→ → Андрей платонов взыскание погибших краткое содержание. Андрей платоноввзыскание погибших. © дарья московская, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник института мировой литературы им. а.м. горького ран

Андрей платонов взыскание погибших краткое содержание. Андрей платоноввзыскание погибших. © дарья московская, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник института мировой литературы им. а.м. горького ран

Можно сказать, что рассказ А.П. Платонова «Взыскание погибших» назван в православных христианских традициях – существует икона Божьей Матери, носящей такое же название. Больше того, эпиграфом к рассказу писатель выбрал следующие строки: «Из бездны взываю». И действительно, весь рассказ, по сути, сводится к единственной мысли – о памяти перед погибшими людьми и о долге живых перед ними.

В центре рассказа находится образ старой женщины - матери Марии Васильевны, потерявшей на войне троих детей: «Матвею-то сколько ж было? Двадцать третий шел, а Василию двадцать восьмой. А дочке было восемнадцать…» Героиня прошла тысячи километров ради того, чтобы вернуться в свой родной дом – на то место, где погибли ее дети.

Горе сделало Марию Васильевну бесстрашной и невредимой. Даже звери и враги не трогали эту женщину – они чувствовали, что она уже не принадлежит этому миру, хотя физически все еще остается живой. Душа героини умерла: она находилась там, где лежали ее дети – мертвые, утрамбованные жестокими танками: «Я сама теперь как мертвая».

Именно поэтому связь Марьи Васильевны с ее детьми не утратилась – писатель приводит мысленный разговор женщины с ее дочерью Натальей: «Как же, дочка, я тебе помогу? Я сама еле жива… если б весь народ полюбил тебя, да всю неправду на земле исправил, тогда бы и тебя, и всех праведно умерших он к жизни поднял: ведь смерть-то и есть первая неправда!»

В этих словах, на мой взгляд, заключается смысл рассказа Платонова – долг живущих состоит в том, чтобы не допустить больше того великого горя и несправедливости, что принесла война. Недаром писатель вводит в рассказ образ еще одной матери, потерявшей своих детей, - образ Евдокии Петровны. Эта молодая и когда-то красивая, полная жизни женщина теперь превратилась в «ослабевшую, тихую и равнодушную». Двоих маленьких детей этой женщины убили бомбой, а ее муж пропал без вести на земляных работах, «и она вернулась обратно, чтобы схоронить детей и дожить свое время на мертвом месте».

Именно Евдокия Петровна рассказывает о том, как хоронили их близких: «Тогда они танком проехали через могилу по мертвым, покойники умялись, место стало, и они еще туда положили, кто остался. Им копать желания нету, они силу свою берегут».

Кажется, это кощунство совершенно не трогает женщин – тон всего рассказа по-платоновски размерен и спокоен. Однако мы понимаем, что за этим спокойствием – страшнейшее опустошающее горе, сломленные жизни миллионов людей, потерявших своих близких. Физически героини еще продолжают жить – что-то делать, о чем-то говорить. Но все это лишь видимость: все их мысли с родными мертвыми.

Умерли не только миллионы душ матерей, вся земля превратилась в один обугленный кусок. Однако, несмотря ни на что, в мире есть некие высшие силы, которые способны помочь и поддержать в человеке надежду: «Осенние звезды засветились на небе, точно, выплакавшись, там открылись удивленные и добрые глаза, неподвижно всматривающиеся в темную землю, столь горестную и влекущую, что из жалости и мучительной привязанности никому нельзя отвести от нее взора».

Кажется, будто Бог сочувствует своим неразумным детям, изо всех сил стремится наставить их на путь истинный, как-то помочь. Но основную ответственность за свои поступки несут все же люди – лишь они могут что-то изменить, никогда больше не допускать подобного горя и зверств. И люди, по мысли всего рассказа Платонова, просто обязаны это сделать – во имя памяти близких людей, которые несправедливо погибли, унося с собой жизни и души своих родственников.

В рассказе эти перемены к лучшему писатель связывает с советской властью – недаром Марья Васильевна думает: «…пусть опять будет советская власть, она любит народ, она любит работу, она всему научает людей, она беспокойная; может - век пройдет, и народ научится, чтоб мертвые стали живыми». И в финале рассказа, в продолжение этой мысли, именно на советского солдата возлагается миссия по уничтожению зла, по улучшению жизни, по выполнению завета мертвых: «Мертвым некому доверится, кроме живых, - и нам надо так жить теперь, чтобы смерть наших людей была оправдана счастливой и свободной судьбой нашего народа и тем была взыскана их гибель».

Таким образом, смысл названия рассказа Платонова «Взыскание погибших» заключается в мысли о долге живущих перед погибшими, прежде всего, в Великой Отечественной войне. По мнению автора, память об умерших должна быть подтверждена поступками ныне живущих, их стремлением построить новую счастливую жизнь для своих детей. Только тогда взыскание погибших будет исчерпывающим.

После войны, когда на нашей земле будет построен храм вечной славы воинам, то против него… следует соорудить храм вечной памяти мученикам нашего народа. На стенах этого храма мертвых будут начертаны имена ветхих стариков, женщин, грудных детей.
Они равно приняли смерть от рук палачей человечества…

А.П. ПЛАТОНОВ

ХХ век стал для Русской Православной Церкви временем необыкновенного по своим масштабам исповеднического и мученического подвига. В годы искушений, постигших нашу Родину, Россия явила миру сонм священнослужителей и мирян, сохранивших и умноживших своим подвигом веры любовь и верность Христу даже до смерти. В 2000 году Русской Православной Церковью было канонизировано множество новых святых, пострадавших в годы гонений за веру Христову.

Андрея Платоновича Платонова нельзя назвать в точном каноническом смысле исповедником и мучеником. Но он тот, о ком сказано в Евангелии – соль земли , которая не потеряет своей солености ни в испытаниях, ни в мучениях. Жизнь и творчество писателя есть развертывание-возрастание того евангельского гречишного зерна в дивное древо, в тени которого мы обретаем дыхание благодати, источники духовного света.
Как это возможно говорить о человеке, воспоминания о котором не дают нам видимых следов исповедничества, который никогда не был замечен в явном или скрытом диссидентстве, открытой оппозиции безбожной власти, которого можно "упрекнуть" в горячем желании служить своим трудом, даже жизнью, строившей коммунистическое будущее Родине? Мы дерзнем, ибо за Платонова говорят его судьба и его писания, хранящие в себе генетический код христианства – смиренного русского православного сознания.
О жизни Платонова можно сказать, что это была жизнь во Христе и тогда, когда он, юношески заблуждаясь, принял рабоче-крестьянскую революцию как исполнение Божией воли, справедливости. И тогда, когда, осознав, что "без Бога невозможно ничего сотворить", он отказал революционным строителям в праве быть "соработниками Бога во вселенной" (отец Сергий Булгаков) , и тогда, когда своими письменами он засвидетельствовал, что душа народная, богоданная не променяет духовного дара на материальные блага, не от Бога идущие, и когда в самой своей судьбе, в своем свободном человеческом выборе он реализует формулу соборного сознания, основанного на вере в единство Церкви земной и Небесной, живого и небесного христианского народа.
Можно ли считать Платонова исповедником… Вероятно, можно, ведь современные Платонову критики наметанным глазом узнавали враждебный духу времени строй мысли и стиля писателя: "как по Евангелию"! Платонова упрекали в "религиозном христианском представлении о большевизме", преследовали за "христианскую юродивую скорбь и великомученичество", "религиозный христианский гуманизм". Неприемлемым для эпохи духовного "западничества", детищем которого стала идея и воплощение социалистической революции, было платоновское "собирание народа", собирание, основанное на напоминании тех духовных оснований, которые некогда составили Святую Русь, помогли ей выжить и сохранить духовно-материальную самоидентификацию в условиях иноземного гнета, разрушительных войн, огненных искушений.

Икона Божией Матери "Взыскание погибших"

Можно ли считать Платонова мучеником?..
5 января 2002 года на могиле Армянского кладбища была отслужена заупокойная панихида по рабу Божиему Андрею, скончавшемуся 51 год назад. В поминальных молитвах прозвучали тогда имена самых любимых Андреем Платоновичем людей – "вечной Марии", жены писателя, и сына Платона. Богу было угодно забрать их почти в один день: Марию Александровну – 9 января 1983 года, Платона – 4 января 1943 года, может быть, затем, чтобы отныне они поминались нераздельно, одним вздохом любви, как они некогда жили и хотели бы жить вечно.
"Видишь, как трудно мне. А как тебе – не вижу и не слышу, – пишет в 1926 году Платонов в кажущуюся в горести разлуки недосягаемо далекой Москву из Тамбова. – Думаю о том, что ты сейчас там делаешь с Тоткой. Как он? Мне стало как-то все чуждым, далеким и ненужным. Только ты живешь во мне – как причина моей тоски, как живое мучение и недостижимое утешение…
Еще Тотка – настолько дорогой, что страдаешь от одного подозрения его утратить. Слишком любимое и драгоценное мне страшно – я боюсь потерять его…"
Платонов потеряет сына и воспримет эту потерю как расплату за свои убеждения. Он потеряет сына дважды. Первый раз, когда 4 мая 1938 года Платон будет арестован. В сентябре Военная коллегия Верховного суда СССР приговорит его к 10 годам тюремного заключения по статьям: измена Родине и соучастие в террористическом акте. Арест санкционировал заместитель Ежова Михаил Фриновский. Пятнадцатилетнего мальчика вынуждали признаться, что он обсуждал вопросы совершения террористических актов над Сталиным, Молотовым и Ежовым. Позже Платон скажет: "Я дал ложные, фантастические показания с помощью следователя <…> чего фактически не было, а подписал я эти показания под угрозой следователя, что если я не подпишу показания, то будут арестованы мои родители".
Второй раз – после чудесного возвращения сына домой в 1940 году. Тогда этому возвращению безмерно помог Михаил Шолохов, которого связывало с Платоновым чувство единства малой родины, родины предков, родины детства – любовь к донским просторам. Платон вернулся из лагерей смертельно больной туберкулезом.

В начале войны Платонов готовит к изданию книгу с символическим названием "Течение времени". Война остановит ее выход. Эвакуация в Уфу для Платонова будет недолгой, он добьется отправки на фронт. Осенью 1942 года Платонов утверждается военным корреспондентом в действующую армию. С апреля 1943 года он – спецкорреспондент газеты "Красная звезда", капитан административной службы, таково его воинское звание.
"За театром Красной Армии была больница, где Тоша лежал, зимой 43-го года меня вызвали врачи: "Мария Александровна, забирайте его, он умирает". Машины не было. Соболев дал мне бензину, я привезла Тошеньку домой и телеграммой вызвала Платонова с фронта…" – вспоминала вдова А.П. Платонова. Вызванный увидеться с умирающим сыном Платонов на другой день после похорон уезжает на фронт, еще не зная, что увозит с собой вещественный знак памяти об ушедшем сыне – его смертельную болезнь.
"Я чувствую себя совершенно пустым человеком, физически пустым – вот есть такие летние жуки. Они летают и даже не жужжат. Потому что они пустые насквозь. Смерть сына открыла мне глаза на мою жизнь. Что она теперь, моя жизнь? Для чего и кого мне жить? Советская власть отняла у меня сына – советская власть упорно хотела многие годы отнять у меня и звание писателя. Но моего творчества никто у меня не отнимет. Они и теперь-то печатают меня, скрипя зубами. Но я человек упорный. Страдания меня только закаляют. Я со своих позиций не сойду никуда и никогда. Все думают, что я против коммунистов. Нет, я против тех, кто губит нашу страну. Кто хочет затоптать наше русское, дорогое моему сердцу. А сердце мое болит. Ах, как болит! <…> Вот сейчас я на фронте многое вижу и многое наблюдаю (Брянский фронт. – Д.М. ). Мое сердце разрывается от горя, крови и человеческих страданий. Я много напишу. Война меня многому научила" (из донесения старшего оперативного уполномоченного в секретно-политическое управление НКВД СССР от 15 февраля 1943 года на А.П. Платонова).
"Что она теперь, моя жизнь? Для чего и кого мне жить…" С потерей самой дорогой земной привязанности Платонов окончательно теряет усыновленность временному. Потеря усиливает в нем то всегда присущее ему особое чувство родства своему народу, гибнущему теперь на фронтах войны, и святой ненависти к тем, кто хочет затоптать наше русское, дорогое сердцу – бессмертную душу народа. Уход любимого существа наполняет новой силой жизни – не для себя: его "я" умерло, чтобы дать простор внеличному существованию: "А сердце мое болит. Ах, как болит! <…> Мое сердце разрывается от горя, крови и человеческих страданий. Я много напишу. Война меня многому научила". С фронта шли письма: "Мария, сходи в церковь и отслужи панихиду по нашему сыну".

Страдания не только закаляют, они могут просветлять, обострять зрение – духовно обрезывать. Так было с Платоновым. Военная проза писателя пронизана необыкновенным светом, хотя вся она – правдивый и неприкрашенный документ людских страданий и смертей. Ее вершиной стал рассказ "Взыскание погибших", написанный в октябре 1943 года, спустя девять месяцев со дня смерти сына.
В первой редакции рассказа, как свидетельствует Н.В. Корниенко, сохранилось описание Киева (рассказ посвящен героической переправе через Днепр); оно было исключено позже, возможно, и по цензурным соображениям: "Но сильные молодые глаза и в лунные ночи могли увидеть днем вдалеке древние башни святого города Киева, матери всех городов русских. Он стоял на высоком берегу вечно стремящегося, поющего Днепра, – окаменевший, с ослепшими очами, изнемогший в гробовом немецком склепе, но чающий, как вся поникшая вокруг него земля, воскрешения и жизни в победе…"
Для Платонова Киев был родоначальником русской святости, которой он чувствовал себя причастным: ведь детская родина писателя, Ямская слобода, располагалась на знаменитом воронежско-задонском богомольном тракте, по которому от воронежских святынь в Задонский монастырь шли богомольцы, странники, Божии старушки на поклонение. По Задонскому шоссе пролегал киевский богомольный тракт, и образы странников, идущих на поклонение в Киево-Печерскую Лавру через Воронеж, не покидал прозу Платонова 1920-х годов.
Зачин рассказа накрепко увязывал тему воскрешения и жизни в победе, столь понятную в своем прямом смысле сражающимся за Родину солдатам, с темой святости – понятием, чуждым только вещественного смысла. Образ города – матери городов русских, изнемогшего, ослепшего, но не утратившего своей святости и веры в торжество истинного воскрешения и окончательной победы над смертью и разрушением, как увертюра, задает тему рассказа – тему святости матери, взыскующей всех своих погибших детей в покаянии и чающей воскрешения мертвых и жизни будущего века.
Удивительно, как удается Платонову осязаемо передать присутствие святости, ее невещественную, но грозную даже для материального врага силу.

М.А. Врубель. Надгробный плач. Эскиз росписи для Владимирского собора в Киеве. 1887

"Мать вернулась в свой дом. Она была в беженстве от немцев, но она нигде не могла жить, кроме родного места, и вернулась домой. <…> На своем пути она встречала немцев, но они не тронули эту старую женщину; им было странно видеть столь горестную старуху, они ужаснулись вида человечности на ее лице, и они оставили ее без внимания, чтобы она умерла сама по себе. В жизни бывает этот смутный отчужденный свет на лицах людей, пугающий зверя и враждебного человека, и таких людей никому непосильно погубить, и к ним невозможно приблизиться. Зверь и человек охотнее сражается с подобными себе, но неподобных он оставляет в стороне, боясь испугаться их и быть побежденным неизвестной силой" (курсив в цитатах везде наш. – Д.М .).
О чем прямо имеющим уши слышать говорит писатель? О святости, рожденной страданием, святости матери, идущей на могилу своих детей. Образ святости в описании Платонова имеет канонический характер: "смутный отчужденный свет" напоминает нам, что сияние святости действительно иноприродно зверю и враждебному человеку – это сияние божественной любви. Его "загадку" не разгадать и не победить силам князя мира сего, которые действительно "охотнее сражаются с подобными себе": "Враги душевные никому и нигде не дают покоя, особенно если отыщут в нас слабую сторону", – говорил преподобный Амвросий Оптинский. Святость действительно побеждает зверя и укрощает лютость врага, как свидетельствуют жития святой Марии Египетской, преподобного Сергия Радонежского, Серафима Саровского…
Удивителен в своей простоте, христианском смирении, в своем соборном духе разговор ее с соседкой, Евдокией Петровной, молодой женщиной, некогда полной, а теперь ослабевшей, тихой и равнодушной: двоих ее малолетних детей убило бомбой, когда она уходила из города, а муж пропал без вести на земляных работах, "и она вернулась обратно, чтобы схоронить детей и дожить свое время в мертвом месте.
– Здравствуйте, Мария Васильевна, – произнесла Евдокия Петровна.
– Это ты, Дуня, – сказала ей Мария Васильевна. – Садись со мной, давай с тобой разговор разговаривать. <…>
Дуня с покорностью села рядом <…>. Обоим теперь было легче <…>.
– Твои-то все померли? – спросила Мария Васильевна.
– Все, а то как же! – ответила Дуня. – И твои все?
– Все, никого нету, – сказала Мария Васильевна.
– У нас с тобой поровну никого нету, – произнесла Дуня, удовлетворенная, что ее горе не самое большое на свете: у других людей такое же".
Больная душа Марии Васильевны соглашается с советом Дуни "жить как мертвая", но тоскующее, любящее сердце не смиряется с тем, что ее любимые "лежат там, стынут теперь". Образ братской могилы, забросанной "чуть-чуть землей", с крестом из двух веток, поставленным рукой Евдокии Петровны, напоминает старинную казацкую песню о "милостивом человеке", схоронившем в могиле 240 человек и поставившем крест дубовый с надписью: "Здесь лежат с Дону герои. Слава донским казакам!", с той лишь разницей, что Дуня не верит, что вечная слава-память будет этим крестом охранена: "Я им крест из двух веток связала и поставила, да это ни к чему: крест повалится, хоть ты его железный сделай, а люди забудут мертвых…"
Видимо, дело не в материале, из которого сделан крест: слава донских казаков была сильна памятью живого народа, вечно литургически поминающего их, и мирски – в песнях. Дуня не верит в памятливость своего народа. Не верит в нее и Мария Васильевна. Это главная причина ее скорби. "Потом, когда уже свечерело, Мария Васильевна поднялась <…> и пошла в сумрак, где лежали ее дети – два сына в ближней земле и дочь в отдалении. <…> Мать села у креста; под ним лежали ее нагие дети, умерщвленные, поруганные и брошенные в прах чужими руками <…>
– ...Пусть спят, я обожду – я не могу жить без детей, я не хочу жить без мертвых…"
И словно в ответ на молитву она услышала, как из "тишины мира прозвучал ей зовущий голос дочери <…>, говорящий о надежде и радости, о том, что сбудется все, что не сбылось, а умершие возвратятся жить на землю, и разлученные обнимут друг друга и не расстанутся более никогда.

Мать расслышала, что голос ее дочери был веселый, и поняла, что это означает надежду и доверие дочери на возвращение к жизни, что умершая ожидает помощи живых и не хочет быть мертвой".
Удивительна эта звучащая "тишина мира" и вещественно услышанная радость в голосе дочери – так осязаемо вещественны посещения жильцов Небесного Царства для жителей дольнего мира. Услышанная весть меняет направление мыслей матери: "Как же, дочка, я тебе помогу? Я сама еле жива <…> Я одна не подыму тебя, дочка; если б весь народ полюбил тебя да всю неправду на земле исправил , тогда бы и тебя, и всех праведно умерших он к жизни поднял : ведь смерть-то и есть первая неправда!.. "
Платонов вновь прямо и недвусмысленно обращается этими словами простой православной женщины к имеющим уши слышать с напоминанием, что только литургическая соборная любовь всего народа ("если б весь народ полюбил тебя") и всенародное покаяние ("всю неправду на земле исправил"), может "всех праведно умерших" к жизни поднять, то есть взыскать погибших от греха, ведь смерть и есть следствие греха, "и есть первая неправда!.."
Читая эти исполненные канонической веры слова, трудно представить, какими глазами надо читать Платонова, чтобы приписать ему оккультизм и сектантские воззрения, а ведь именно такие идеи навязываются писателю порой даже на страницах церковных периодических изданий.
"К полудню русские танки вышли на Митрофаньевскую дорогу и остановились возле посада на осмотр и заправку <…>. Возле креста, связанного из двух ветвей, красноармеец увидел старуху, приникшую к земле лицом. <…>
– Спи пока, – вслух сказал красноармеец на прощанье. – Чьей бы ты матерью ни была, а я без тебя тоже остался сиротой .
Он постоял еще немного, в томлении своей разлуки с чужой матерью.
– Темно тебе сейчас, и далеко ты ушла от нас… Что ж делать-то! Сейчас нам некогда горевать по тебе, надо сперва врага положить. А потом весь мир должен в разуменье войти, иначе нельзя будет, иначе – все ни к чему !..
Красноармеец пошел обратно, и скучно ему стало жить без мертвых. Однако он почувствовал, что жить ему теперь стало тем более необходимо. Нужно не только истребить намертво врага жизни людей, нужно еще суметь жить после победы той высшей жизнью, которую нам безмолвно завещали мертвые <…>. Мертвым некому довериться, кроме живых, – и нам надо так жить теперь, чтобы смерть наших людей была оправдана счастливой и свободной судьбой нашего народа и тем была взыскана их гибель".

Так Платонов явственно увязывает тему смерти с "неправдой на земле", то есть грехом как следствием нежелания жить "высшей жизнью". Он недвусмысленно свидетельствует, что долг перед "праведно умершими" (вспомним, что праведность – понятие церковное, означающее жизнь по правде, то есть в согласии с божественными заповедями) требует соборной памяти живых об усопших, возможной лишь в церковной литургической молитве, которой Россия почти лишилась, ибо ее сыновья перестали жить "высшей жизнью" и потеряли то сияние святости, которое могло бы не допустить приближения "зверя".
Название рассказа не допускает недопонимания смысла платоновского завещания нам, ныне живущим, заключенного в художественной плоти текста. "Взыскание погибших" – название одной из самых почитаемых на Руси икон Пресвятой Богородицы, иконы, обладающей благодатью утешения родительской скорби, икона отцов и матерей, молящихся о своих детях. Для неправославного внецерковного сознания это название связывается с идеей поиска без вести пропавших людей, тогда как Церковь молится перед ней о погибающих и заблудших прежде всего духовно, а не физически. Молитва перед этой иконой есть выражение последней надежды на помощь Пречистой Девы в освобождении от вечной гибели человека, над которым добро окончательно утратило свою силу.
Рассказ не дает нам оснований считать, что в нем идет речь о "праведно погибших" детях Марии Васильевны, что именно к ним относится молитва взыскания погибших: вместе с матерью мы слышим веселый голос ее дочери, свидетельствующий, что Частный суд возвел ее в обитель, где нет воздыхания и плача: "А дочка моя повела меня отсюда куда глаза глядят, она любила меня, она дочь моя была, потом она отошла от меня, она полюбила других, она полюбила всех, она пожалела одного – она была добрая девочка, она моя дочка, – она наклонилась к нему, он был больной, он раненый, он стал как неживой, и ее тоже тогда убили, убили сверху от аэроплана…", – рассказывает-причитает Мария Васильевна. И эпиграф рассказа "Из бездны взываю. Слова мертвых", как известно, являющийся парафразом слов живых, слов псалма Давида, столь часто звучащих на богослужении: Из глубины воззвах к Тебе, Господи, и услыши мя , указывает нам на то, что рассказ есть предостережение Церкви Небесной, Церкви праведников, исповедников, мучеников земли Российской к ныне живущим, что весь рассказ есть художественная проекция молитвы святой Матери-Родины о неправедно живущих ее детях, своими грехами открывших врата смерти физической – войне – и духовной – забвению "высшей жизни".
Грозно звучит предостережение красноармейца, в котором угадывается сам Платонов, ведь его главная героиня носит имя его матери, о том, что "весь мир должен в разуменье войти, иначе нельзя будет, – иначе все ни к чему!"
Мы говорили о невещественном свете, которым исполнен этот грустный рассказ, в котором столь видимо торжествует смерть и разрушение. Этот невещественный свет составлен сиянием любви, которая заставляет мать "пройти сквозь войну", потому что "ей было необходимо увидеть свой дом, где она жила жизнь, и место, где в битве и казни скончались ее дети". Любви, которая бережет ее от случайной смерти; любви, взыскующей вечной жизни усопшим; любви, которая помогает Дуне перенести собственную неутешную боль; любви даже до смерти дочери Марии Васильевны к незнакомому ей раненому бойцу; любви, позволяющей красноармейцу признать в усопшей старухе и свою мать и томиться скорбью в разлуке с ней; любви, которая явственно рождает образ любви соборной, любви мертвых к живым и живых к мертвым, любви, обещающей, что "сбудется все, что не сбылось, а умершие возвратятся жить на землю, и разлученные обнимут друг друга и не расстанутся более никогда".

© Дарья МОСКОВСКАЯ,
кандидат филологических наук,
старший научный сотрудник Института мировой литературы
им. А.М. Горького РАН

Публикация статьи произведена при поддержке компании «Аутсорсинг 24». В широкий спектр предложений компании «Аутсорсинг 24» входит такая услуга, как сопровождение и поддержка 1С , которая позволит сократить Ваши затраты и повысить надежность и скорость работы всех компонентов системы 1С. Подробнее ознакомиться с предоставляемыми услугами, рассчитать стоимость аутсорсинга и заказать пробную бесплатную услугу по поддержке и сопровождению 1С можно на официальном сайте компании «Аутсорсинг 24», который располагается по адресу http://outsourcing24.ru/

Андрей Платонов

Взыскание погибших

Из бездны взываю снова мертвых
Мать вернулась в свой дом. Она была в беженстве от немцев, но она нигде не могла жить, кроме родного места, и вернулась домой.
Она два раза прошла промежуточными полями мимо немецких укреплений, потому что фронт здесь был неровный, а она шла прямой ближней дорогой. Она не имела страха и не остерегалась никого, и враги ее не повредили. Она шла по полям, тоскующая, простоволосая, со смутным, точно ослепшим, лицом. И ей было все равно, что сейчас есть на свете и что совершается в нем, и ничто в мире не могло ее ни потревожить, ни обрадовать, потому что горе ее было вечным и печаль неутолимой - мать утратила мертвыми всех своих детей. Она была теперь столь слаба и равнодушна ко всему свету, что шла по дороге подобно усохшей былинке, несомой ветром, и все, что она встретила, тоже осталось равнодушным к ней. И ей стало еще более трудно, потому что она почувствовала, что ей никто не нужен, и она за то равно никому не нужна. Этого достаточно, чтобы умереть человеку, но она не умерла; ей было необходимо увидеть свой дом, где она жила жизнь, и место, где в битве и казни скончались ее дети.
На своем пути она встречала немцев, но они не тронули эту старую женщину; им было странно видеть столь горестную старуху, они ужаснулись вида человечности на ее лице, и они оставили ее без внимания, чтобы она умерла сама по себе. В жизни бывает этот смутный отчужденный свет на лицах людей, пугающий зверя и враждебного человека, и таких людей никому непосильно погубить, и к ним невозможно приблизиться. Зверь и человек охотнее сражаются с подобными себе, но неподобных он оставляет в стороне, боясь испугаться их и быть побежденным неизвестной силой.
Пройдя сквозь войну, старая мать вернулась домой. Но родное место ее теперь было пустым. Маленький бедный дом на одно семейство, обмазанный глиной, выкрашенный желтой краской, с кирпичною печной трубой, похожей на задумавшуюся голову человека, давно погорел от немецкого огня и оставил после себя угли, уже порастающие травой могильного погребения. И все соседние жилые места, весь этот старый город тоже умер, и стало всюду вокруг светло и грустно, и видно далеко окрест по умолкшей земле. Еще пройдет немного времени, и место жизни людей зарастет свободной травой, его задуют ветры, сровняют дождевые потоки, и тогда не останется следа человека, а все мученье его существованья на земле некому будет понять и унаследовать в добро и поучение на будущее время, потому что не станет в живых никого. И мать вздохнула от этой последней своей думы и от боли в сердце за беспамятную погибающую жизнь. Но сердце ее было добрым, и от любви к погибшим оно захотело жить за всех умерших, чтобы исполнить их волю, которую они унесли за собой в могилу.
Она села посреди остывшего пожарища и стала перебирать руками прах своего жилища. Она знала свою долю, что ей пора умирать, но душа ее не смирялась с этой долей, потому что если она умрет, то где сохранится память о ее детях и кто их сбережет в своей любви, когда ее сердце тоже перестанет дышать?
Мать того не знала, и она думала одна. К ней подошла соседка, Евдокия Петровна, молодая женщина, миловидная и полная прежде, а теперь ослабевшая, тихая и равнодушная; двоих малолетних детей ее убили бомбой, когда она уходила с ними из города, а муж пропал без вести на земляных работах, и она вернулась обратно, чтобы схоронить детей и дожить свое время на мертвом месте.
- Здравствуйте, Мария Васильевна, - произнесла Евдокия Петровна.
- Это ты, Дуня, - сказала ей Мария Васильевна. - Pдись со мной, давай с тобой разговор разговаривать. Поищи у меня в голове, я давно не мылась.
Дуня с покорностью села рядом: Мария Васильевна положила голову ей на колени, и соседка стала искать у нее в голове. Обеим теперь было легче за этим занятием; одна старательно работала, а другая прильнула к ней и задремала в покое от близости знакомого человека.
- Твои-то все померли? - спросила Мария Васильевна.
- Все, а то как же! - ответила Дуня. - И твои все?
- Все, никого нету. - сказала Мария Васильевна.
- У нас с тобой поровну никого нету, - произнесла Дуня, удовлетворенная, что ее горе не самое большое на свете: у других людей такое же.
- У меня-то горя побольше твоего будет: я и прежде вдовая жила, - проговорила Мария Васильевна. - А двое-то моих сыновей здесь у посада легли. Они в рабочий батальон поступили, когда немцы из Петропавловки на Митрофаньевский тракт вышли А дочка моя повела меня отсюда куда глаза глядят, она любила меня, она дочь моя была, потом отошла от меня, она полюбила других, она полюбила всех, она пожалела одного - она была добрая девочка, она моя дочка, - она наклонилась к нему, он был больной, он раненый, он стал как неживой, и ее тоже тогда убили, убили сверху от аэроплана А я вернулась, мне-то что же! Мне-то что же теперь! Мне все равно! Я сама теперь как мертвая
- А что ж тебе делать-то: живи, как мертвая, я тоже так живу, сказала Дуня. - Мои лежат, и твои легли Я-то знаю, где твои лежат, - они там, куда всех сволокли и схоронили, я тут была, я-то глазами своими видела. Сперва они всех убитых покойников сосчитали , бумагу составили, своих отдельно положили, а наших прочь отволокли подалее. Потом наших всех раздели наголо и в бумагу весь прибыток от вещей записали. Они долго таково заботились, а потом уж хоронить таскать начали.
- А могилу-то кто вырыл? - обеспокоилась Мария Васильевна. - Глубоко отрыли-то? Ведь голых, зябких хоронили, глубокая могила была бы потеплее!
- Нет, каково там глубоко! - сообщила Дуня. - Яма от снаряда, вот тебе и могила. Навалили туда дополна, а другим места не хватило. Тогда они танком проехали через могилу по мертвым, покойники умялись, место стало, и они еще туда положили, кто остался. Им копать желания нету, они силу свою берегут. А сверху забросали чуть-чуть землей, покойники и лежат там, стынут теперь; только мертвые и стерпят такую муку - лежать век нагими на холоде
- А моих-то - тоже танком увечили или их сверху цельными положили? - спросила Мария Васильевна.
- Твоих-то? - отозвалась Дуня. - Да я того не углядела Там, за посадом, у самой дороги все лежат, пойдешь - увидишь. Я им крест из двух веток связала и поставила, да это ни к чему: крест повалится, хоть ты его железный сделай, а люди забудут мертвых Мария Васильевна встала с коленей Дуни, положила ее голову к себе и сама стала искать у нее в головных волосах. И от работы ей стало легче; ручная работа лечит больную тоскующую душу.
Потом, когда уже свечерело, Мария Васильевна поднялась; она была старая женщина, она теперь устала; она попрощалась с Дуней и пошла в сумрак, где лежали ее дети - два сына в ближней земле и дочь в отдалении.
Мария Васильевна вышла к посаду, что прилегал к городу. В посаде жили раньше в деревянных домиках садоводы и огородники; они кормились с угодий, прилегающих к их жилищам, и тем существовали здесь спокон века. Нынче тут ничего уже не осталось, и земля поверху спеклась от огня, а жители либо умерли, либо ушли в скитание, либо их взяли в плен и увели в работу и в смерть.
Из посада уходил в равнину Митрофаньевский тракт. По обочине тракта в прежние времена росли ветлы, теперь их война обглодала до самых пней, и скучна была сейчас безлюдная дорога, словно уже близко находился конец света и редко кто доходил сюда.
Мария Васильевна пришла на место могилы, где стоял крест, сделанный из двух связанных поперек жалобных, дрожащих ветвей. Мать села у этого креста; под ним лежали ее нагие дети, умерщвленные, поруганные и брошенные в прах чужими руками.
Наступил вечер и обратился в ночь. Осенние звезды засветились на небе, точно, выплакавшись, там открылись удивленные и добрые глаза, неподвижно всматривающиеся в темную землю, столь горестную и влекущую, что из жалости и мучительной привязанности никому нельзя отвести от нее взора.
- Были бы вы живы, - прошептала мать в землю своим мертвым сыновьям, - были бы вы живы, сколько работы поделали, сколько судьбы испытали! А теперь что ж, теперь вы умерли, - где ваша жизнь, какую вы не прожили, кто проживет ее за вас?.. Матвею-то сколько ж было? Двадцать третий шел, а Василию двадцать восьмой. А дочке было восемнадцать, теперь уж девятнадцатый пошел бы, вчера она именинница была Zолько я сердца своего истратила на вас, сколько крови моей ушло, но, значит, мало было, мало было одного сердца моего и крови моей, раз вы умерли, раз я детей своих живыми не удержала и от смерти их не спасла Они что же, они дети мои, они жить на свет не просились. А я их рожала - не думала; я их родила, пускай сами живут. А жить на земле, видно, нельзя еще, тут ничего не готово для детей: готовили только, да не управились!.. Тут жить им нельзя, а больше им негде было, - что ж нам, матерям, делать-то, и мы рожали детей. А иначе как же? Одной-то жить небось и ни к чему Она потрогала могильную землю и прилегла к ней лицом. В земле было тихо, ничего не слышно.
- Спят , - прошептала мать, - никто и не пошевельнется, - умирать было трудно, и они уморились. Пусть спят, я обожду - я не могу жить без детей, я не хочу жить без мертвых Мария Васильевна отняла лицо от земли; ей послышалось, что ее позвала дочь Наташа; она позвала ее, не промолвив слова, будто произнесла что-то одним своим слабым вздохом. Мать огляделась вокруг, желая увидеть, откуда взывает к ней дочь, откуда прозвучал ее кроткий голос - из тихого поля, из земной глубины или с высоты неба, с той ясной звезды. Где она сейчас, ее погибшая дочь? Или нет ее больше нигде и матери лишь чудится голос Наташи, который звучит воспоминанием в ее собственном сердце?
Мария Васильевна снова прислушалась, и опять из тишины мира прозвучал ей зовущий голос дочери, столь удаленный, что был подобен безмолвию, и, однако, чистый и внятный по смыслу, говорящий о надежде и радости, о том, что сбудется все, что не сбылось, а умершие возвратятся жить на землю и разлученные обнимут друг друга и не расстанутся более никогда.
Мать расслышала, что голос ее дочери был веселый, и поняла, что это означает надежду и доверие ее дочери на возвращение к жизни, что умершая ожидает помощи живых и не хочет быть мертвой.
«Как же, дочка, я тебе помогу? Я сама еле жива, - сказала Мария Васильевна; она говорила спокойно и вразумительно, словно она находилась в своем доме, в покое, и вела беседу с детьми, как бывало в ее недавней счастливой жизни. - Я одна не подыму тебя, дочка; если б весь народ полюбил тебя, да всю неправду на земле исправил, тогда бы и тебя, и всех праведно умерших он к жизни поднял: ведь смерть-то и есть первая неправда!.. А я одна чем тебе помогу? Pма только умру от горя и буду тогда с тобой!» Мать долго говорила своей дочери слова разумного утешения, точно Наташа и два сына в земле внимательно слушали ее. Потом она задремала и уснула на могиле.
Полночная заря войны взошла вдалеке, и гул пушек раздался оттуда; там началась битва. Мария Васильевна проснулась, и посмотрела в сторону огня на небе, и прислушалась к частому дыханию пушек. «Это наши идут, - поверила она. - Пусть скорее приходят, пусть опять будет советская власть, она любит народ, она любит работу, она всему научает людей, она беспокойная; может - век пройдет, и народ научится, чтоб мертвые стали живыми, и тогда вздохнет, тогда обрадуется осиротелое сердце матери».
Мария Васильевна верила и понимала, что все так и сбудется, как она желала и как ей было необходимо для утешения своей души. Она видела летающие аэропланы, а их тоже трудно было выдумать и сделать, и всех умерших можно возвратить из земли к жизни на солнечный свет, если б разум людей обратился к нужде матери, рождающей и хоронящей своих детей и умирающей от разлуки с ними.
Она снова припала к могильной мягкой земле, чтобы ближе быть к своим умолкшим сыновьям. И молчание их было осуждением всему миру-злодею, убившему их, и горем для матери, помнящей запах их детского тела и цвет их живых глаз К полудню русские танки вышли на Митрофаньевскую дорогу и остановились возле посада на осмотр и заправку; они теперь не стреляли вперед себя, потому что немецкий гарнизон погибшего городка уберегся от боя и загодя отошел к своим войскам.
Один красноармеец с танка отошел от машины и пошел походить по земле, над которой сейчас светило мирное солнце. Красноармеец был уже не столь молод, он был в летах, и он любил посмотреть, как живет трава, и проверить - существуют ли еще бабочки и насекомые, к которым он привык.
Возле креста, связанного из двух ветвей, красноармеец увидел старуху, приникшую к земле лицом. Он склонился к ней и послушал ее дыхание, а потом повернул тело женщины навзничь и для правильности приложился еще ухом к ее груди. "Ее сердце ушло, - понял красноармеец и покрыл утихшее лицо покойной чистой холстинкой, которую он имел при себе как запасную портянку.
- Ей и жить-то уж нечем было: ишь как тело ее голод и горе сглодали - кость сквозь кожу светится наружу".
- Живи пока , - вслух сказал красноармеец на прощанье. - Чьей бы ты матерью ни была, а я без тебя тоже остался сиротой.
Он постоял еще немного, в томлении своей разлуки с чужой матерью.
- Темно тебе сейчас, и далеко ушла ты от нас Что же делать-то! Сейчас нам некогда горевать по тебе, надо сперва врага положить. А потом весь мир должен в разуменье войти, иначе нельзя будет, иначе - все ни к чему!..
Красноармеец пошел обратно. И скучно ему стало жить без мертвых. Однако он почувствовал, что жить ему теперь стало тем более необходимо. Нужно не только истребить намертво врага жизни людей, нужно еще суметь жить после победы той высшей жизнью, которую нам безмолвно завещали мертвые; и тогда, ради их вечной памяти, надо исполнить все их надежды на земле, чтобы их воля осуществилась и сердце их, перестав дышать, не было обмануто. Мертвым некому доверится, кроме живых, - и нам надо так жить теперь, чтобы смерть наших людей была оправдана счастливой и свободной судьбой нашего народа и тем была взыскана их гибель.

йЪ ВЕЪДОЩ ЧЪЩЧБА

уМПЧБ НЕТФЧЩИ

нБФШ ЧЕТОХМБУШ Ч УЧПК ДПН. пОБ ВЩМБ Ч ВЕЦЕОУФЧЕ ПФ ОЕНГЕЧ, ОП ПОБ ОЙЗДЕ ОЕ НПЗМБ ЦЙФШ, ЛТПНЕ ТПДОПЗП НЕУФБ, Й ЧЕТОХМБУШ ДПНПК.

пОБ ДЧБ ТБЪБ РТПЫМБ РТПНЕЦХФПЮОЩНЙ РПМСНЙ НЙНП ОЕНЕГЛЙИ ХЛТЕРМЕОЙК, РПФПНХ ЮФП ЖТПОФ ЪДЕУШ ВЩМ ОЕТПЧОЩК, Б ПОБ ЫМБ РТСНПК ВМЙЦОЕК ДПТПЗПК. пОБ ОЕ ЙНЕМБ УФТБИБ Й ОЕ ПУФЕТЕЗБМБУШ ОЙЛПЗП, Й ЧТБЗЙ ЕЕ ОЕ РПЧТЕДЙМЙ. пОБ ЫМБ РП РПМСН, ФПУЛХАЭБС, РТПУФПЧПМПУБС, УП УНХФОЩН, ФПЮОП ПУМЕРЫЙН, МЙГПН. й ЕК ВЩМП ЧУЕ ТБЧОП, ЮФП УЕКЮБУ ЕУФШ ОБ УЧЕФЕ Й ЮФП УПЧЕТЫБЕФУС Ч ОЕН, Й ОЙЮФП Ч НЙТЕ ОЕ НПЗМП ЕЕ ОЙ РПФТЕЧПЦЙФШ, ОЙ ПВТБДПЧБФШ, РПФПНХ ЮФП ЗПТЕ ЕЕ ВЩМП ЧЕЮОЩН Й РЕЮБМШ ОЕХФПМЙНПК - НБФШ ХФТБФЙМБ НЕТФЧЩНЙ ЧУЕИ УЧПЙИ ДЕФЕК. пОБ ВЩМБ ФЕРЕТШ УФПМШ УМБВБ Й ТБЧОПДХЫОБ ЛП ЧУЕНХ УЧЕФХ, ЮФП ЫМБ РП ДПТПЗЕ РПДПВОП ХУПИЫЕК ВЩМЙОЛЕ, ОЕУПНПК ЧЕФТПН, Й ЧУЕ, ЮФП ПОБ ЧУФТЕФЙМБ, ФПЦЕ ПУФБМПУШ ТБЧОПДХЫОЩН Л ОЕК. й ЕК УФБМП ЕЭЕ ВПМЕЕ ФТХДОП, РПФПНХ ЮФП ПОБ РПЮХЧУФЧПЧБМБ, ЮФП ЕК ОЙЛФП ОЕ ОХЦЕО, Й ПОБ ЪБ ФП ТБЧОП ОЙЛПНХ ОЕ ОХЦОБ. ьФПЗП ДПУФБФПЮОП, ЮФПВЩ ХНЕТЕФШ ЮЕМПЧЕЛХ, ОП ПОБ ОЕ ХНЕТМБ; ЕК ВЩМП ОЕПВИПДЙНП ХЧЙДЕФШ УЧПК ДПН, ЗДЕ ПОБ ЦЙМБ ЦЙЪОШ, Й НЕУФП, ЗДЕ Ч ВЙФЧЕ Й ЛБЪОЙ УЛПОЮБМЙУШ ЕЕ ДЕФЙ.

оБ УЧПЕН РХФЙ ПОБ ЧУФТЕЮБМБ ОЕНГЕЧ, ОП ПОЙ ОЕ ФТПОХМЙ ЬФХ УФБТХА ЦЕОЭЙОХ; ЙН ВЩМП УФТБООП ЧЙДЕФШ УФПМШ ЗПТЕУФОХА УФБТХИХ, ПОЙ ХЦБУОХМЙУШ ЧЙДБ ЮЕМПЧЕЮОПУФЙ ОБ ЕЕ МЙГЕ, Й ПОЙ ПУФБЧЙМЙ ЕЕ ВЕЪ ЧОЙНБОЙС, ЮФПВЩ ПОБ ХНЕТМБ УБНБ РП УЕВЕ. ч ЦЙЪОЙ ВЩЧБЕФ ЬФПФ УНХФОЩК ПФЮХЦДЕООЩК УЧЕФ ОБ МЙГБИ МАДЕК, РХЗБАЭЙК ЪЧЕТС Й ЧТБЦДЕВОПЗП ЮЕМПЧЕЛБ, Й ФБЛЙИ МАДЕК ОЙЛПНХ ОЕРПУЙМШОП РПЗХВЙФШ, Й Л ОЙН ОЕЧПЪНПЦОП РТЙВМЙЪЙФШУС. ъЧЕТШ Й ЮЕМПЧЕЛ ПИПФОЕЕ УТБЦБАФУС У РПДПВОЩНЙ УЕВЕ, ОП ОЕРПДПВОЩИ ПО ПУФБЧМСЕФ Ч УФПТПОЕ, ВПСУШ ЙУРХЗБФШУС ЙИ Й ВЩФШ РПВЕЦДЕООЩН ОЕЙЪЧЕУФОПК УЙМПК.

рТПКДС УЛЧПЪШ ЧПКОХ, УФБТБС НБФШ ЧЕТОХМБУШ ДПНПК. оП ТПДОПЕ НЕУФП ЕЕ ФЕРЕТШ ВЩМП РХУФЩН. нБМЕОШЛЙК ВЕДОЩК ДПН ОБ ПДОП УЕНЕКУФЧП, ПВНБЪБООЩК ЗМЙОПК, ЧЩЛТБЫЕООЩК ЦЕМФПК ЛТБУЛПК, У ЛЙТРЙЮОПА РЕЮОПК ФТХВПК, РПИПЦЕК ОБ ЪБДХНБЧЫХАУС ЗПМПЧХ ЮЕМПЧЕЛБ, ДБЧОП РПЗПТЕМ ПФ ОЕНЕГЛПЗП ПЗОС Й ПУФБЧЙМ РПУМЕ УЕВС ХЗМЙ, ХЦЕ РПТБУФБАЭЙЕ ФТБЧПК НПЗЙМШОПЗП РПЗТЕВЕОЙС. й ЧУЕ УПУЕДОЙЕ ЦЙМЩЕ НЕУФБ, ЧЕУШ ЬФПФ УФБТЩК ЗПТПД ФПЦЕ ХНЕТ, Й УФБМП ЧУАДХ ЧПЛТХЗ УЧЕФМП Й ЗТХУФОП, Й ЧЙДОП ДБМЕЛП ПЛТЕУФ РП ХНПМЛЫЕК ЪЕНМЕ. еЭЕ РТПКДЕФ ОЕНОПЗП ЧТЕНЕОЙ, Й НЕУФП ЦЙЪОЙ МАДЕК ЪБТБУФЕФ УЧПВПДОПК ФТБЧПК, ЕЗП ЪБДХАФ ЧЕФТЩ, УТПЧОСАФ ДПЦДЕЧЩЕ РПФПЛЙ, Й ФПЗДБ ОЕ ПУФБОЕФУС УМЕДБ ЮЕМПЧЕЛБ, Б ЧУЕ НХЮЕОШЕ ЕЗП УХЭЕУФЧПЧБОШС ОБ ЪЕНМЕ ОЕЛПНХ ВХДЕФ РПОСФШ Й ХОБУМЕДПЧБФШ Ч ДПВТП Й РПХЮЕОЙЕ ОБ ВХДХЭЕЕ ЧТЕНС, РПФПНХ ЮФП ОЕ УФБОЕФ Ч ЦЙЧЩИ ОЙЛПЗП. й НБФШ ЧЪДПИОХМБ ПФ ЬФПК РПУМЕДОЕК УЧПЕК ДХНЩ Й ПФ ВПМЙ Ч УЕТДГЕ ЪБ ВЕУРБНСФОХА РПЗЙВБАЭХА ЦЙЪОШ. оП УЕТДГЕ ЕЕ ВЩМП ДПВТЩН, Й ПФ МАВЧЙ Л РПЗЙВЫЙН ПОП ЪБИПФЕМП ЦЙФШ ЪБ ЧУЕИ ХНЕТЫЙИ, ЮФПВЩ ЙУРПМОЙФШ ЙИ ЧПМА, ЛПФПТХА ПОЙ ХОЕУМЙ ЪБ УПВПК Ч НПЗЙМХ.

пОБ УЕМБ РПУТЕДЙ ПУФЩЧЫЕЗП РПЦБТЙЭБ Й УФБМБ РЕТЕВЙТБФШ ТХЛБНЙ РТБИ УЧПЕЗП ЦЙМЙЭБ. пОБ ЪОБМБ УЧПА ДПМА, ЮФП ЕК РПТБ ХНЙТБФШ, ОП ДХЫБ ЕЕ ОЕ УНЙТСМБУШ У ЬФПК ДПМЕК, РПФПНХ ЮФП ЕУМЙ ПОБ ХНТЕФ, ФП ЗДЕ УПИТБОЙФУС РБНСФШ П ЕЕ ДЕФСИ Й ЛФП ЙИ УВЕТЕЦЕФ Ч УЧПЕК МАВЧЙ, ЛПЗДБ ЕЕ УЕТДГЕ ФПЦЕ РЕТЕУФБОЕФ ДЩЫБФШ?

нБФШ ФПЗП ОЕ ЪОБМБ, Й ПОБ ДХНБМБ ПДОБ. л ОЕК РПДПЫМБ УПУЕДЛБ, еЧДПЛЙС рЕФТПЧОБ, НПМПДБС ЦЕОЭЙОБ, НЙМПЧЙДОБС Й РПМОБС РТЕЦДЕ, Б ФЕРЕТШ ПУМБВЕЧЫБС, ФЙИБС Й ТБЧОПДХЫОБС; ДЧПЙИ НБМПМЕФОЙИ ДЕФЕК ЕЕ ХВЙМЙ ВПНВПК, ЛПЗДБ ПОБ ХИПДЙМБ У ОЙНЙ ЙЪ ЗПТПДБ, Б НХЦ РТПРБМ ВЕЪ ЧЕУФЙ ОБ ЪЕНМСОЩИ ТБВПФБИ, Й ПОБ ЧЕТОХМБУШ ПВТБФОП, ЮФПВЩ УИПТПОЙФШ ДЕФЕК Й ДПЦЙФШ УЧПЕ ЧТЕНС ОБ НЕТФЧПН НЕУФЕ.

ЪДТБЧУФЧХКФЕ, нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ, - РТПЙЪОЕУМБ еЧДПЛЙС рЕФТПЧОБ.

ЬФП ФЩ, дХОС, - УЛБЪБМБ ЕК нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ. - PДЙУШ УП НОПК, ДБЧБК У ФПВПК ТБЪЗПЧПТ ТБЪЗПЧБТЙЧБФШ. рПЙЭЙ Х НЕОС Ч ЗПМПЧЕ, С ДБЧОП ОЕ НЩМБУШ.

дХОС У РПЛПТОПУФША УЕМБ ТСДПН: нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ РПМПЦЙМБ ЗПМПЧХ ЕК ОБ ЛПМЕОЙ, Й УПУЕДЛБ УФБМБ ЙУЛБФШ Х ОЕЕ Ч ЗПМПЧЕ. пВЕЙН ФЕРЕТШ ВЩМП МЕЗЮЕ ЪБ ЬФЙН ЪБОСФЙЕН; ПДОБ УФБТБФЕМШОП ТБВПФБМБ, Б ДТХЗБС РТЙМШОХМБ Л ОЕК Й ЪБДТЕНБМБ Ч РПЛПЕ ПФ ВМЙЪПУФЙ ЪОБЛПНПЗП ЮЕМПЧЕЛБ.

ФЧПЙ-ФП ЧУЕ РПНЕТМЙ? - УРТПУЙМБ нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ.

ЧУЕ, Б ФП ЛБЛ ЦЕ! - ПФЧЕФЙМБ дХОС. - й ФЧПЙ ЧУЕ?

ЧУЕ, ОЙЛПЗП ОЕФХ. - УЛБЪБМБ нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ.

Х ОБУ У ФПВПК РПТПЧОХ ОЙЛПЗП ОЕФХ, - РТПЙЪОЕУМБ дХОС, ХДПЧМЕФЧПТЕООБС, ЮФП ЕЕ ЗПТЕ ОЕ УБНПЕ ВПМШЫПЕ ОБ УЧЕФЕ: Х ДТХЗЙИ МАДЕК ФБЛПЕ ЦЕ.

Х НЕОС-ФП ЗПТС РПВПМШЫЕ ФЧПЕЗП ВХДЕФ: С Й РТЕЦДЕ ЧДПЧБС ЦЙМБ, - РТПЗПЧПТЙМБ нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ. - б ДЧПЕ-ФП НПЙИ УЩОПЧЕК ЪДЕУШ Х РПУБДБ МЕЗМЙ. пОЙ Ч ТБВПЮЙК ВБФБМШПО РПУФХРЙМЙ, ЛПЗДБ ОЕНГЩ ЙЪ рЕФТПРБЧМПЧЛЙ ОБ нЙФТПЖБОШЕЧУЛЙК ФТБЛФ ЧЩЫМЙ б ДПЮЛБ НПС РПЧЕМБ НЕОС ПФУАДБ ЛХДБ ЗМБЪБ ЗМСДСФ, ПОБ МАВЙМБ НЕОС, ПОБ ДПЮШ НПС ВЩМБ, РПФПН ПФПЫМБ ПФ НЕОС, ПОБ РПМАВЙМБ ДТХЗЙИ, ПОБ РПМАВЙМБ ЧУЕИ, ПОБ РПЦБМЕМБ ПДОПЗП - ПОБ ВЩМБ ДПВТБС ДЕЧПЮЛБ, ПОБ НПС ДПЮЛБ, - ПОБ ОБЛМПОЙМБУШ Л ОЕНХ, ПО ВЩМ ВПМШОПК, ПО ТБОЕОЩК, ПО УФБМ ЛБЛ ОЕЦЙЧПК, Й ЕЕ ФПЦЕ ФПЗДБ ХВЙМЙ, ХВЙМЙ УЧЕТИХ ПФ БЬТПРМБОБ б С ЧЕТОХМБУШ, НОЕ-ФП ЮФП ЦЕ! нОЕ-ФП ЮФП ЦЕ ФЕРЕТШ! нОЕ ЧУЕ ТБЧОП! с УБНБ ФЕРЕТШ ЛБЛ НЕТФЧБС

Б ЮФП Ц ФЕВЕ ДЕМБФШ-ФП: ЦЙЧЙ, ЛБЛ НЕТФЧБС, С ФПЦЕ ФБЛ ЦЙЧХ, УЛБЪБМБ дХОС. - нПЙ МЕЦБФ, Й ФЧПЙ МЕЗМЙ с-ФП ЪОБА, ЗДЕ ФЧПЙ МЕЦБФ, - ПОЙ ФБН, ЛХДБ ЧУЕИ УЧПМПЛМЙ Й УИПТПОЙМЙ, С ФХФ ВЩМБ, С-ФП ЗМБЪБНЙ УЧПЙНЙ ЧЙДЕМБ. уРЕТЧБ ПОЙ ЧУЕИ ХВЙФЩИ РПЛПКОЙЛПЧ УПУЮЙФБМЙ, ВХНБЗХ УПУФБЧЙМЙ, УЧПЙИ ПФДЕМШОП РПМПЦЙМЙ, Б ОБЫЙИ РТПЮШ ПФЧПМПЛМЙ РПДБМЕЕ. рПФПН ОБЫЙИ ЧУЕИ ТБЪДЕМЙ ОБЗПМП Й Ч ВХНБЗХ ЧЕУШ РТЙВЩФПЛ ПФ ЧЕЭЕК ЪБРЙУБМЙ. пОЙ ДПМЗП ФБЛПЧП ЪБВПФЙМЙУШ, Б РПФПН ХЦ ИПТПОЙФШ ФБУЛБФШ ОБЮБМЙ.

Б НПЗЙМХ-ФП ЛФП ЧЩТЩМ? - ПВЕУРПЛПЙМБУШ нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ. - зМХВПЛП ПФТЩМЙ-ФП? чЕДШ ЗПМЩИ, ЪСВЛЙИ ИПТПОЙМЙ, ЗМХВПЛБС НПЗЙМБ ВЩМБ ВЩ РПФЕРМЕЕ!

ОЕФ, ЛБЛПЧП ФБН ЗМХВПЛП! - УППВЭЙМБ дХОС. - сНБ ПФ УОБТСДБ, ЧПФ ФЕВЕ Й НПЗЙМБ. оБЧБМЙМЙ ФХДБ ДПРПМОБ, Б ДТХЗЙН НЕУФБ ОЕ ИЧБФЙМП. фПЗДБ ПОЙ ФБОЛПН РТПЕИБМЙ ЮЕТЕЪ НПЗЙМХ РП НЕТФЧЩН, РПЛПКОЙЛЙ ХНСМЙУШ, НЕУФП УФБМП, Й ПОЙ ЕЭЕ ФХДБ РПМПЦЙМЙ, ЛФП ПУФБМУС. йН ЛПРБФШ ЦЕМБОЙС ОЕФХ, ПОЙ УЙМХ УЧПА ВЕТЕЗХФ. б УЧЕТИХ ЪБВТПУБМЙ ЮХФШ-ЮХФШ ЪЕНМЕК, РПЛПКОЙЛЙ Й МЕЦБФ ФБН, УФЩОХФ ФЕРЕТШ; ФПМШЛП НЕТФЧЩЕ Й УФЕТРСФ ФБЛХА НХЛХ - МЕЦБФШ ЧЕЛ ОБЗЙНЙ ОБ ИПМПДЕ

Б НПЙИ-ФП - ФПЦЕ ФБОЛПН ХЧЕЮЙМЙ ЙМЙ ЙИ УЧЕТИХ ГЕМШОЩНЙ РПМПЦЙМЙ? - УРТПУЙМБ нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ.

ФЧПЙИ-ФП? - ПФПЪЧБМБУШ дХОС. - дБ С ФПЗП ОЕ ХЗМСДЕМБ фБН, ЪБ РПУБДПН, Х УБНПК ДПТПЗЙ ЧУЕ МЕЦБФ, РПКДЕЫШ - ХЧЙДЙЫШ. с ЙН ЛТЕУФ ЙЪ ДЧХИ ЧЕФПЛ УЧСЪБМБ Й РПУФБЧЙМБ, ДБ ЬФП ОЙ Л ЮЕНХ: ЛТЕУФ РПЧБМЙФУС, ИПФШ ФЩ ЕЗП ЦЕМЕЪОЩК УДЕМБК, Б МАДЙ ЪБВХДХФ НЕТФЧЩИ

нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ ЧУФБМБ У ЛПМЕОЕК дХОЙ, РПМПЦЙМБ ЕЕ ЗПМПЧХ Л УЕВЕ Й УБНБ УФБМБ ЙУЛБФШ Х ОЕЕ Ч ЗПМПЧОЩИ ЧПМПУБИ. й ПФ ТБВПФЩ ЕК УФБМП МЕЗЮЕ; ТХЮОБС ТБВПФБ МЕЮЙФ ВПМШОХА ФПУЛХАЭХА ДХЫХ.

рПФПН, ЛПЗДБ ХЦЕ УЧЕЮЕТЕМП, нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ РПДОСМБУШ; ПОБ ВЩМБ УФБТБС ЦЕОЭЙОБ, ПОБ ФЕРЕТШ ХУФБМБ; ПОБ РПРТПЭБМБУШ У дХОЕК Й РПЫМБ Ч УХНТБЛ, ЗДЕ МЕЦБМЙ ЕЕ ДЕФЙ - ДЧБ УЩОБ Ч ВМЙЦОЕК ЪЕНМЕ Й ДПЮШ Ч ПФДБМЕОЙЙ.

нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ ЧЩЫМБ Л РПУБДХ, ЮФП РТЙМЕЗБМ Л ЗПТПДХ. ч РПУБДЕ ЦЙМЙ ТБОШЫЕ Ч ДЕТЕЧСООЩИ ДПНЙЛБИ УБДПЧПДЩ Й ПЗПТПДОЙЛЙ; ПОЙ ЛПТНЙМЙУШ У ХЗПДЙК, РТЙМЕЗБАЭЙИ Л ЙИ ЦЙМЙЭБН, Й ФЕН УХЭЕУФЧПЧБМЙ ЪДЕУШ УРПЛПО ЧЕЛБ. оЩОЮЕ ФХФ ОЙЮЕЗП ХЦЕ ОЕ ПУФБМПУШ, Й ЪЕНМС РПЧЕТИХ УРЕЛМБУШ ПФ ПЗОС, Б ЦЙФЕМЙ МЙВП ХНЕТМЙ, МЙВП ХЫМЙ Ч УЛЙФБОЙЕ, МЙВП ЙИ ЧЪСМЙ Ч РМЕО Й ХЧЕМЙ Ч ТБВПФХ Й Ч УНЕТФШ.

йЪ РПУБДБ ХИПДЙМ Ч ТБЧОЙОХ нЙФТПЖБОШЕЧУЛЙК ФТБЛФ. рП ПВПЮЙОЕ ФТБЛФБ Ч РТЕЦОЙЕ ЧТЕНЕОБ ТПУМЙ ЧЕФМЩ, ФЕРЕТШ ЙИ ЧПКОБ ПВЗМПДБМБ ДП УБНЩИ РОЕК, Й УЛХЮОБ ВЩМБ УЕКЮБУ ВЕЪМАДОБС ДПТПЗБ, УМПЧОП ХЦЕ ВМЙЪЛП ОБИПДЙМУС ЛПОЕГ УЧЕФБ Й ТЕДЛП ЛФП ДПИПДЙМ УАДБ.

нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ РТЙЫМБ ОБ НЕУФП НПЗЙМЩ, ЗДЕ УФПСМ ЛТЕУФ, УДЕМБООЩК ЙЪ ДЧХИ УЧСЪБООЩИ РПРЕТЕЛ ЦБМПВОЩИ, ДТПЦБЭЙИ ЧЕФЧЕК. нБФШ УЕМБ Х ЬФПЗП ЛТЕУФБ; РПД ОЙН МЕЦБМЙ ЕЕ ОБЗЙЕ ДЕФЙ, ХНЕТЭЧМЕООЩЕ, РПТХЗБООЩЕ Й ВТПЫЕООЩЕ Ч РТБИ ЮХЦЙНЙ ТХЛБНЙ.

оБУФХРЙМ ЧЕЮЕТ Й ПВТБФЙМУС Ч ОПЮШ. пУЕООЙЕ ЪЧЕЪДЩ ЪБУЧЕФЙМЙУШ ОБ ОЕВЕ, ФПЮОП, ЧЩРМБЛБЧЫЙУШ, ФБН ПФЛТЩМЙУШ ХДЙЧМЕООЩЕ Й ДПВТЩЕ ЗМБЪБ, ОЕРПДЧЙЦОП ЧУНБФТЙЧБАЭЙЕУС Ч ФЕНОХА ЪЕНМА, УФПМШ ЗПТЕУФОХА Й ЧМЕЛХЭХА, ЮФП ЙЪ ЦБМПУФЙ Й НХЮЙФЕМШОПК РТЙЧСЪБООПУФЙ ОЙЛПНХ ОЕМШЪС ПФЧЕУФЙ ПФ ОЕЕ ЧЪПТБ.

ВЩМЙ ВЩ ЧЩ ЦЙЧЩ, - РТПЫЕРФБМБ НБФШ Ч ЪЕНМА УЧПЙН НЕТФЧЩН УЩОПЧШСН, - ВЩМЙ ВЩ ЧЩ ЦЙЧЩ, УЛПМШЛП ТБВПФЩ РПДЕМБМЙ, УЛПМШЛП УХДШВЩ ЙУРЩФБМЙ! б ФЕРЕТШ ЮФП Ц, ФЕРЕТШ ЧЩ ХНЕТМЙ, - ЗДЕ ЧБЫБ ЦЙЪОШ, ЛБЛХА ЧЩ ОЕ РТПЦЙМЙ, ЛФП РТПЦЙЧЕФ ЕЕ ЪБ ЧБУ?.. нБФЧЕА-ФП УЛПМШЛП Ц ВЩМП? дЧБДГБФШ ФТЕФЙК ЫЕМ, Б чБУЙМЙА ДЧБДГБФШ ЧПУШНПК. б ДПЮЛЕ ВЩМП ЧПУЕНОБДГБФШ, ФЕРЕТШ ХЦ ДЕЧСФОБДГБФЩК РПЫЕМ ВЩ, ЧЮЕТБ ПОБ ЙНЕОЙООЙГБ ВЩМБ… уФПМШЛП С УЕТДГБ УЧПЕЗП ЙУФТБФЙМБ ОБ ЧБУ, УЛПМШЛП ЛТПЧЙ НПЕК ХЫМП, ОП, ЪОБЮЙФ, НБМП ВЩМП, НБМП ВЩМП ПДОПЗП УЕТДГБ НПЕЗП Й ЛТПЧЙ НПЕК, ТБЪ ЧЩ ХНЕТМЙ, ТБЪ С ДЕФЕК УЧПЙИ ЦЙЧЩНЙ ОЕ ХДЕТЦБМБ Й ПФ УНЕТФЙ ЙИ ОЕ УРБУМБ пОЙ ЮФП ЦЕ, ПОЙ ДЕФЙ НПЙ, ПОЙ ЦЙФШ ОБ УЧЕФ ОЕ РТПУЙМЙУШ. б С ЙИ ТПЦБМБ - ОЕ ДХНБМБ; С ЙИ ТПДЙМБ, РХУЛБК УБНЙ ЦЙЧХФ. б ЦЙФШ ОБ ЪЕНМЕ, ЧЙДОП, ОЕМШЪС ЕЭЕ, ФХФ ОЙЮЕЗП ОЕ ЗПФПЧП ДМС ДЕФЕК: ЗПФПЧЙМЙ ФПМШЛП, ДБ ОЕ ХРТБЧЙМЙУШ!.. фХФ ЦЙФШ ЙН ОЕМШЪС, Б ВПМШЫЕ ЙН ОЕЗДЕ ВЩМП, - ЮФП Ц ОБН, НБФЕТСН, ДЕМБФШ-ФП, Й НЩ ТПЦБМЙ ДЕФЕК. б ЙОБЮЕ ЛБЛ ЦЕ? пДОПК-ФП ЦЙФШ ОЕВПУШ Й ОЙ Л ЮЕНХ

пОБ РПФТПЗБМБ НПЗЙМШОХА ЪЕНМА Й РТЙМЕЗМБ Л ОЕК МЙГПН. ч ЪЕНМЕ ВЩМП ФЙИП, ОЙЮЕЗП ОЕ УМЩЫОП.

УРСФ, - РТПЫЕРФБМБ НБФШ, - ОЙЛФП Й ОЕ РПЫЕЧЕМШОЕФУС, - ХНЙТБФШ ВЩМП ФТХДОП, Й ПОЙ ХНПТЙМЙУШ. рХУФШ УРСФ, С ПВПЦДХ - С ОЕ НПЗХ ЦЙФШ ВЕЪ ДЕФЕК, С ОЕ ИПЮХ ЦЙФШ ВЕЪ НЕТФЧЩИ

нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ ПФОСМБ МЙГП ПФ ЪЕНМЙ; ЕК РПУМЩЫБМПУШ, ЮФП ЕЕ РПЪЧБМБ ДПЮШ оБФБЫБ; ПОБ РПЪЧБМБ ЕЕ, ОЕ РТПНПМЧЙЧ УМПЧБ, ВХДФП РТПЙЪОЕУМБ ЮФП-ФП ПДОЙН УЧПЙН УМБВЩН ЧЪДПИПН. нБФШ ПЗМСДЕМБУШ ЧПЛТХЗ, ЦЕМБС ХЧЙДЕФШ, ПФЛХДБ ЧЪЩЧБЕФ Л ОЕК ДПЮШ, ПФЛХДБ РТПЪЧХЮБМ ЕЕ ЛТПФЛЙК ЗПМПУ - ЙЪ ФЙИПЗП РПМС, ЙЪ ЪЕНОПК ЗМХВЙОЩ ЙМЙ У ЧЩУПФЩ ОЕВБ, У ФПК СУОПК ЪЧЕЪДЩ. зДЕ ПОБ УЕКЮБУ, ЕЕ РПЗЙВЫБС ДПЮШ? йМЙ ОЕФ ЕЕ ВПМШЫЕ ОЙЗДЕ Й НБФЕТЙ МЙЫШ ЮХДЙФУС ЗПМПУ оБФБЫЙ, ЛПФПТЩК ЪЧХЮЙФ ЧПУРПНЙОБОЙЕН Ч ЕЕ УПВУФЧЕООПН УЕТДГЕ?

нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ УОПЧБ РТЙУМХЫБМБУШ, Й ПРСФШ ЙЪ ФЙЫЙОЩ НЙТБ РТПЪЧХЮБМ

ЕК ЪПЧХЭЙК ЗПМПУ ДПЮЕТЙ, УФПМШ ХДБМЕООЩК, ЮФП ВЩМ РПДПВЕО ВЕЪНПМЧЙА, Й, ПДОБЛП, ЮЙУФЩК Й ЧОСФОЩК РП УНЩУМХ, ЗПЧПТСЭЙК П ОБДЕЦДЕ Й ТБДПУФЙ, П ФПН, ЮФП УВХДЕФУС ЧУЕ, ЮФП ОЕ УВЩМПУШ, Б ХНЕТЫЙЕ ЧПЪЧТБФСФУС ЦЙФШ ОБ ЪЕНМА Й ТБЪМХЮЕООЩЕ ПВОЙНХФ ДТХЗ ДТХЗБ Й ОЕ ТБУУФБОХФУС ВПМЕЕ ОЙЛПЗДБ.

нБФШ ТБУУМЩЫБМБ, ЮФП ЗПМПУ ЕЕ ДПЮЕТЙ ВЩМ ЧЕУЕМЩК, Й РПОСМБ, ЮФП ЬФП ПЪОБЮБЕФ ОБДЕЦДХ Й ДПЧЕТЙЕ ЕЕ ДПЮЕТЙ ОБ ЧПЪЧТБЭЕОЙЕ Л ЦЙЪОЙ, ЮФП ХНЕТЫБС ПЦЙДБЕФ РПНПЭЙ ЦЙЧЩИ Й ОЕ ИПЮЕФ ВЩФШ НЕТФЧПК.

"лБЛ ЦЕ, ДПЮЛБ, С ФЕВЕ РПНПЗХ? с УБНБ ЕМЕ ЦЙЧБ, - УЛБЪБМБ нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ; ПОБ ЗПЧПТЙМБ УРПЛПКОП Й ЧТБЪХНЙФЕМШОП, УМПЧОП ПОБ ОБИПДЙМБУШ Ч УЧПЕН ДПНЕ, Ч РПЛПЕ, Й ЧЕМБ ВЕУЕДХ У ДЕФШНЙ, ЛБЛ ВЩЧБМП Ч ЕЕ ОЕДБЧОЕК УЮБУФМЙЧПК ЦЙЪОЙ. - с ПДОБ ОЕ РПДЩНХ ФЕВС, ДПЮЛБ; ЕУМЙ В ЧЕУШ ОБТПД РПМАВЙМ ФЕВС, ДБ ЧУА ОЕРТБЧДХ ОБ ЪЕНМЕ ЙУРТБЧЙМ, ФПЗДБ ВЩ Й ФЕВС, Й ЧУЕИ РТБЧЕДОП ХНЕТЫЙИ ПО Л ЦЙЪОЙ РПДОСМ: ЧЕДШ УНЕТФШ-ФП Й ЕУФШ РЕТЧБС ОЕРТБЧДБ!.. б С ПДОБ ЮЕН ФЕВЕ РПНПЗХ? уБНБ ФПМШЛП ХНТХ ПФ ЗПТС Й ВХДХ ФПЗДБ У ФПВПК!"

нБФШ ДПМЗП ЗПЧПТЙМБ УЧПЕК ДПЮЕТЙ УМПЧБ ТБЪХНОПЗП ХФЕЫЕОЙС, ФПЮОП оБФБЫБ Й ДЧБ УЩОБ Ч ЪЕНМЕ ЧОЙНБФЕМШОП УМХЫБМЙ ЕЕ. рПФПН ПОБ ЪБДТЕНБМБ Й ХУОХМБ ОБ НПЗЙМЕ.

рПМОПЮОБС ЪБТС ЧПКОЩ ЧЪПЫМБ ЧДБМЕЛЕ, Й ЗХМ РХЫЕЛ ТБЪДБМУС ПФФХДБ; ФБН ОБЮБМБУШ ВЙФЧБ. нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ РТПУОХМБУШ, Й РПУНПФТЕМБ Ч УФПТПОХ ПЗОС ОБ ОЕВЕ, Й РТЙУМХЫБМБУШ Л ЮБУФПНХ ДЩИБОЙА РХЫЕЛ. "ьФП ОБЫЙ ЙДХФ, - РПЧЕТЙМБ ПОБ. - рХУФШ УЛПТЕЕ РТЙИПДСФ, РХУФШ ПРСФШ ВХДЕФ УПЧЕФУЛБС ЧМБУФШ, ПОБ МАВЙФ ОБТПД, ПОБ МАВЙФ ТБВПФХ, ПОБ ЧУЕНХ ОБХЮБЕФ МАДЕК, ПОБ ВЕУРПЛПКОБС; НПЦЕФ - ЧЕЛ РТПКДЕФ, Й ОБТПД ОБХЮЙФУС, ЮФПВ НЕТФЧЩЕ УФБМЙ ЦЙЧЩНЙ, Й ФПЗДБ ЧЪДПИОЕФ, ФПЗДБ ПВТБДХЕФУС ПУЙТПФЕМПЕ УЕТДГЕ НБФЕТЙ".

нБТЙС чБУЙМШЕЧОБ ЧЕТЙМБ Й РПОЙНБМБ, ЮФП ЧУЕ ФБЛ Й УВХДЕФУС, ЛБЛ ПОБ ЦЕМБМБ Й ЛБЛ ЕК ВЩМП ОЕПВИПДЙНП ДМС ХФЕЫЕОЙС УЧПЕК ДХЫЙ. пОБ ЧЙДЕМБ МЕФБАЭЙЕ БЬТПРМБОЩ, Б ЙИ ФПЦЕ ФТХДОП ВЩМП ЧЩДХНБФШ Й УДЕМБФШ, Й ЧУЕИ ХНЕТЫЙИ НПЦОП ЧПЪЧТБФЙФШ ЙЪ ЪЕНМЙ Л ЦЙЪОЙ ОБ УПМОЕЮОЩК УЧЕФ, ЕУМЙ В ТБЪХН МАДЕК ПВТБФЙМУС Л ОХЦДЕ НБФЕТЙ, ТПЦДБАЭЕК Й ИПТПОСЭЕК УЧПЙИ ДЕФЕК Й ХНЙТБАЭЕК ПФ ТБЪМХЛЙ У ОЙНЙ.

пОБ УОПЧБ РТЙРБМБ Л НПЗЙМШОПК НСЗЛПК ЪЕНМЕ, ЮФПВЩ ВМЙЦЕ ВЩФШ Л УЧПЙН ХНПМЛЫЙН УЩОПЧШСН. й НПМЮБОЙЕ ЙИ ВЩМП ПУХЦДЕОЙЕН ЧУЕНХ НЙТХ-ЪМПДЕА, ХВЙЧЫЕНХ ЙИ, Й ЗПТЕН ДМС НБФЕТЙ, РПНОСЭЕК ЪБРБИ ЙИ ДЕФУЛПЗП ФЕМБ Й ГЧЕФ ЙИ ЦЙЧЩИ ЗМБЪ л РПМХДОА ТХУУЛЙЕ ФБОЛЙ ЧЩЫМЙ ОБ нЙФТПЖБОШЕЧУЛХА ДПТПЗХ Й ПУФБОПЧЙМЙУШ ЧПЪМЕ РПУБДБ ОБ ПУНПФТ Й ЪБРТБЧЛХ; ПОЙ ФЕРЕТШ ОЕ УФТЕМСМЙ ЧРЕТЕД УЕВС, РПФПНХ ЮФП ОЕНЕГЛЙК ЗБТОЙЪПО РПЗЙВЫЕЗП ЗПТПДЛБ ХВЕТЕЗУС ПФ ВПС Й ЪБЗПДС ПФПЫЕМ Л УЧПЙН ЧПКУЛБН.

пДЙО ЛТБУОПБТНЕЕГ У ФБОЛБ ПФПЫЕМ ПФ НБЫЙОЩ Й РПЫЕМ РПИПДЙФШ РП ЪЕНМЕ, ОБД ЛПФПТПК УЕКЮБУ УЧЕФЙМП НЙТОПЕ УПМОГЕ. лТБУОПБТНЕЕГ ВЩМ ХЦЕ ОЕ УФПМШ НПМПД, ПО ВЩМ Ч МЕФБИ, Й ПО МАВЙМ РПУНПФТЕФШ, ЛБЛ ЦЙЧЕФ ФТБЧБ, Й РТПЧЕТЙФШ - УХЭЕУФЧХАФ МЙ ЕЭЕ ВБВПЮЛЙ Й ОБУЕЛПНЩЕ, Л ЛПФПТЩН ПО РТЙЧЩЛ.

ЛТБУОПБТНЕЕГ РПЫЕМ ПВТБФОП. й УЛХЮОП ЕНХ УФБМП ЦЙФШ ВЕЪ НЕТФЧЩИ. пДОБЛП ПО РПЮХЧУФЧПЧБМ, ЮФП ЦЙФШ ЕНХ ФЕРЕТШ УФБМП ФЕН ВПМЕЕ ОЕПВИПДЙНП. оХЦОП ОЕ ФПМШЛП ЙУФТЕВЙФШ ОБНЕТФЧП ЧТБЗБ ЦЙЪОЙ МАДЕК, ОХЦОП ЕЭЕ УХНЕФШ ЦЙФШ РПУМЕ РПВЕДЩ ФПК ЧЩУЫЕК ЦЙЪОША, ЛПФПТХА ОБН ВЕЪНПМЧОП ЪБЧЕЭБМЙ НЕТФЧЩЕ; Й ФПЗДБ, ТБДЙ ЙИ ЧЕЮОПК РБНСФЙ, ОБДП ЙУРПМОЙФШ ЧУЕ ЙИ ОБДЕЦДЩ ОБ ЪЕНМЕ, ЮФПВЩ ЙИ ЧПМС ПУХЭЕУФЧЙМБУШ Й УЕТДГЕ ЙИ, РЕТЕУФБЧ ДЩЫБФШ, ОЕ ВЩМП ПВНБОХФП. нЕТФЧЩН ОЕЛПНХ ДПЧЕТЙФУС, ЛТПНЕ ЦЙЧЩИ, - Й ОБН ОБДП ФБЛ ЦЙФШ ФЕРЕТШ, ЮФПВЩ УНЕТФШ ОБЫЙИ МАДЕК ВЩМБ ПРТБЧДБОБ УЮБУФМЙЧПК Й УЧПВПДОПК УХДШВПК ОБЫЕЗП ОБТПДБ Й ФЕН ВЩМБ ЧЪЩУЛБОБ ЙИ ЗЙВЕМШ.

пРХВМ.: рМБФПОПЧ б. рПЧЕУФЙ Й ТБУУЛБЪЩ. н.: иХД.МЙФ., 1983. (лМБУУЙЛЙ Й УПЧТЕНЕООЙЛЙ. уПЧЕФ. МЙФ-ТБ).

оБВПТ ФЕЛУФБ: пМШЗБ уФБТЙГЩОБ


Андрей Платонов

Взыскание погибших

Из бездны взываю снова мертвых

Мать вернулась в свой дом. Она была в беженстве от немцев, но она нигде не могла жить, кроме родного места, и вернулась домой.

Она два раза прошла промежуточными полями мимо немецких укреплений, потому что фронт здесь был неровный, а она шла прямой ближней дорогой. Она не имела страха и не остерегалась никого, и враги ее не повредили. Она шла по полям, тоскующая, простоволосая, со смутным, точно ослепшим, лицом. И ей было все равно, что сейчас есть на свете и что совершается в нем, и ничто в мире не могло ее ни потревожить, ни обрадовать, потому что горе ее было вечным и печаль неутолимой - мать утратила мертвыми всех своих детей. Она была теперь столь слаба и равнодушна ко всему свету, что шла по дороге подобно усохшей былинке, несомой ветром, и все, что она встретила, тоже осталось равнодушным к ней. И ей стало еще более трудно, потому что она почувствовала, что ей никто не нужен, и она за то равно никому не нужна. Этого достаточно, чтобы умереть человеку, но она не умерла; ей было необходимо увидеть свой дом, где она жила жизнь, и место, где в битве и казни скончались ее дети.

На своем пути она встречала немцев, но они не тронули эту старую женщину; им было странно видеть столь горестную старуху, они ужаснулись вида человечности на ее лице, и они оставили ее без внимания, чтобы она умерла сама по себе. В жизни бывает этот смутный отчужденный свет на лицах людей, пугающий зверя и враждебного человека, и таких людей никому непосильно погубить, и к ним невозможно приблизиться. Зверь и человек охотнее сражаются с подобными себе, но неподобных он оставляет в стороне, боясь испугаться их и быть побежденным неизвестной силой.

Пройдя сквозь войну, старая мать вернулась домой. Но родное место ее теперь было пустым. Маленький бедный дом на одно семейство, обмазанный глиной, выкрашенный желтой краской, с кирпичною печной трубой, похожей на задумавшуюся голову человека, давно погорел от немецкого огня и оставил после себя угли, уже порастающие травой могильного погребения. И все соседние жилые места, весь этот старый город тоже умер, и стало всюду вокруг светло и грустно, и видно далеко окрест по умолкшей земле. Еще пройдет немного времени, и место жизни людей зарастет свободной травой, его задуют ветры, сровняют дождевые потоки, и тогда не останется следа человека, а все мученье его существованья на земле некому будет понять и унаследовать в добро и поучение на будущее время, потому что не станет в живых никого. И мать вздохнула от этой последней своей думы и от боли в сердце за беспамятную погибающую жизнь. Но сердце ее было добрым, и от любви к погибшим оно захотело жить за всех умерших, чтобы исполнить их волю, которую они унесли за собой в могилу.

Она села посреди остывшего пожарища и стала перебирать руками прах своего жилища. Она знала свою долю, что ей пора умирать, но душа ее не смирялась с этой долей, потому что если она умрет, то где сохранится память о ее детях и кто их сбережет в своей любви, когда ее сердце тоже перестанет дышать?

Мать того не знала, и она думала одна. К ней подошла соседка, Евдокия Петровна, молодая женщина, миловидная и полная прежде, а теперь ослабевшая, тихая и равнодушная; двоих малолетних детей ее убили бомбой, когда она уходила с ними из города, а муж пропал без вести на земляных работах, и она вернулась обратно, чтобы схоронить детей и дожить свое время на мертвом месте.

Здравствуйте, Мария Васильевна, - произнесла Евдокия Петровна.

Это ты, Дуня, - сказала ей Мария Васильевна. - Pдись со мной, давай с тобой разговор разговаривать. Поищи у меня в голове, я давно не мылась.

Дуня с покорностью села рядом: Мария Васильевна положила голову ей на колени, и соседка стала искать у нее в голове. Обеим теперь было легче за этим занятием; одна старательно работала, а другая прильнула к ней и задремала в покое от близости знакомого человека.

Твои-то все померли? - спросила Мария Васильевна.

Все, а то как же! - ответила Дуня. - И твои все?

Все, никого нету. - сказала Мария Васильевна.

У нас с тобой поровну никого нету, - произнесла Дуня, удовлетворенная, что ее горе не самое большое на свете: у других людей такое же.

У меня-то горя побольше твоего будет: я и прежде вдовая жила, - проговорила Мария Васильевна. - А двое-то моих сыновей здесь у посада легли. Они в рабочий батальон поступили, когда немцы из Петропавловки на Митрофаньевский тракт вышли А дочка моя повела меня отсюда куда глаза глядят, она любила меня, она дочь моя была, потом отошла от меня, она полюбила других, она полюбила всех, она пожалела одного - она была добрая девочка, она моя дочка, - она наклонилась к нему, он был больной, он раненый, он стал как неживой, и ее тоже тогда убили, убили сверху от аэроплана А я вернулась, мне-то что же! Мне-то что же теперь! Мне все равно! Я сама теперь как мертвая

А что ж тебе делать-то: живи, как мертвая, я тоже так живу, сказала Дуня. - Мои лежат, и твои легли Я-то знаю, где твои лежат, - они там, куда всех сволокли и схоронили, я тут была, я-то глазами своими видела. Сперва они всех убитых покойников сосчитали , бумагу составили, своих отдельно положили, а наших прочь отволокли подалее. Потом наших всех раздели наголо и в бумагу весь прибыток от вещей записали. Они долго таково заботились, а потом уж хоронить таскать начали.

А могилу-то кто вырыл? - обеспокоилась Мария Васильевна. - Глубоко отрыли-то? Ведь голых, зябких хоронили, глубокая могила была бы потеплее!

Нет, каково там глубоко! - сообщила Дуня. - Яма от снаряда, вот тебе и могила. Навалили туда дополна, а другим места не хватило. Тогда они танком проехали через могилу по мертвым, покойники умялись, место стало, и они еще туда положили, кто остался. Им копать желания нету, они силу свою берегут. А сверху забросали чуть-чуть землей, покойники и лежат там, стынут теперь; только мертвые и стерпят такую муку - лежать век нагими на холоде

А моих-то - тоже танком увечили или их сверху цельными положили? - спросила Мария Васильевна.

Твоих-то? - отозвалась Дуня. - Да я того не углядела Там, за посадом, у самой дороги все лежат, пойдешь - увидишь. Я им крест из двух веток связала и поставила, да это ни к чему: крест повалится, хоть ты его железный сделай, а люди забудут мертвых Мария Васильевна встала с коленей Дуни, положила ее голову к себе и сама стала искать у нее в головных волосах. И от работы ей стало легче; ручная работа лечит больную тоскующую душу.

Потом, когда уже свечерело, Мария Васильевна поднялась; она была старая женщина, она теперь устала; она попрощалась с Дуней и пошла в сумрак, где лежали ее дети - два сына в ближней земле и дочь в отдалении.

Мария Васильевна вышла к посаду, что прилегал к городу. В посаде жили раньше в деревянных домиках садоводы и огородники; они кормились с угодий, прилегающих к их жилищам, и тем существовали здесь спокон века. Нынче тут ничего уже не осталось, и земля поверху спеклась от огня, а жители либо умерли, либо ушли в скитание, либо их взяли в плен и увели в работу и в смерть.

Из посада уходил в равнину Митрофаньевский тракт. По обочине тракта в прежние времена росли ветлы, теперь их война обглодала до самых пней, и скучна была сейчас безлюдная дорога, словно уже близко находился конец света и редко кто доходил сюда.

Мария Васильевна пришла на место могилы, где стоял крест, сделанный из двух связанных поперек жалобных, дрожащих ветвей. Мать села у этого креста; под ним лежали ее нагие дети, умерщвленные, поруганные и брошенные в прах чужими руками.

Наступил вечер и обратился в ночь. Осенние звезды засветились на небе, точно, выплакавшись, там открылись удивленные и добрые глаза, неподвижно всматривающиеся в темную землю, столь горестную и влекущую, что из жалости и мучительной привязанности никому нельзя отвести от нее взора.

Были бы вы живы, - прошептала мать в землю своим мертвым сыновьям, - были бы вы живы, сколько работы поделали, сколько судьбы испытали! А теперь что ж, теперь вы умерли, - где ваша жизнь, какую вы не прожили, кто проживет ее за вас?.. Матвею-то сколько ж было? Двадцать третий шел, а Василию двадцать восьмой. А дочке было восемнадцать, теперь уж девятнадцатый пошел бы, вчера она именинница была Zолько я сердца своего истратила на вас, сколько крови моей ушло, но, значит, мало было, мало было одного сердца моего и крови моей, раз вы умерли, раз я детей своих живыми не удержала и от смерти их не спасла Они что же, они дети мои, они жить на свет не просились. А я их рожала - не думала; я их родила, пускай сами живут. А жить на земле, видно, нельзя еще, тут ничего не готово для детей: готовили только, да не управились!.. Тут жить им нельзя, а больше им негде было, - что ж нам, матерям, делать-то, и мы рожали детей. А иначе как же? Одной-то жить небось и ни к чему Она потрогала могильную землю и прилегла к ней лицом. В земле было тихо, ничего не слышно.

 

 
Это интересно: