→ Трумэн Капоте “Завтрак у Тиффани”. Анализ образа главной героини. Как это снято: «Завтрак у Тиффани Завтрак у тиффани краткое содержание

Трумэн Капоте “Завтрак у Тиффани”. Анализ образа главной героини. Как это снято: «Завтрак у Тиффани Завтрак у тиффани краткое содержание

Одноименная повесть, изданная в 1958 году, в литературном мире произвела эффект разорвавшейся бомбы. Сам Норман Мейлер предрекал ей статус «классики» и называл Трумена Капоте «лучшим писателем поколения». Однако Голливуд восторгов не разделял и причислял книгу к разряду «не рекомендованных к экранизации». История о дружбе писателя нетрадиционной ориентации с предприимчивой девушкой не самого тяжелого поведения была по тем временам слишком скандальной и не обещала хороших кассовых сборов.

Тем не менее, нашлась пара рисковых начинающих продюсеров - Марти Джуроу и Ричард Шеперд - находящаяся в поисках по-настоящему прорывного материала. По их мнению, нестандартный сюжет мог привлечь внимание зрителей, надо только сделать его более удобоваримым. Так родилась идея превратить «Завтрака у Тиффани» в романтическую комедию, а безымянного рассказчика-гея - в героя-любовника, естественно - натурала. При заключении сделки о приобретении прав на экранизацию Трумену Капоте об этом обстоятельстве Джуроу-Шеперд на всякий случай не сообщили и развернули поиски подходящего сценариста - к их радости, писатель на эту роль даже не претендовал.

Джордж Аксельрод, застрявший в амплуа автора легковесных комедий про глупых сексапильных блондинок вроде «Зуда седьмого года», проявил инициативу и предложил продюсерам свою кандидатуру, так как мечтал отделаться от славы «Мистера Титькина» и создать нечто действительно оригинальное. Шеперд и Джуроу от услуг Аксельрода отказались и пригласили на роль сценариста Самнера Лока Эллиота, которого они считали более серьезным литератором. Однако способности Эллиота не прошли испытания первым драфтом, и место, о котором грезил Аксельрод, вновь стало вакантным.

Чтобы занять его, комедиограф в спешном порядке сделал то, что не удалось предшественнику - придумал логичное развитие любовной линии, которой в первоисточнике не было. Трудность заключалась в том, что по стандартам ромкома 50-х, главным препятствием молодых влюбленных, как правило, была неприступность героини. Холли Голайтли, в псевдоним которой Капоте вложил суть ее устремлений - вечный праздник (Holliday) и легкая жизнь (go lightly) - подобными качествами не отличалась, а без конфликтов и преодолений романтической киноистории быть не может. Выход Аксельрод нашел, сделав главного героя своеобразным двойником самой Холли - мечтателем на содержании богатой покровительницы. Идея так понравилась продюсерам, что ни о каком другом сценаристе речи быть не могло.

В своей работе Джордж Аксельрод старался уйти от провокативности повести Капоте, но вместе с тем - «дать под дых» двойным стандартам Голливуда, где в любовных историях секс между протагонистами мог случаться только после брака. В его версии «девица Голайтли», пусть не так прямолинейно как в книге, но очевидно - курсирует между мужчинами и подрабатывает эскортом, а вдобавок выказывает неслыханно несерьезное отношение к важнейшему общественному институту. Для Холли брак - не цель, а средство к достижению сугубо личных целей.

От техасского мужа она сбежала, ведь он не мог обеспечить ей желаемого уровня благополучия. От новообретенной настоящей любви готова отказаться по той же причине. И это несмотря на то, что ради нее Пол становится благоразумным, работящим, порывает с жигольством и делает гравировку на кольце из пачки крекеров (еще одна тонкая сатирическая издевка Аксельрода над брачными условностями). Поистине возмутительная героиня! Даже слегка приглаженная Голайтли подрывала устои американского кино, в котором мужская распущенность была лишь поводом для шуток, а женская - табуировалась и демонизировалась. Заставить зрителя полюбить такого персонажа мог только грамотный кастинг.

Кастинг: Хепберн вместо Монро, Пеппард вместо Маккуина, Руни вместо японца, Эдвардс вместо мэтра

Кандидатуру Мэрилин Монро, на которой настаивал Капоте, Джуроу-Шеперд отмели сразу же (впрочем, для отвода глаз они все-таки связались с актрисой, но сниматься в «роли проститутки» ей запретила Пола Страсберг). В принятом тогда разделении женских кинохарактеров на «святых и шлюх», главный голливудский секс-символ воплощала скорее второй вариант, а создатели фильма стремились завуалировать темную сторону героини. «Обелить» образ Холли, по мнению продюсеров, была способна или Ширли МакЛейн, оказавшаяся в ту пору занятой в другой картине, или Джейн Фонда, но ее кандидатура отпала из-за слишком юного возраста.

