессу, где ему довелось жить, именно реалистически: он дает конкретное неидеализированное описание города.
Пушкина интересует многонациональность города, так как в творчестве ему свойственно перевоплощаться в представителей других народов, других эпох и культур.
Далее Пушкин описывает свой день, начиная с "пушки зоревой" и заканчивая "немой ночью", и сравнивает его с днем Онегина. Скучающий, больной "русскою хандрою" Онегин противопоставляется пирующим Пушкину и его друзьям - "ребятам без печали". В их душах преобладает радость, наслаждение жизнью - священным даром, данным людям Богом, которым надо дорожить и наслаждаться.
Когда "темнеет вечер синий", Пушкин едет в театр. Там он наслаждается "упоительным", "вечно новым" Россини, великолепными звуками, которые не позволено "с вином равнять", и другими очарованиями театра: "закулисными свиданьями", балетом, созерцанием "негоциантки молодой" и prima donna. Но "финал гремит; пустеет зала", и на землю спускается ночь, всходит луна, и "прозрачно-легкая завеса объемлет небо", как бы опуская занавес жизни, на сцене которой проходила чья-то очередная судьба.
Последнюю фразу этой главы, реплику автора: "Итак, я жил тогда в Одессе..." можно считать последней фразой произведения. Эти слова подчеркивают, что финал романа открытый, что с концом одного сюжета обязательно начинается новый. Это закономерность жизни: одно поколение сменяется другим, одна история жизни уже завершалась, а другая только начинается! "Тебе я место уступаю, / Мне время тлеть, тебе цвести" ("Дорожные жалобы").
Глава романа о путешествии Евгения Онегина занимает важное место в сюжете и композиции, многие мотивы этой главы перекликаются с мотивами лирики Пушкина.

Константин Сергеевич ЛАЗАРЕВИЧ - кандидат географических наук. Живёт в Москве.

Эта статья - пояснение к рубрике «Кабинет литературы». Шрифтовые выделения в тексте и цитатах сделаны нами. - Прим. ред .

Положить «Онегина» на карту

Карту подготовил О.В. Заяц

Действие «Евгения Онегина» происходит в Петербурге, Москве и в той местности, где расположены имения Лариных, Онегина и Ленского (особняком стоит «Путешествие Онегина», к которому мы ещё вернёмся). Казалось бы, при таком небольшом пространстве, на котором разворачивается действие романа, нельзя упомянуть много географических названий. Но при внимательном чтении можно убедиться, что это не так. Перечисление прямо или косвенно упоминаемых топонимов в порядке их упоминания превратилось бы в отдельные примечания к роману. Выделим три категории географических названий.

1. Названия мест, где происходит действие романа. Сюда могут входить и микротопонимы - названия улиц, церквей, которые служат ориентирами и т.д.

2. Названия, которые связаны с упоминаемыми персонажами, а также предметами быта, блюдами и т.п.

Все эти названия мы обозначим на карте, или, как говорили русские путешественники, преимущественно моряки, положим на карту , придав выделенным нами категориям топонимов разные обозначения, а также отметим географические явления - смену сезонов, торговые пути и т.п.

1. Где происходит действие

ПЕТЕРБУРГ. Город официально назывался и сейчас называется Санкт-Петербургом, но раньше в такой форме название упоминалось только в официальных документах, в том числе на картах, в обиходе же никому и в голову не приходило упомянуть “Санкт-”; прочитайте всю русскую классику, и вы вряд этот “Санкт-” найдёте. Говорили “Петербург”, говорили “Питер”. Да и Петербург в романе упомянут, кажется, всего раз:

А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробуждён (1, XXXV).

Во всех остальных случаях о Петербурге говорится косвенно: “брега Невы”, “ночное небо над Невою”, “столица” и т.д. Одну из петербургских дам, лицо реальное, имя которой упомянуто, автор называет “Клеопатрою Невы” (8, XVI), другую (это героиня романа) -

…неприступною богиней
Роскошной, царственной Невы (8, XXVII).

В пределах Петербурга упоминаются Нева (многократно), Летний сад, Мильонная улица и Охта.

Летний сад выходит к берегу Невы напротив Петропавловской крепости, чуть выше по течению. Строчку о нём (1, III) знает каждый школьник.

Мильонная улица (1, XLVIII; в современной транскрипции Миллионная; в советское время называлась улицей Халтурина) проходит параллельно Дворцовой набережной, близко от неё, так что, стоя на набережной “и опершися о гранит”, можно было слышать с Мильонной “дрожек отдалённый стук”. На эту улицу выходит подъезд Эрмитажа со знаменитыми Атлантами (но во времена Онегина их ещё не было).

Охта - речка, впадающая в Неву справа, с северо-востока; так же называется район Петербурга близ устья этой речки. Упомянут не сам район, а его жительница:

С кувшином охтенка спешит … (1, XXXV).

И ещё косвенное указание на географическое положение города: Онегин

…попал,
Как Чацкий, с корабля на бал (8, XIII).

(Как раз Чацкий не мог попасть на бал с корабля, действие «Горя от ума» происходит в Москве.)

МОСКВА впервые мимоходом, и скептически, упоминается в четвёртой главе.

Имеет сельская свобода
Свои счастливые права,
Как и надменная Москва (4, XVII).

Зато седьмая глава - это гимн Москве. Ей посвящены три эпиграфа. В этой главе знаменитые слова:

Москва… как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нём отозвалось! (7, XXXVI).

В Москве упомянуты Петровский замок, Тверская улица, “Собранье” (Благородное, или Дворянское), а также места “у Харитонья в переулке” и “у Симеона”.

Петровский замок , или Петровский подъездной дворец, находится на нынешнем Ленинградском проспекте между станциями метро «Динамо» и «Аэропорт». У Пушкина неточность: не здесь

Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоённый,
Москвы коленопреклонённой
С ключами старого Кремля (7, XXXVII) -

в Петровский дворец он бежал уже после того, как был в Кремле, спасаясь от пожара.

Дорога к центру города от Петровского дворца идёт как раз по Тверской , мимо Английского клуба (позже Музей революции, Музей новейшей истории), где “львы на воротах” (7, XXXVIII).

Тётушка, кузина матери Татьяны, жила “у Харитонья в переулке” (7, XL). В Москве есть Большой и Малый Харитоньевские переулки, названные по церкви св. Харитония, не сохранившейся. Большой Харитоньевский переулок идёт от Чистопрудного бульвара до Садовой-Черногрязской улицы, Малый пересекает его посередине. На углу этих переулков до 1930-х годов стоял деревянный дом, известный как “дом Татьяны Лариной”; сейчас на его месте сквер.

Менее точна привязка места “у Симеона” (7, XLI), где жил “Грандисон”, как называли его старшая Ларина, когда-то влюблённая в него (2, XXX), и её московская кузина. Едва ли речь идёт об окрестностях Симонова монастыря (во-первых, имя в другом варианте, во-вторых, этот монастырь был в то время на отдалённой окраине Москвы). Скорее это возле церкви Симеона Столпника, а таких в Москве сейчас две - на Поварской, близ пересечения с нынешним Новым Арбатом, и на Николоямской (в советское время Ульяновской) улице. Обе церкви при Пушкине существовали. Предпочтение стоит отдать Поварской - это был, выражаясь современным языком, более престижный район. Возможно, однако, что среди “сорока сороков” были и другие церкви в честь этого святого.

Татьяну “привозят и в Собранье ” (7, LI) - это место определяется совершенно точно: угол Большой Дмитровки и Охотного ряда. В советское время здание Дворянского собрания было передано профсоюзам и стало известно как Дом союзов.

В обеих столицах упомянуты, как сейчас сказали бы, национальные меньшинства: в Петербурге это “хлебник, немец аккуратный” (1, XXXV), в Москве - бухарцы (7, XXXVIII).

Действие пяти глав происходит в имениях Лариных и Онегина; вскользь упоминается и поместье Ленского, но именно для него дано единственное здесь конкретное географическое название - Красногорье (6, IV). Название, по-видимому, вымышленное; встретить такое можно во многих местах: Красными горами, Красной горой, Красногорьем могли назвать любой обрыв, сложенный глинами красного цвета, или просто красивую холмистую местность. Слово “горы” употребляется часто: Ленский похоронен “меж гор, лежащих полукругом” (7, VI), Татьяна бросает прощальный взгляд на “знакомых гор вершины” (7, XXVIII). Это не должно вводить нас в заблуждение: для жителя равнин Воробьёвы - тоже горы. Реку близ имения Онегина Пушкин оставляет безымённой, хотя вряд ли у неё не было названия, может быть, просто Татьяна его не знала. Это не какой-нибудь ручеек, Онегин переплывал реку, и Пушкин сравнивает его с Байроном, переплывшим Геллеспонт, или Дарданеллы (4, XXXVII).

Ларины въехали в Москву с северо-запада, мимо Петровского замка. Ехали до Москвы семь суток, правда, “не на почтовых, на своих” (7, XXXV), на “осьмнадцати клячах” (7, XXXI), это гораздо медленнее. Но всё же едва ли они делали меньше пятидесяти вёрст (или километров - при такой точности расчёта это одно и то же) в день, в результате получается не менее 350–400 километров от Москвы. Значит, это Тверская губерния, самый запад её, скорее даже Псковская или Новгородская. То есть примерно те места, где располагаются Пушкинские Горы (опять горы!). Похоже, что Пушкин сделал героев романа своими соседями.

2. Названия, упоминаемые в повествовании

Владимир Ленский приехал из “Германии туманной” (2, VI), при первом упоминании фамилия этого героя рифмуется с “душою прямо гёттингенской ” - по названию города со старинным университетом (2, VI). Он странствовал “под небом Шиллера и Гёте” (2, IX). А на именинах Татьяны в гостях у Лариных был мосье Трике, “остряк, недавно из Тамбова ” (5, XXVII).

Вот, пожалуй, и всё, что связано с персонажами. Косвенных же упоминаний топонимов очень много.

На могиле Ларина Ленский вспоминает, что играл в детстве “его очаковской медалью” (2, XXXVII); значит, медаль была получена за взятие причерноморского города Очакова (война с Турцией, 1788 год). А у памятника самому Ленскому пастух “поёт про волжских рыбарей” (6, XLI); очень косвенное упоминание о реке, но мы обозначим Волгу в связи с путешествием Онегина.

Онегин “как dandy лондонский одет” (1, IV). Его хандра уподоблена “английскому сплину” (1, XXXVIII). В финале романа в Татьяне нельзя найти того, что “в высоком лондонском кругу // зовётся vulgar …” (8, XV).

У Онегина “янтарь на трубках Цареграда ” (1, XXIV); здесь, правда, “Цареград” - архаизм, к XIX веку город давно уже был Стамбулом; в России его чаще называли Константинополем, а Цареград, или Царьград - старославянские названия.

Кабинет героя украшало
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам,
Всё, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной (1, XXIII).

Согласитесь, это уже не просто упоминание городов (в особенности это относится к Лондону) и моря, по которому идут торговые пути, а достаточно интересная экономико-географическая картина.

Но почему Лондон назван щепетильным? Современное значение слова плохо подходит сюда: “Строго, до мелочей последовательный и принципиальный в своих отношениях к чему-либо. То же, что деликатный” (словарь С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой, 1993). Но там же с пометой “стар.” приведено ещё одно значение: “Относящийся к нарядам и украшениям, щегольской”. Аналогично у В.И. Даля: “Щепетильный товар и щепетинье , женские мелочи: нитки, шёлчек, иголки, булавки, наперстки, шпильки, снурочки, тесёмочки, крючёчки, пуговочки, колечки, серёжки, бисер, духи, помада и пр.”. Иначе говоря, Лондон охарактеризован как центр производства того, что сейчас называют галантереей.

Особая группа географических названий связана с блюдами и винами.

Дважды упомянут страсбургский пирог - один раз он назван нетленным (1, XVI), другой раз - без эпитета (1, XXXVII). Страсбург - город во Франции, центр исторической области Эльзас; сейчас - важный центр, не только экономический, но и политический. Страсбургский пирог - с луковой начинкой, подавать его можно к бульону, а можно и просто так.

Лимбургский сыр производится в Лимбурге - области на границе современных Бельгии и Голландии, принадлежавшей целиком или по частям попеременно Голландии, Франции, Бельгии. У Пушкина лимбургский сыр отнесён к французской кухне (1, XVI).

Из французских вин упомянуты бордо (4, XLVI), шампанское (1, XXXVII), аи (4, XLVI). Бордосские вина производятся на западе Франции, в департаменте Жиронда, главный город которого - Бордо. Шипучие шампанские вина производят на севере Франции, в исторической области Шампань - это восточнее Парижа. Городок Аи, давший название одному из шампанских вин, находится близ реки Марны, на её правом берегу, примерно в 110 километрах восточнее Парижа.

Подаваемое на обеде у Лариных цимлянское красное шипучее вино (5, XXXII) - видимо, один из старейших сортов русских вин. Центр его производства - существовавшая с XVIII века станица Цимлянская, стоявшая на речке Цимле, впадавшей справа в Дон; сейчас это город Цимлянск, он стоит на берегу Цимлянского водохранилища, а Цимла впадает в водохранилище в 50 километрах от города.

3. Названия, упоминаемые в лирических отступлениях

Лирические отступления начинаются почти сразу же - со второй строфы романа: говоря о брегах Невы, Пушкин вздыхает:

Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня (1, II).

К Бессарабии (Молдавии) Пушкин возвращается ещё через шесть строф (1, VIII), говоря о “науке страсти нежной”,

Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век, блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.

Упомянута, таким образом, не только Молдавия, но и Италия , хотя и негативно - ведь не в Италии умер Публий Овидий Назон, а вдали от неё.

Вспомнив на Мильонной - видимо, по контрасту - “напев Торкватовых октав”, автор мечтает увидеть Италию (не сбылась мечта!), знакомую ему больше по поэзии Байрона, “по гордой лире Альбиона ”. В одном из лирических отступлений в «Путешествии Онегина» Пушкин называет Италию поэтическим именем «Авзония » (из итальянских топонимов назовём ещё реку Бренту и Венецию , “показавшуюся” нам на миг в “венецианке младой”). Ссыльный поэт хочет побывать в Африке , которую, имея в виду родословную, называет своей , но пока вынужден в ожидании “часа свободы” бродить по берегу Чёрного моря .

Но всё это далеко. Пока же поэт вспоминает, как, будучи ещё свободен, “беспечен”, воспевал “и деву гор” (это о поэме «Кавказский пленник»), и “пленниц берегов Салгира ” (1, LVII). Салгир - река в Крыму, там происходит действие «Бахчисарайского фонтана».

Завершив первую главу романа, Пушкин отсылает её с Юга “к невским берегам” (1, LX).

…посреди печальных скал,
Отвыкнув сердцем от похвал,
Один под финским небосклоном
Он бродит… (3, XXX).

Заключительная глава романа тоже начинается с большого лирического отступления, первые же две строки которого говорят о Царском Селе :

В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал… (8, I)

4. «Путешествие Онегина», фрагменты и черновые наброски

Путешествие Онегина известно в отрывках, в большинстве изданий сопровождающих основной текст, а также в ранних редакциях и черновиках, которые, как правило, помещают лишь в изданиях академических. Описания здесь более подробны, чем в окончательной редакции романа, и, хотя отрывочны, представляют особый географический интерес. Рассмотрим обычно публикуемые фрагменты вместе с черновыми вариантами и получим более цельную картину.

Онегин затосковал в своём имении. Но за границу он не хочет. Сначала он в Великом Новгороде . Но - “Тоска, тоска!” Дальше - “пред ним Валдай , Торжок и Тверь ”, где “по гордым волжским берегам // Он скачет сонный”, и наконец “в Москве проснулся на Тверской”. Здесь он посещает «Английский клоб», в основном тексте оставшийся лишь в качестве “львов на воротах”.

Онегин едет в Нижний Новгород .

…перед ним
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.

Знаменитая на всю Россию Макарьевская ярмарка находилась первоначально в городе Макарьеве, выше Нижнего Новгорода по течению Волги. В 1817 году, после пожара, ярмарка была переведена в Нижний Новгород, но долго была ещё известна под прежним именем, так что Онегин находится именно в Нижнем, а не в Макарьеве. Упомянутый здесь индеец - конечно индиец, индус; в начале XIX века разница в написании ещё строго не соблюдалась.

Тоска! Евгений ждёт погоды.
Уж Волга ,рек, озёр краса ,
Его зовёт на пышны воды -

и он проплыл по Волге до самого её устья.

Затем Онегин попадает на Кавказ . Большой Кавказ русские войска пересекли незадолго до этого времени. “Брега Арагвы и Куры ” - это уже Грузия, которая в 1801–1803 годах формально вошла в состав России, хотя фактически освобождение её от турок шло до середины XIX века. Судя по обычно публикуемым отрывкам «Путешествия», Онегин не стал углубляться в горы, но в черновых набросках, местами близко совпадающих с приведённым отрывком, “конвоем окружён” (для безопасности!),

...ступил Онегин вдруг
В преддверье гор, в их мрачный круг.

В тексте упомянут Казбек , но не непосредственно в «Путешествии», а в связанном с ним лирическом отступлении. Далее путь Онегина лежал на запад вдоль северного подножья Кавказа. Это то, что называется сейчас Кавказскими Минеральными водами . Онегин даже раздосадован тем, что не болен, что ему не от чего лечиться. Бешту - правильнее Бештау - самая большая из гор, называемых Минераловодскими лакколитами; Машук поменьше, но тоже хорошо известен, возле него стоит Пятигорск; позже у подножья Машука был убит на дуэли Лермонтов.

Простите, снежные вершины
И вы, кубанские равнины;
Он едет к берегам иным,
Он прибыл из Тамани в Крым .

Здесь, в Крыму, или Тавриде,

...пел Мицкевич вдохновенный
И посреди прибрежных скал
Свою Литву воспоминал.

Почему Литву? Мицкевич - польский поэт. Но он родился в литовском городе Новогрудке (а сейчас этот город на территории Белоруссии), учился в Новогрудской гимназии, а потом в Виленском университете, потому имел полное право сказать: “Отчизна милая Литва” («Пан Тадеуш»). Кроме того, в памяти русских надолго сохранилось Польско-Литовское королевство, так что упоминание одной его части невольно вызывало ассоциацию и с другой. Польское восстание 1830 года Пушкин называет “волнениями Литвы” («Клеветникам России», 1831), но говорит, что это “спор славян между собою”, имея в виду, конечно, русских и поляков, потому что литовцы - не славяне.

Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет,
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице весёлой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжёлый,
И сын египетской земли…

Здесь автор и Онегин пробыли вместе недолго: герой романа “пустился к невским берегам”, а его автор “уехал в тень лесов Тригорских ”, “на берег Сороти отлогий”. Сороть - правый приток реки Великой, на которой стоит Псков.Не тот ли это Геллеспонт , который по утрам переплывал Онегин, - река, которая для Татьяны была безымянной?

Примечание.

На приводимых картах нанесены только те названия, которые упомянуты в романе, остальные объекты, даже самые значительные, не подписаны. Названия мест, где происходит действие основной части романа, подписаны прямым жирным шрифтом (Петербург) ; мест, где побывал Онегин в своём путешествии, - прямым светлым (Астрахань); упоминаемые в связи с персонажами или предметами - курсивом - Страсбург ; упоминаемые в лирических отступлениях - курсивом в скобках (Салгир) .

Вышла в свет уникальная расширенная версия романа «Евгений Онегин», содержащая на 67 строф больше, чем в стандартной версии, а так же комментарии и иллюстрации:

Создавая роман «Евгений Онегин», А.С. Пушкин планировал написать 9 глав. «Путешествие Онегина» должно было быть восьмой (предпоследней) главой, а нынешняя 8-я глава – была изначально 9-й. Однако, в итоге Пушкин решил выпустить одну главу «по причинам, важным для него, а не для публики», но опубликовал её фрагменты в предисловии к изданию 8-й главы окончательной версии.

Что побудило Пушкина выпустить главу? По некоторым данным, в ней шла речь о посещении Онегиным военных поселений, устроенных Александром I, где царила гнетущая казарменная атмосфера. По цензурным соображениям Пушкин уничтожил или не написал строфы на эту тематику. А без них глава показалась ему слишком короткой, чтобы публиковать её.

Тем не менее, в рукописях и черновиках Пушкина сохранилось достаточно строф, чтобы восстановить «Путешествие Онегина» почти полностью. Я публикую сводный текст, состоящий из 36-и строф, из них обычно публикуются в примечаниях к роману лишь фрагменты 19-и строф.

Нумерация строф выполнена редактором. Строфы, частично или полностью не опубликованные при жизни Пушкина отмечены знаком + перед номером строфы. В квадратных скобках – текст Пушкина, не вошедший в опубликованные им строфы. В полностью добавленных строфах квадратные скобки не используются. В угловых скобках – редакторские конъектуры и реконструкции текста на основе черновиков. Буква «П» после номера строфы означает, что пунктуация в строфе частично или полностью принадлежит редактору.

Блажен, кто понял голос строгой
Необходимости земной;
Кто в жизни шёл большой дорогой,
Большой дорогой столбовой;
Кто цель имел и к ней стремился;
Кто знал, зачем он в свет явился,
И Богу душу передал
Как откупщик иль генерал.
«Мы рождены, – сказал Сенека, –
Для пользы ближних и своей»
(Нельзя быть проще и ясней),
Но тяжело, прожив полвека,
В минувшем видеть только след
Утраченных бесплодных лет.

<Хотя Евгений меньше прожил
В кругу взыскательной толпы, –
В нём друга гроб тоску умножил.
И как бы ни были глупы
Для мрачного анахорета
Сужденья совести и света,
Они родили, наконец,
Несносно колющий венец.
Так, без любви и без занятья,
В соседях толки возбудив,
Весьма сомнительным прослыв,
Страшась томленья, как проклятья,
Онегин мой уж не хотел
В деревне прозябать без дел.>

Наскуча или слыть Мельмотом,
Иль маской щеголять иной,
Проснулся раз он патриотом.
Дождливой, скучною порой
Россия, господа, мгновенно
Ему понравилась отменно,
И решено. Уж он влюблён,
Уж Русью только бредит он.
Уж он Европу ненавидит
С её политикой сухой,
С её развратной суетой.
Онегин едет; он увидит
Святую Русь: её поля,
Пустыни, грады и моря.

Он собрался, и, слава Богу,
Июня третьего числа
Коляска лёгкая в дорогу
Его по почте понесла.
Среди равнины полудикой
Он видит Новгород Великой.
Смирились площади: средь них
Мятежный колокол утих.
Но бродят тени великанов:
Завоеватель скандинав,
Законодатель Ярослав
С четою грозных Иоанов;
И вкруг поникнувших церквей
Кипит народ минувших дней.

Тоска, тоска! Спешит Евгений
Скорее далее: теперь
Мелькают мельком, будто тени,
Пред ним Валдай, Торжок и Тверь.
Тут у привязчивых крестьянок
Берёт три связки он баранок,
Здесь покупает туфли. Там –
По гордым Волжским берегам
Он скачет сонный. Кони мчатся,
То по горам, то вдоль реки.
Мелькают вёрсты, ямщики
Поют и свищут, и бранятся.
Пыль вьётся. Вот Евгений мой
В Москве проснулся на Тверской.

Москва Онегина встречает
Своей спесивой суетой,
Своими девами прельщает,
Стерляжьей подчует ухой.
В палате Английского Клоба
(Народных заседаний проба),
Безмолвно в думу погружён,
О кашах пренья слышит он.
Замечен он. Об нём толкует
Разноречивая Молва.
Им занимается Москва,
Его шпионом именует,
Слагает в честь его стихи,
И производит в женихи.

«Женись». - На ком? - «На Вере Чацкой».
- Стара. - «На Радиной». - Проста.
«На Хальской». - Смех у ней дурацкой.
«На Шиповой». - Бедна, толста.
«На Минской». - Слишком томно дышит.
«На Торбиной». - Романсы пишет,
Шалунья мать, отец дурак.
«Ну так на Энской». - Как не так!
Приму в родство себе лакейство.
«На Маше Липской». - Что за тон!
Гримас, ужимок миллион.
«На Лидиной». - Что за семейство!
У них орехи подают,
Они в театре пиво пьют…

<Как описал Фонвизин дедов!
Он всю Москву созвал на бал.
Как живо колкий Грибоедов
В сатире внуков показал!
Напрасно! На больших обедах
Бояре всё ворчат о бедах.
Мельканье карт, стаканов стук –
Онегину постылый круг.
Он видит башню Годунова,
Дворцы и площади Кремля,
И храм, где царская семья
Почиет близ мощей святого.
Он бродит меж ночных огней
В садах московских богачей.>

[Тоска, тоска! Он в Нижний хочет,
В отчизну Минина.] Пред ним
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.
Сюда жемчу;г привёз индеец,
Поддельны ви;ны европеец,
Табун бракованых коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привёз свои колоды
И горсть услужливых костей,
Помещик – спелых дочерей,
А дочки – прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжёт за двух,
И всюду меркантильный дух.

Тоска! Евгений ждёт погоды
Уж Волга, «рек, озёр краса»,
Его зовёт на пышны воды
Под полотняны паруса.
Взманить охотника нетрудно.
Наняв купеческое судно,
Поплыл он быстро вниз реки.
Надулась Волга. Бурлаки,
Опёршись на багры стальные,
Унывным голосом поют
Про тот разбойничий приют,
Про те разъезды удалые,
Как Стенька Разин в старину
Кровавил Волжскую волну.

Поют про тех гостей незваных,
Что жгли да резали. Но вот,
Среди степей своих песчаных,
На берегу солёных вод
Торговый Астрахань открылся.
Онегин только углубился
В воспоминанья прошлых дней,
Как жар полуденных лучей
И комаров нахальных тучи,
Пища, жужжа со всех <сторон>,
Его встречают. И, взбешён,
Каспийских вод брега сыпучи
Он оставляет тот же час.
Тоска! Он едет на Кавказ.

Он видит: Терек своенравный
Крутые роет берега;
Пред ним парит орёл державный,
Стоит олень, склонив рога;
Верблюд лежит в тени утеса,
В лугах несётся конь черкеса,
И вкруг кочующих шатров
Пасутся овцы калмыков,
Вдали – кавказские громады,
К ним путь открыт. Пробилась брань
За их естественную грань,
Чрез их опасные преграды;
Брега Арагвы и Куры
Узрели русские шатры.

<Но вот, конвоем окружён,
Вослед за пушкою степною,
В край гор Евгений был введён,
В край древний, с дикою красою.>
Обвалы сыплются и блещут.
Вдоль скал прямых потоки хлещут.
Меж гор, меж двух <высоких> стен,
Идёт ущелие. Стеснен
Опасный путь: всё уже, уже!
Вверху – чуть видны небеса.
Природы мрачная краса
Везде являет дикость ту же.
Хвала тебе, седой Кавказ,
Онегин тронут в первый <раз>.

Во время оное, былое,
<В те дни я знал тебя>, Кавказ!
В своё святилище пустое
Ты <призывал> меня не раз.
В тебя влюблён я был безумно,
Меня приветствовал ты шумно
Могучим гласом бурь своих.
Я слышал <плеск> ручьёв твоих,
И снеговых обвалов грохот,
И клик орлов, и пенье дев,
И Терека свирепый рев,
И эха дальнозвучный хохот.
И зрел я, слабый твой певец,
Казбека царственный венец.

Уже пустыни сторож вечный,
Стеснённый холмами вокруг,
Стоит Бешту остроконечный
И зеленеющий Машук,
Машук, податель струй целебных;
Вокруг ручьёв его волшебных
Больных теснится бледный рой:
Кто жертва чести боевой,
Кто Почечуя, кто Киприды;
Страдалец мыслит жизни нить
В волнах чудесных укрепить,
Кокетка злых годов обиды
На дне оставить, а старик
Помолодеть – хотя <б> на миг.

Питая горьки размышленья,
Среди печальной их семьи,
Онегин взором сожаленья
Глядит на дымные струи
И мыслит, грустью отуманен:
«Зачем я пулей в грудь не ранен?
Зачем не хилый я старик,
Как этот бедный откупщик?
Зачем, как тульский заседатель,
Я не лежу в параличе?
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма? – ах, Создатель!
[И я, как эти господа,
Надежду мог бы знать тогда.]

[Блажен, кто стар! Блажен, кто болен,
Блажен, чья смерть уже близка!
Но я здоров, я молод, волен,
Чего мне ждать? тоска! тоска!..»
Простите, снежных гор вершины,
И вы, кубанские равнины;
Он едет к берегам иным,
Он прибыл из Тамани в Крым.]
Воображенью край священный:
С Атридом спорил там Пилад,
Там закололся Митридат,
Там пел Мицкевич вдохновенный
И, посреди прибрежных скал,
Свою Литву воспоминал.

Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сёл узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар…
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
Но, муза! прошлое забудь.

Какие б чувства ни таились
Тогда во мне – теперь их нет:
Они прошли иль изменились…
Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.

Иные ну;жны мне картины:
Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины,
Калитку, сломанный забор,
На небе серенькие тучи,
Перед гумном соломы кучи –
Да пруд под сенью ив густых,
Раздолье уток молодых;
Теперь мила мне балалайка
Да пьяный топот трепака
Перед порогом кабака.
Мой идеал теперь – хозяйка,
Мои желания – покой,
Да щей горшок, да сам большой.

Порой дождливою намедни
Я, завернув на скотный двор…
Тьфу! прозаические бредни,
Фламандской школы пёстрый сор!
Таков ли был я, расцветая?
Скажи, фонтан Бахчисарая!
Такие ль мысли мне на ум
Навёл твой бесконечный шум,
Когда безмолвно пред тобою
Зарему я воображал
Средь пышных, опустелых зал…
Спустя три года, вслед за мною,
Скитаясь в той же стороне,
Онегин вспомнил обо мне.

Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет,
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице весёлой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжёлый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.

Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на неё взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошёл бродить с своим лорнетом
Один над морем – и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавний труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.

А где, бишь, мой рассказ несвязный?
В Одессе пыльной, я сказал.
Я б мог сказать: в Одессе грязной –
И тут бы, право, не солгал.
В году недель пять-шесть Одесса,
По воле бурного Зевеса,
Потоплена, запружена,
В густой грязи погружена.
Все до;мы на аршин загрязнут,
Лишь на ходулях пешеход
По улице дерзает вброд;
Кареты, люди тонут, вязнут,
И в дрожках вол, рога склоня,
Сменяет хилого коня.

Но уж дробит каменья молот,
И скоро звонкой мостовой
Покроется спасённый город,
Как будто кованой бронёй.
Однако в сей Одессе влажной
Ещё есть недостаток важный;
Чего б вы думали? – воды.
Потребны тяжкие труды…
Что ж? это небольшое горе,
Особенно, когда вино
Без пошлины привезено.
Но солнце южное, но море…
Чего ж вам более, друзья?
Благословенные края!

Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскалённой,
Волной солёной оживлённый,
Как мусульман в своём раю,
С восточной гущей кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casino; чашек звон
Там раздаётся; на балкон
Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.

Глядишь – и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Дитя расчёта и отваги,
Идёт купец взглянуть на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?

Но мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских берегов.
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызнутых лимоном.
Шум, споры – лёгкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Отоном;
Часы летят, а грозный счёт
Меж тем невидимо растёт.

Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень – Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот же, вечно новый,
Он звуки льёт – они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги золотые…
Но, господа, позволено ль
С вином равнять do-re-mi-sol?

А только ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima donna? а балет?
А ложа, где, красой блистая,
Негоциантка молодая,
Самолюбива и томна;,
Толпой рабов окружена?
Она и внемлет и не внемлет
И каватине, и мольбам,
И шутке с лестью пополам…
А муж – в углу за нею дремлет,
Впросонках фора закричит,
Зевнёт и – снова захрапит.

Финал гремит; пустеет зала;
Шумя, торопится разъезд;
Толпа на площадь побежала
При блеске фонарей и звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревём речитатив.
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-лёгкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Чёрное шумит…

Итак, я жил тогда в Одессе
[Средь новоизбранных друзей,
Забыв о сумрачном повесе,
Герое повести моей.
Онегин никогда со мною
Не хвастал дружбой почтовою,
А я, счастливый человек,
Не переписывался ввек
Ни с кем. Каким же изумленьем,
Судите, был я поражён,
Когда ко мне явился он
Неприглашённым привиденьем!
Как громко ахнули друзья
И как обрадовался я!]

XXXIII П

«Святая дружба, глас натуры!»
Взглянув друг на друга потом,
Как Цицероновы Авгуры,
Мы засмеялися тишком…
<Текли рекой у нас беседы.
Онегин без прикрас поведал,
Как был в деревню занесён,
Как Ленский в Ольгу был влюблён,
И как от ревности и сплина
Погиб восторженный поэт…
Про Таню приоткрыл секрет…
Письмо, что пылко и невинно,
Тогда явил Онегин мне,
Не мысля о его цене.>

Недолго вместе мы бродили
По берегам Эвксинских вод.
Судьбы; нас снова разлучили,
И нам назначили поход.
Онегин, очень охлажденный
И тем, что видел, насыщенный,
Пустился к невским берегам.
А я от милых Южных дам,
От <жирных> устриц черноморских,
От оперы, от тёмных лож
И, слава богу, от вельмож
Уехал в тень лесов Тригорских,
В далёкий северный уезд;
И был печален мой приезд…

О, где б Судьба не назначала
Мне безыменный уголок,
Где б ни был я, куда б ни мчала
Она смиренный мой челнок,
Где поздний мир мне б ни сулила,
Где б ни ждала меня могила,
Везде, везде в душе моей
Благословлю моих друзей.
Нет-нет! нигде не позабуду
Их милых, ласковых речей…
Вдали, один, среди людей
Воображать я вечно буду
Вас, тени прибережных ив,
Вас, мир и сон Тригорских нив

И берег Сороти отлогий,
И полосатые холмы,
И в роще скрытые дороги,
И дом, где пировали мы;
Приют, сияньем Муз одетый,
Младым Язы;ковым воспетый:
Когда из капища наук
Являлся он в наш сельский круг
И нимфу Сороти прославил,
И огласил поля кругом
Очаровательным стихом.
Но там и я свой след оставил,
Там, ветру в дар, на тёмну ель
Повесил звонкую свирель.

__
Вышла в свет уникальная расширенная версия романа «Евгений Онегин», содержащая на 67 строф больше, чем в стандартной версии, а так же комментарии и иллюстрации:

Http://ridero.ru/books/evgenii_onegin_1/