Хотя актриса была старше (22), чем книжная Голайтли (19), экранную Холли хотели сделать более взрослой во избежание провокационных вопросов. Тогда Джуроу-Шеперд вспомнили о тридцатилетней Одри Хепберн, которая, безусловно, относилась к «лагерю святых». Несмотря на колоссальный гонорар в $750 тысяч, актриса долго раздумывала над предложением продюсеров, пока тем не удалось убедить ее, что Холли Голайтли - в первую очередь, мечтательная чудачка, а не девица легкого поведения.

Поиски режиссера начались лишь тогда, когда главная звезда была утверждена. В этой роли Шеперд и Джуроу видели Джона Франкенхаймера, но агент Хепберн Курт Фрингс завернул его кандидатуру. Мэтры вроде Уайлдера и Манкевича были заняты другими картинами, и создателям пришлось выбирать из постановщиков второго эшелона. Марти Джуроу пришло в голову пригласить Блэйка Эдвардса, чья лента «Операция “Нижняя юбка”» могла похвастаться участием самого Кэри Гранта и внушительными кассовыми сборами.

Эдвардс с радостью принял предложение, посчитав, что материал «…Тиффани» позволит ему снять картину в духе его кумира и признанного разрушителя шаблонов Билли Уайлдера. Подобно последнему, режиссер был еще и сценаристом, поэтому изменил некоторые моменты в сценарии Джорджа Аксельрода. В частности, он переписал финал, добавив драматический монолог Пола Варжака («…Куда ни беги - ты все равно прибежишь к самой себе»), и увеличил количество гэгов за счет дополнительных сцен с мистером Юниоши и тринадцатиминутной вечеринки, которая у Аксельрода была представлена лишь в общих чертах.

Своевольничать Эдвардс пытался и в вопросах кастинга. Так на главную мужскую роль он хотел «протащить» своего соратника Тони Кертиса, но в пику ему Курт Фрингс предложил Стива МакКуина. В итоге победил продюсерский диктат - Джуроу-Шеперд настояли на кандидатуре Джорджа Пеппарда, работой с которым в итоге осталась недовольна вся съемочная группа. По необъяснимой причине не самый известный актер считал себя главной звездой фильма и вел себя соответствующе.

Однако одного актера Блэйку Эдвардсу все же удалось выбрать самостоятельно. Он убедил продюсеров, что даже японцу не удастся сыграть мистера Юниоши так искрометно, как это может сделать его давний товарищ, прирожденный комик Микки Руни. Вокруг его участия остроумный постановщик решил развернуть целую пиар-компанию. Так еще до съемок СМИ получили пресс-релиз «Парамаунт» о том, что в Голливуд ради роли в «Завтраке у Тиффани» летит японская суперзвезда Охэйо Аригато. А в начале съемочного процесса в газеты была пущена «утка» о том, что некий пронырливый журналист тайком проник на площадку и обнаружил там Микки Руни в образе японца. Забавно, что, несмотря на все эти старания, когда фильм был смонтирован, Шеперд, Джуроу и Аксельрод набросились на Эдвардса с критикой гэгов с Юниоши. Эпизоды показались им необязательными, а игра Руни - неубедительной. Тем не менее, из-за своей противоречивости сцены стали одной из главных изюминок фильма.

Еще одной изюминкой выступил крупный рыжий кот по кличке Кот или Безымянный, которого сыграл достаточно известный усатый актер Орэнджи, весивший 12 фунтов и обладавший той самой «бандитской мордой», воспетой Капоте. Между прочим, Орэнджи был выбран из 25 претендентов, участвовавших в кошачьем кастинге, проходившем 8 октября 1960 года в отеле «Коммодор». Свое решение дрессировщик Фрэнк Инн комментировал следующим образом: «Настоящий нью-йоркский котище - то, что нужно. Быстренько применим метод Ли Страсберга, - чтобы он поскорее вошел в образ».

Костюмы и локации: Живанши и «Тиффани»

Визуальное решение: вуайеризм и хореография

Образ девушки, изо всех сил стремящейся попасть в высшее общество, вышел столь запоминающимся еще и благодаря оператору Францу Планеру. Ранее он уже сотрудничал с Хепберн на фильмах «Римские каникулы», «История монахини» и «Непрощенная» и считался «единственным в мире, кто знал, как надо снимать Одри». При этом Планер вовсе не был «певцом гламура», не стремился к работе со звездами и больше всего ценил эстетику поэтического реализма.

На съемках фильма «Завтрак у Тиффани»

В визуальном решении «Тиффани» он старался совместить документальность с фиксацией образов, выходящих за рамки привычного. Показательна с этой точки зрения открывающая сцена, в которой камера-вуайерист наблюдает за одетой в вечернее платье от кутюр девушкой, одиноко встречающей рассвет, завтракая на ходу на фоне знаменитого ювелирного дома. Таким образом, эффект отстранения достигается за счет нетипичности самой ситуации. Чтобы погрузить зрителя в эту «нереальную реальность» и дать почувствовать себя подглядывающим, Планер прибегает (здесь и в других эпизодах) к чередованию субъективных планов с точки зрения персонажей с общими.

Мотив подглядывания вообще очень силен в фильме, где главная героиня, то подсматривает, пока весь город спит, в витрины за атрибутами красивой жизни, то - в окно за своим соседом.

Ну а в сцене вечеринки вуайеризм проявляется в выхватывании камерой пикантных деталей вроде танцующих женских бедер или выстроившихся в ряд ножек в элегантных туфлях. К слову, все эти будто бы случайные движения гостей Холли Голайтли были придуманы хореографом Мириам Нельсон, помогавшей Блэйку Эвардсу, который придерживался метода «спонтанной эффективности», в разработке мизансцен тринадцатиминутного эпизода.

Музыка: Свингующий джаз и Moon River

Хореография - для вечеринки дело важное, но вот без музыки - совсем никуда. Так в упомянутой сцене звучат свинговые ритмы авторства Генри Манчини - знаменитого джазмена и соратника Блэйка Эдвардса. Трудно поверить, но участие Манчини в «Тиффани» могло ограничиться лишь сочинением подобных фоновых композиций, а Холли Голайтли пела бы не Moon River, а какую-нибудь «песню космполитического типа с элегантным бродвейским звучанием». Таково было требование ведущего продюсера «Парамаунт» Марти Рэкина, настаивавшего, чтобы для написания главной темы фильма Эдвардс пригласил другого композитора.

Режиссер на уступки не пошел и включил в картину песню Манчини, созданную с учетом небольшого вокального диапазона Одри Хепберн. И именно она воспрепятствовала замене Moon River, о необходимости которой Рэкин заявил после просмотра смонтированной ленты. «Только через мой труп», - парировала актриса. К радости, всех киноманов и меломанов на такие жертвы студийные воротилы пойти не могли, и «чертова песня» стала не только лейтмотивом бессмертного фильма, но и важнейшим джазовым стандартом, пережившим множество интерпретаций самых разных музыкантов. Мы же послушаем ту самую, «простенькую» гитарную версию с вокалом незабываемой Одри Хепберн.


Год создания: 1961

Режиссёр: Блейк Эдвардс

Страна: США

Продолжительность: 115

Культовый американский фильм « Завтрак у Тиффани» (Breakfast at Tiffany"s) от режиссера Блейка Эдвардса стал классикой кинематографа еще в 60-е годы, когда впервые вышел на экраны. Комедийная драма с Одри Хепберн и Джорджем Пеппардом в главных ролях завоевала два «Оскара» и в свое время вошла в число самых кассовых фильмов Америки.


Фильм снят по мотивам одноименного романа Трумена Капоте .

В кинокартине также снималась Патриция Нил.

Актеры и съемочная группа фильма

Режиссер: Блейк Эдвардс.

Сценаристы: Джордж Аксельрод, Трумэн Капоте.

Композитор: Генри Манчини.

Художники: Роланд Андерсон, Хэл Перейра, Сэм Комер. .

Актерский состав: Одри Хепберн, Джордж Пеппард, Патриция Нил, Бадди Эбсен, Мартин Болсам, Хосе Луис де Вильялонга, Джон МакГайвер, Алан Рид, Дороти Уитни, Беверли Пауэрс и другие.



Содержание фильма Завтрак у Тиффани / Breakfast at Tiffany"s

Противоречивая и непредсказуемая Холли Голайтли живет так, словно правила писаны не для нее. На первый взгляд она выглядит легкомысленной или даже глупой, но на самом деле Холли просто скучно быть как все.


Она мечтает стать содержанкой у богатого мужа, а больше всего любит магазин « Тиффани », в котором всегда чувствует себя особенно спокойно и хорошо.



Возможно, однажды она найдет гармонию и внутри себя, но пока Холли легко меняет мужчин, носит вызывающие платья и никак не соберется дать имя своему коту.



А я всегда люблю последние кадры из фильма, когда Холли сначала выгоняет своего кота, а потом под дождем идет, ищет его везде. И вдруг находит. И такая здесь трогательная картина! Холли, прижимающая к мокрому плащу тоже мокрого кота, но счастливая, что нашла его.


И фильм оставляет все равно уверенность в том, что она обязательно найдет свое счастье! И самый последний кадр свидетельствует об этом!



Трейлер фильма "Завтрак у "Тиффани"


И конечно же знаменитая песня "Moon river"!

Затраты на создание фильма составили 2,5 миллиона долларов и окупились кассовыми сборами как минимум в три раза: только в Америке фильм собрал около 8 миллионов долларов. По всему миру кассовые сборы составили около 14 миллионов долларов.

Фильм полностью желающие могут посмотреть, заглянув в рубрику "Кинозал" моего дневника.

Составила Валерия Польская

Читать оригинал: http://www.vokrug.tv/product/show/Breakfast_at_Tiffanys/

"Завтрак у Тиффани" был снят в 1961 году по повести Трумэна Капоте. Главную роль, Холли Голайтли, в нем исполнила Одри Хепберн. После выхода фильма ее персонаж стал культовым.

Спорные аспекты фильма, включая Микки Руни в роли господина Юниоши и занятие Холли, не особо испортили популярность классического кино от Блейка Эдвардса, даже спустя 45 лет.

Ниже представлены некоторые, особенно удивительные, факты о фильме "Завтрак у Тиффани"

Трумэн Капоте хотел, чтобы Холли играла Мэрилин Монро

Пола Страсберг, советница и исполняющая обязанности тренера Мэрилин Монро, сказала ей, что не следует играть "даму на один вечер", и актриса прислушалась к совету. Капоте же до последнего противился выбору в пользу Одри. По его словам с ней фильм будет "неправильным".

Ширли Маклейн отклонила предложение

Ширли Маклейн, успешная актриса и на то время, и сейчас, говорит, что отклонить предложение на роль в "Завтраке" было ее ошибкой. Сейчас она вспоминает это с сожалением.

Одри Хепберн до последнего сомневалась

В интервью "Нью-Йорк Таймс" Одри говорила, что принять решение ей было очень сложно. В основном из-за собственной самокритичности. Хепберн считала себя очень юной и неопытной актрисой для такой роли и не была уверена, что вытянет ее на одном "интстинкте". Факт, что у нее это вышло на двести процентов.

Кстати, именно Блейк Эдвардс увидел в ней этот потенциал и убедил в нем сначала ее, а потом и всех остальных.

Режиссером должен был быть Франкенхаймер

Изначалально Франкенмейхер должен был быть режиссером будущего шедевра. Но Одри согласилась на роль только с Блейком Эдвардсом "у руля".

Полом мог быть Стив МакКвин

Хотя Эдвардсу и удалось заполучить Хепберн, МакКвина в роли главного героя ему увидеть было не суждено. Как и еще один вариант - Тони Кертиса.

Пеппард никому не нравился

Итоговый исполнитель главной роли не понравился никому. Эдвардс его не хотел, но Пеппард практически умолял о зачислении в штат. Даже будучи на съемках, актер постоянно спорил с режиссером, по каждому поводу. Одри же находила партнера "помпезным", и ей не нравилось такое отношение к нему со стороны других.

"Обманка" для цензоров

Сценарий фильма мог бы показаться слишком вульгарным для того времени, потому Самнер Локк Эллиот и Джордж Аксельрод изо всех сил пытались обойти "острые углы". Они сосредотачивали внимание на Павле и не акцентировали его на занятии Холли.

Платье главной героини было сделано на заказ

Маленькое черное платье Холли было сделано под заказ Юбером де Живанши. Это было идеальное сочетание: ведь дизайнер уже работал с Одри и не раз.

Кстати, наряд Хепберн из "Тиффани" был продан с аукциона в 2006 за 900 тысяч долларов.

Тайны насчет озвучки

Фред Флинстоун был озвучен Аланом Ридом. Это факт. Но некоторые считают, что он звучал слишком похоже на легендарного Мэла Бланка.

"Тиффани" ради съемок впервые с 19 века открыли в воскресенье

Вообще-то, знаменитый магазин не открывается в это время. Но ради фильма сделали даже это. К тому же, во избежание воровства, на съемках дежурили сорок вооруженных охранников.

Жертвы во имя вечеринок

Вечеринка у Холли - практически самое затратное и трудоемкое из всего фильма. Статисты в роли друзей Эдвардса, шампанское, 120 литров безалкогольных напитков, 60 коробок сигарет, хот-доги, колбасы, чипсы, соусы и сэндвичи для съемок этих кадров. Для создания достаточного количества дыма также пришлось потрудиться.

Микки Руни стыдится своей роли

Роль господина Юниоши для Микки Руни была не самой лучшей, по его собственному заявлению. Актер говорил, что стыдится ее. Сожаление высказывал и сам Эдвардс.

"Moon River" была почти вырезана из фильма

Автор текста прекрасной песни, исполняемой Холли на балконе, Джонни Мерсер, изначально озаглавил ее как "Blue River", прежде чем понял, что композиции с таким названием уже есть.

Генри Манчини провел еще месяц, чтобы придумать подходящую мелодию. "Это была одна из самых трудных вещей, которые мне когда-либо приходилось писать, потому что я не мог понять, что и как эта дама будет петь там, на пожарной лестнице", - сказал Манчини.

По одной из версий, президент Paramount Pictures, Марти Ранкин, после первого просмотра скрининга фильма сказал, что песня должна быть вырезена.

В другом варианте этой истории один из продюсеров сказал, что песня должна быть переписана.

В обоих случаях реакцией был дерзкий и остроумный ответ Одри, которая "помогла" песне быть услышанной миром. В итоге "Moon River" выиграла премию Американской киноакадемии за лучшую песню.

Хепберн писала записку Манчини

В записке говорилось: "Я только что видела нашу картину. Фильм без музыки - как самолет без топлива. Однако работа сделана красиво, хотя мы все еще на земле и в реальном мире. Ваша музыка воодушевляет. Спасибо, дорогой Хэнк ".

Она подписала ее: "С большой любовью, Одри ".

Холли - не девушка по вызову, по словам Капоте

Трумэн Капоте в интервью Playboy в 1968 году заметил, что Холли Голайтли не девушка по вызову. Скорее, она - распространенный на то время образ подлинной американской гейши.

Студия также убедилась в добропорядочности Холли

Голайтли не была официально подписана как "девушка по вызову". В пресс-релизе ее определили термином "кук" (по словам продюсера, Мартина Джурова, это "котенок, который никогда не вырастет в кошку"). Это также было важно обозначить, потому что ее играла "звезда Одри Хепберн, а не безвкусная Хепберн".

Вандербилт, возможно, была источником вдохновения для Холли

На образ Холли частично повлияли наследница Вандербилт, танцовщица Джоан Мак-Кракен, Кэрол Грейс, Лилли Мэй (мать Т. Капоте, ее имя похоже на реальное имя Холли - Лула Mae), Кэрол Маркус, Автор Дорис Лилли, Фиби Пирс (школьная подруга Капоте), Уна О"Нил Чаплин, писатель и журналист Мейв Бреннан, и модель и актриса Сьюзи Паркер.

Капоте, однако, все это опроверг и нередко утверждал, что реальной Холли была женщина, которая жила снизу от него в начале 1940 года.

Квартира Холли Голайтли под номером 18 была продана за семь миллионов

Семь целых четыре десятых миллиона долларов - именно за столько была продана в июне 2015 года квартира Холли Голайтли, девушки, так любившей завтракать у Тиффани. В ней оставили соответствующий интерьер, потому внутри "браунстоуна", выставленного впервые на аукцион в 2014 году за 10 миллионов, осталась та самая атмосфера.

Трумен Капоте


Завтрак у Тиффани


Меня всегда тянет к тем местам, где я когда-то жил, к домам, к улицам. Есть, например, большой темный дом на одной из семидесятых улиц Ист-Сайда, в нем я поселился в начале войны, впервые приехав в Нью-Йорк. Там у меня была комната, заставленная всякой рухлядью: диваном, пузатыми креслами, обитыми шершавым красным плюшем, при виде которого вспоминаешь душный день в мягком вагоне. Стены были выкрашены клеевой краской в цвет табачной жвачки. Повсюду, даже в ванной, висели гравюры с римскими развалинами, конопатые от старости. Единственное окно выходило на пожарную лестницу. Но все равно, стоило мне нащупать в кармане ключ, как на душе у меня становилось веселее: жилье это, при всей его унылости, было моим первым собственным жильем, там стояли мои книги, стаканы с карандашами, которые можно было чинить, – словом, все, как мне казалось, чтобы сделаться писателем.

В те дни мне и в голову не приходило писать о Холли Голайтли, не пришло бы, наверно, и теперь, если бы не разговор с Джо Беллом, который снова расшевелил мои воспоминания.

Холли Голайтли жила в том же доме, она снимала квартиру подо мной. А Джо Белл держал бар за углом, на Лексингтон-авеню; он и теперь его держит. И Холли и я заходили туда раз по шесть, по семь на дню не затем, чтобы выпить – не только за этим, – а чтобы позвонить по телефону: во время войны трудно было поставить себе телефон. К тому же Джо Белл охотно выполнял поручения, а это было обременительно: у Холли их всегда находилось великое множество.

Конечно, все это давняя история, и до прошлой недели я не виделся с Джо Беллом несколько лет. Время от времени мы созванивались; иногда, оказавшись поблизости, я заходил к нему в бар, но приятелями мы никогда не были, и связывала нас только дружба с Холли Голайтли. Джо Белл – человек нелегкий, он это сам признает и объясняет тем, что он холостяк и что у него повышенная кислотность. Всякий, кто его знает, скажет вам, что общаться с ним трудно. Просто невозможно, если вы не разделяете его привязанностей, а Холли – одна из них. Среди прочих – хоккей, веймарские охотничьи собаки, «Наша детка Воскресенье» (передача, которую он слушает пятнадцать лет) и Гилберт и Салливан1 – он утверждает, будто кто-то из них ему родственник, не помню, кто именно.

Поэтому, когда в прошлый вторник, ближе к вечеру, зазвонил телефон и послышалось: «Говорит Джо Белл», – я сразу понял, что речь пойдет о Холли. Но он сказал только: «Можете ко мне заскочить? Дело важное», – и квакающий голос в трубке был сиплым от волнения.

Под проливным дождем я поймал такси и по дороге даже подумал: а вдруг она здесь, вдруг я снова увижу Холли?

Но там не было никого, кроме хозяина. Бар Джо Белла не очень людное место по сравнению с другими пивными на Лексингтон-авеню. Он не может похвастаться ни неоновой вывеской, ни телевизором. В двух старых зеркалах видно, какая на улице погода, а позади стойки, в нише, среди фотографий хоккейных звезд, всегда стоит большая ваза со свежим букетом – их любовно составляет сам Джо Белл. Этим он и занимался, когда я вошел.

– Сами понимаете, – сказал он, опуская в вазу гладиолус, – сами понимаете, я не заставил бы вас тащиться в такую даль, но мне нужно знать ваше мнение. Странная история! Очень странная приключилась история.

– Вести от Холли?

Он потрогал листок, словно раздумывая, что ответить. Невысокий, с жесткими седыми волосами, выступающей челюстью и костлявым лицом, которое подошло бы человеку много выше ростом, он всегда казался загорелым, а теперь покраснел еще больше.

– Нет, не совсем от нее. Вернее, это пока непонятно. Поэтому я и хочу с вами посоветоваться. Давайте я вам налью. Это новый коктейль, «Белый ангел», – сказал он, смешивая пополам водку и джин, без вермута.

Пока я пил этот состав, Джо Белл стоял рядом и сосал желудочную таблетку, прикидывая, что он мне скажет. Наконец сказал:

– Помните такого мистера И. Я. Юниоши? Господинчика из Японии?

– Из Калифорнии.

Мистера Юниоши я помнил прекрасно. Он фотограф в иллюстрированном журнале и в свое время занимал студию на верхнем этаже того дома, где я жил.

– Не путайте меня. Знаете вы, о ком я говорю? Ну и прекрасно. Так вот, вчера вечером заявляется сюда этот самый мистер И. Я. Юниоши и подкатывается к стойке. Я его не видел, наверно, больше двух лет. И где, по-вашему, он пропадал все это время?

– В Африке.

Джо Белл перестал сосать таблетку, и глаза его сузились.

– А вы почем знаете?

– Прочел у Винчела2. – Так оно и было на самом деле.

Oн с треском выдвинул ящик кассы и достал конверт из толстой бумаги.

– Может, вы и это прочли у Винчела?

В конверте было три фотографии, более или менее одинаковые, хотя и снятые с разных точек: высокий, стройный негр в ситцевой юбке с застенчивой и вместе с тем самодовольной улыбкой показывал странную деревянную скульптуру – удлиненную голову девушки с короткими, приглаженными, как у мальчишки, волосами и сужающимся книзу лицом; ее полированные деревянные, с косым разрезом глаза были необычайно велики, а большой, резко очерченный рот походил на рот клоуна. На первый взгляд скульптура напоминала обычный примитив, но только на первый, потому что это была вылитая Холли Голайтли – если можно так сказать о темном неодушевленном предмете.

– Ну, что вы об этом думаете? – произнес Джо Белл, довольный моим замешательством.

– Похоже на нее.

– Слушайте-ка, – он шлепнул рукой по стойке, – это она и есть. Это ясно как божий день. Японец сразу ее узнал, как только увидел.

– Он ее видел? В Африке?

– Ее? Нет, только скульптуру. А какая разница? Можете сами прочесть, что здесь написано. – И он перевернул одну из фотографий. На обороте была надпись: «Резьба по дереву, племя С, Тококул, Ист-Англия. Рождество, 1956».

На рождество мистер Юниоши проезжал со своим аппаратом через Тококул, деревню, затерянную неведомо где, да и неважно где, – просто десяток глинобитных хижин с мартышками во дворах и сарычами на крышах. Он решил не останавливаться, но вдруг увидел негра, который сидел на корточках у двери и вырезал на трости обезьян. Мистер Юниоши заинтересовался и попросил показать ему еще что-нибудь. После чего из дома вынесли женскую головку, и ему почудилось – так он сказал Джо Беллу, – что все это сон. Но когда он захотел ее купить, негр сказал: «Нет». Ни фунт соли и десять долларов, ни два фунта соли, ручные часы и двадцать долларов – ничто не могло его поколебать. Мистер Юниоши решил хотя бы выяснить происхождение этой скульптуры, что стоило ему всей его соли и часов. История была ему изложена на смеси африканского, тарабарского и языка глухонемых. В общем, получалось так, что весной этого года трое белых людей появились из зарослей верхом на лошадях. Молодая женщина и двое мужчин. Мужчины, дрожавшие в ознобе, с воспаленными от лихорадки глазами, были вынуждены провести несколько недель взаперти в отдельной хижине, а женщине понравился резчик, и она стала спать на его циновке.

– Вот в это я не верю, – брезгливо сказал Джо Белл. – Я знаю, у нее всякие бывали причуды, но до этого она бы вряд ли дошла.

– А потом что?

– А потом ничего. – Он пожал плечами. – Ушла, как и пришла, – уехала на лошади.

– Одна или с мужчинами?

Джо Белл моргнул.

– Она, наверно, Африки и в глаза не видела, – сказал я совершенно искренне; но все же я мог себе ее представить в Африке: Африка – это в ее духе. Да и головка из дерева… – Я опять посмотрел на фотографии.

– Все-то вы знаете. Где же она сейчас?

– Умерла. Или в сумасшедшем доме. Или замужем. Скорей всего, вышла замуж, утихомирилась и, может, живет тут, где-нибудь рядом с нами.

Он задумался.

– Нет, – сказал он и покачал головой. – Я вам скажу почему.

Если бы она была тут, я бы ее встретил. Возьмите человека, который любит ходить пешком, человека вроде меня; и вот ходит этот человек по улицам уже десять или двенадцать лет, а сам только и думает, как бы ему не проглядеть кое-кого, и так ни разу ее не встречает – разве не ясно, что в этом городе она не живет? Я все время вижу женщин, чем-то на нее похожих… То плоский маленький задок… Да любая худая девчонка с прямой спиной, которая ходит быстро… – Он замолчал, словно желая убедиться, внимательно ли я его слушаю. – Думаете, я спятил?

– Просто я не знал, что вы ее любите. Так любите. Я пожалел о своих словах – они привели его в замешательство. Он сгреб фотографии и сунул в конверт. Я посмотрел на часы. Спешить мне было некуда, но я решил, что лучше уйти.

Трумен Капоте


Завтрак у Тиффани


Меня всегда тянет к тем местам, где я когда-то жил, к домам, к улицам. Есть, например, большой темный дом на одной из семидесятых улиц Ист-Сайда, в нем я поселился в начале войны, впервые приехав в Нью-Йорк. Там у меня была комната, заставленная всякой рухлядью: диваном, пузатыми креслами, обитыми шершавым красным плюшем, при виде которого вспоминаешь душный день в мягком вагоне. Стены были выкрашены клеевой краской в цвет табачной жвачки. Повсюду, даже в ванной, висели гравюры с римскими развалинами, конопатые от старости. Единственное окно выходило на пожарную лестницу. Но все равно, стоило мне нащупать в кармане ключ, как на душе у меня становилось веселее: жилье это, при всей его унылости, было моим первым собственным жильем, там стояли мои книги, стаканы с карандашами, которые можно было чинить, – словом, все, как мне казалось, чтобы сделаться писателем.

В те дни мне и в голову не приходило писать о Холли Голайтли, не пришло бы, наверно, и теперь, если бы не разговор с Джо Беллом, который снова расшевелил мои воспоминания.

Холли Голайтли жила в том же доме, она снимала квартиру подо мной. А Джо Белл держал бар за углом, на Лексингтон-авеню; он и теперь его держит. И Холли и я заходили туда раз по шесть, по семь на дню не затем, чтобы выпить – не только за этим, – а чтобы позвонить по телефону: во время войны трудно было поставить себе телефон. К тому же Джо Белл охотно выполнял поручения, а это было обременительно: у Холли их всегда находилось великое множество.

Конечно, все это давняя история, и до прошлой недели я не виделся с Джо Беллом несколько лет. Время от времени мы созванивались; иногда, оказавшись поблизости, я заходил к нему в бар, но приятелями мы никогда не были, и связывала нас только дружба с Холли Голайтли. Джо Белл – человек нелегкий, он это сам признает и объясняет тем, что он холостяк и что у него повышенная кислотность. Всякий, кто его знает, скажет вам, что общаться с ним трудно. Просто невозможно, если вы не разделяете его привязанностей, а Холли – одна из них. Среди прочих – хоккей, веймарские охотничьи собаки, «Наша детка Воскресенье» (передача, которую он слушает пятнадцать лет) и Гилберт и Салливан1 – он утверждает, будто кто-то из них ему родственник, не помню, кто именно.

Поэтому, когда в прошлый вторник, ближе к вечеру, зазвонил телефон и послышалось: «Говорит Джо Белл», – я сразу понял, что речь пойдет о Холли. Но он сказал только: «Можете ко мне заскочить? Дело важное», – и квакающий голос в трубке был сиплым от волнения.

Под проливным дождем я поймал такси и по дороге даже подумал: а вдруг она здесь, вдруг я снова увижу Холли?

Но там не было никого, кроме хозяина. Бар Джо Белла не очень людное место по сравнению с другими пивными на Лексингтон-авеню. Он не может похвастаться ни неоновой вывеской, ни телевизором. В двух старых зеркалах видно, какая на улице погода, а позади стойки, в нише, среди фотографий хоккейных звезд, всегда стоит большая ваза со свежим букетом – их любовно составляет сам Джо Белл. Этим он и занимался, когда я вошел.

– Сами понимаете, – сказал он, опуская в вазу гладиолус, – сами понимаете, я не заставил бы вас тащиться в такую даль, но мне нужно знать ваше мнение. Странная история! Очень странная приключилась история.

– Вести от Холли?

Он потрогал листок, словно раздумывая, что ответить. Невысокий, с жесткими седыми волосами, выступающей челюстью и костлявым лицом, которое подошло бы человеку много выше ростом, он всегда казался загорелым, а теперь покраснел еще больше.

– Нет, не совсем от нее. Вернее, это пока непонятно. Поэтому я и хочу с вами посоветоваться. Давайте я вам налью. Это новый коктейль, «Белый ангел», – сказал он, смешивая пополам водку и джин, без вермута.

Пока я пил этот состав, Джо Белл стоял рядом и сосал желудочную таблетку, прикидывая, что он мне скажет. Наконец сказал:

– Помните такого мистера И. Я. Юниоши? Господинчика из Японии?

– Из Калифорнии.

Мистера Юниоши я помнил прекрасно. Он фотограф в иллюстрированном журнале и в свое время занимал студию на верхнем этаже того дома, где я жил.

– Не путайте меня. Знаете вы, о ком я говорю? Ну и прекрасно. Так вот, вчера вечером заявляется сюда этот самый мистер И. Я. Юниоши и подкатывается к стойке. Я его не видел, наверно, больше двух лет. И где, по-вашему, он пропадал все это время?

– В Африке.

Джо Белл перестал сосать таблетку, и глаза его сузились.

– А вы почем знаете?

– Прочел у Винчела2. – Так оно и было на самом деле.

Oн с треском выдвинул ящик кассы и достал конверт из толстой бумаги.

– Может, вы и это прочли у Винчела?

В конверте было три фотографии, более или менее одинаковые, хотя и снятые с разных точек: высокий, стройный негр в ситцевой юбке с застенчивой и вместе с тем самодовольной улыбкой показывал странную деревянную скульптуру – удлиненную голову девушки с короткими, приглаженными, как у мальчишки, волосами и сужающимся книзу лицом; ее полированные деревянные, с косым разрезом глаза были необычайно велики, а большой, резко очерченный рот походил на рот клоуна. На первый взгляд скульптура напоминала обычный примитив, но только на первый, потому что это была вылитая Холли Голайтли – если можно так сказать о темном неодушевленном предмете.

– Ну, что вы об этом думаете? – произнес Джо Белл, довольный моим замешательством.

– Похоже на нее.

– Слушайте-ка, – он шлепнул рукой по стойке, – это она и есть. Это ясно как божий день. Японец сразу ее узнал, как только увидел.

– Он ее видел? В Африке?

– Ее? Нет, только скульптуру. А какая разница? Можете сами прочесть, что здесь написано. – И он перевернул одну из фотографий. На обороте была надпись: «Резьба по дереву, племя С, Тококул, Ист-Англия. Рождество, 1956».

На рождество мистер Юниоши проезжал со своим аппаратом через Тококул, деревню, затерянную неведомо где, да и неважно где, – просто десяток глинобитных хижин с мартышками во дворах и сарычами на крышах. Он решил не останавливаться, но вдруг увидел негра, который сидел на корточках у двери и вырезал на трости обезьян. Мистер Юниоши заинтересовался и попросил показать ему еще что-нибудь. После чего из дома вынесли женскую головку, и ему почудилось – так он сказал Джо Беллу, – что все это сон. Но когда он захотел ее купить, негр сказал: «Нет». Ни фунт соли и десять долларов, ни два фунта соли, ручные часы и двадцать долларов – ничто не могло его поколебать. Мистер Юниоши решил хотя бы выяснить происхождение этой скульптуры, что стоило ему всей его соли и часов. История была ему изложена на смеси африканского, тарабарского и языка глухонемых. В общем, получалось так, что весной этого года трое белых людей появились из зарослей верхом на лошадях. Молодая женщина и двое мужчин. Мужчины, дрожавшие в ознобе, с воспаленными от лихорадки глазами, были вынуждены провести несколько недель взаперти в отдельной хижине, а женщине понравился резчик, и она стала спать на его циновке.

 

 

Это интересно: