Данте алигьери божественная комедия анализ кратко. Специфика жанра «Божественной комедии» Данте. Памятник Данте на площади Санта-Кроче во Флоренции

Смыслы не присущи, они конструируются. У поэмы в 14 тысяч строк, где действие каждой песни происходит в другом месте и с новыми персонажами, просто не может быть какого-то одного смысла, который можно оттуда взять и, вот, показать. Так что попробуем тезисно.

Поэма представляет собой гибрид жития ветхозаветного пророка, античного эпоса и духовной автобиографии Августин-style. Это не только модель поэмы о мире, это также модель поэмы о себе.

Чтобы подняться, нужно сначала спуститься.

Мир Данте и не средневековый, и не гуманистический. Принцип закона в нём не окончательный, но и всеобщего милосердия в нём не будет. Единственное, что о нём можно сказать - это то, что он удивительно органичен .

В аду плохо.

Главная проблема грешников в отсутствии адекватного восприятия в первую очередь себя. Казалось бы, пребывание в аду должно навести на мысли. Но нет.

Все беды происходят не от гвельфов/гибеллинов/другой группы лиц на ваш выбор, а от фракционной междоусобицы.

Бонифаций VIII еще не в аду, но будет.

Ад невозможно понять, не разобравшись в чистилище и рае. Человек, прочитывающий ад, и оставляющий поэму потому что "всё выяснил", уходит вообще ни с чем.

Процесс духовного выздоровления чрезвычайно ритуалистичен. Оно возникает в результате последовательности действий, которые имярек просто делает, и уже через них начинает преображаться. Как культивация почвы.

У Бога скульптуры лучше.

Свобода воли есть.

Детерменизма нет.

Можно любить правильные вещи неправильным образом, и получится полная херня.

В раю оказываются не безгрешные, а раскаявшиеся. Другое дело что способность к раскаянию, даже если оно проснулось за тридцать секунд до смерти, всё равно воспитывается всю жизнь.

Нравственность должна идти прежде полит. теории. Юстиниан составил Кодекс не потому, что был хорошо начитан, а потому что он предварительно разобрался в своих отношениях с миром.

Централизованная власть лучше республиканской, потому что ну вот во Флоренции была республика, и посмотрите что из этого вышло.

Ничего лучше Римского права всё ещё не придумали. Если бы его еще кто-нибудь применял, было бы вообще здорово.

Человек спасается путём раскаяния, но приближается к Богу путём размышления о мироздании. В сущности, не исключено что античным товарищам в Лимбе ввиду всего этого не так уж и плохо.

Доминиканцы и францисканцы, оказывается, могут жить в мире, кто бы мог подумать.

Флорентийцам весь хлеб солёный.

Поэзия одинаково эффективно ввергает и в ересь, и в праведность. Политика тоже.

Главным критерием оценки любого творчества является его истинность представленного им мироположения. Вполне себе Возрожденческая мысль, а что.

Рифей Тронский в раю, и никто не знает, как он там оказался.

Способность к вере во многом основывается на знании и способности к рациональному мышлению. Вера рациональна.

Аристотель был прав насчёт Перводвигателя.

Церковь совсем нужно реформировать. Совсем-совсем нужно реформировать. Не знаю, правда, как бы Данте к этому реформированию отнёсся.

В конечном итоге, миропорядок и мистичен, и рационален. Как бы, вот Троица описывается как наложение равновеликих кругов. Чувствуете, да?

Дева Мария - дочь Христа. Не в буквальном смысле.

Заканчивается всё примерно так же, как и у Витгенштейна, а вы надеялись.

«Божественная комедия», вершинное творение Данте, начала рождаться тогда, когда великий поэт только что пережил своё изгнание из Флоренции. «Ад» был задуман около 1307 года и создавался в течение трёх лет скитаний. Затем последовало сочинение «Чистилища», в котором особое место заняла Беатриче (ей посвящено и всё творение поэта).

А в последние годы жизни творца, когда Данте жил в Вероне и Равенне, был написан «Рай». Сюжетной основой поэмы-видения стало загробное странствие — излюбленный мотив средневековой литературы, под пером Данте получивший своё художественное преображение.

Когда-то древнеримский поэт Вергилий изобразил сошествие мифологического 3нея в подземное царство, и вот теперь Данте берёт автора прославленной «Энеиды» в свои проводники по аду И чистилищу. Поэма названа «комедией», и в отличие от трагедии она начинается тревожно и мрачно, но завершается счастливым финалом.

В одной из песен «Рая» Данте назвал своё творение «священной поэмой», а после смерти её автора потомки присвоили ей наименование «Божественной комедии».

Мы не будем в этой статье излагать содержание поэмы, а остановимся на некоторых чертах её художественного своеобразия и поэтики.

Она написана терцинами, то есть трёхстрочными строфами, в которых первый стих рифмуется с третьим, а второй — с первой и третьей строкой следующей терцины. Поэт опирается на христианскую эсхатологию и учение об аде и рае, но своим творением существенно обогащает эти представления.

В содружестве с Вергилием Данте ступает за порог глубокой бездны, над вратами которой он читает зловещую надпись: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Но, несмотря на это мрачное предупреждение, спутники продолжают своё шествие. Их вскоре обступят толпы теней, которые будут для Данте особенно интересны, поскольку когда- то они были людьми. А для творца, рождённого новым временем, человек — наиболее увлекательный объект познания.

Переправившись в ладье Херона через адскую реку Ахерон, спутники попадают в Лимб, где тени великих языческих поэтов причисляют Данте к их кругу, объявляя шестым после Гомера, Вергилия, Горация, Овидия и Лукана.

Одной из замечательных примет поэтики великого творения является редкостное воссоздание художественного пространства, а в его пределах — поэтического пейзажа, того компонента, которого до Данте в европейской литературе не существовало. Под пером же создателя «Божественной комедии» оказались воссозданными и лес, и заболоченная степь, и ледяное озеро, и обрывистые скалы.

Для дантевских пейзажей характерны, во-первых, яркая изобразительность, во-вторых, пронизанность светом, в-третьих, лирическая их окрашенность, в-четвертых, естественная изменчивость.

Если мы сравним описание леса в «Аде» и «Чистилище», то увидим, как страшная, пугающая его картина в первых песнях сменяется изображением радостным, светлым, пронизанным зеленью деревьев и голубизной воздуха. Пейзаж в поэме предельно лаконичный: «День уходил, И неба воздух тёмный / Земные твари уводил ко сну». Он очень напоминает земные картины, чему способствуют развёрнутые сравнения:

Как селянин, на холме отдыхая, —
Когда сокроет ненадолго взгляд
Тот, кем страна озарена земная,

и комары, сменяя мух, кружат, —
Долину видит полной светляками
Там, где он жнёт, где режет виноград.

Пейзаж этот, как правило, населён людьми, тенями, животными или насекомыми, как в этом примере.

Другим значимым компонентом у Данте становится портрет. Благодаря портрету люди или их тени оказываются живыми, красочными, рельефно переданными, исполненными драматизма. Мы видим лица и фигуры гигантов, сидящих закованными в каменных колодцах, вглядываемся в мимику, жесты и движения бывших людей, пришедших в загробное царство из античного мира; созерцаем и мифологических персонажей, и современников Данте из его родной Флоренции.

Портреты, набросанные поэтом, отличаются пластичностью, а значит — осязательностью. Вот один из запоминающихся образов:

Он снёс меня к Миносу, тот, обвив
Хвост восемь раз вокруг спины могучей,
Его от злобы даже укусив,
Сказал …

Душевное движение, отражённое на автопортрете самого Данте, тоже отличается большой выразительностью и жизненной правдой:

Так я воспрянул, мужеством горя;
Решительно был в сердце страх раздавлен,
И я ответил, смело говоря …

Во внешнем облике Вергилия и Беатриче меньше драматизма и динамики, но зато исполнено экспрессии отношение к ним самого Данте, который им поклоняется и страстно их любит.

Одной из особенностей поэтики «Божественной комедии» является обилие и значимость в ней чисел, которые имеют символический смысл. Символ — особого рода знак, который уже в своей внешней форме заключает в себе содержание выявляемого им представления. Подобно аллегории и метафоре, символ образует перенесение смысла, но в отличие от названных тропов он наделён огромным множеством значений.

Символ, по мысли А.Ф.Лосева, имеет значение не сам по себе, но как арена встречи известных конструкций сознания с тем или другим возможным предметом этого сознания. Сказанное относится и к символике чисел с их частой повторяемостью и варьированием. Исследователи литературы Средневековья (С.С.Мокульский, М.Н.Голенищев-Кутузов, Н.Г.Елина, Г.В.Стадников, О.И.Фетодов и др.) отмечали огромную роль числа как меры вещей в «Божественной комедии» Данте. Особенно это касается чисел 3 и 9 и производных от них.

Однако, говоря об указанных числах, исследователи обычно усматривают их значение лишь в композиции, архитектонике поэмы и её строфике (три кантики, 33 песни в каждой части, 99 песен в совокупности, троекратное повторение слова stelle, роль ххх песни «Чистилища» как рассказа о встрече поэта с Беатриче, трёхстрочные строфы).

Между тем мистической символике, в частности троичности, подчинена вся система образов поэмы, повествование и описания её, раскрытие сюжетных подробностей и детализация, стиль и язык.

Троичность обнаруживается в эпизоде восхождения Данте на холм спасения, где ему препятствуют три зверя (рысь – символ сладострастия; лев — символ власти и гордости; волчица — воплощение алчности и корыстолюбия), при изображении Лимба Ада, где пребывают существа трёх родов (души ветхозаветных праведников, души младенцев, умерших без крещения, и души всех добродетельных нехристиан).

Далее мы видим трёх знаменитых троянцев (Электру, Гектора и Энея), трёхголовое чудовище — Цербера (имеющего черты беса, пса и человека). Нижний Ад, состоящий из трёх кругов, населён тремя фуриями (Тисифоной, Мегерой и Электо), тремя сёстрами горгонами. 3десь же показаны три уступа — ступени, предстающие три порока (злоба, насилие и обман). Седьмой круг разделён на три концентрических пояса: они примечательны воспроизведением трёх форм насилия.

В следующей песне мы вместе с Данте замечаем, как «три тени отделились вдруг»: это трое флорентийцев-грешников, которые «кольцом забегали все трое», оказавшись в огне. Далее поэты видят трёх зачинщиков кровавых раздоров, трёхтелого и трёхголового Гериона и трёхпикого Люцифера, из пасти которого торчат трое предателей (Иуда, Брут и Кассий). Даже отдельные предметы в мире Данте заключают в себе число 3.

Так, в одном из трёх гербов — три чёрных козла, во флоринах — подмешенные 3 карата меди. Трёхчленность наблюдается даже в синтаксисе фразы («Гекуба, в горе, в бедствиях, в плену»).

Аналогичную троичность мы видим в «Чистилище», где у ангелов по три сияния (крыльев, одежд и лиц). Здесь упоминаются три святые добродетели (Вера, Надежда, Любовь), три звезды, три барельефа, три художника (Франко, Чимабуэ и Джотто), три разновидности любви, три глаза у Мудрости, которая ими озирает прошлое, настоящее и будущее.

Схожее явление наблюдается и в «Рае», где в амфитеатре сидят три девы (Мария, Рахиль и Беатриче), образующие геометрический треугольник. Во второй песне повествуется о трёх благословенных жёнах (в том числе Лючии) и говорится о трёх вечных созданиях
(небе, земле и ангелах).

Здесь упоминаются три полководца Рима, победа Сципиона Африканского над Ганнибалом в 33 года, битва «трёх против трёх» (трёх Горациев против трёх Куриациев), говорится о третьем (после Цезаря) кесаре, о трёх ангельских чинах, трёх лилиях в гербе французской династии.

Названное число становится одним из сложных определений-прилагательных («троеобразный» плод», «триединый Бог) включается в структуру метафор и сравнений.

Чем же объясняется эта троичность? Во первых, учением католической церкви о существовании трёх форм инобытия (ада, чистилища и рая). Во-вторых, символизацией Троицы (с её тремя ипостасями), важнейшей час христианского учения. В-третьих, сказалось воздействие капитула ордена тамплиеров, где числовая символика имела первостепенное значение. В-четвёртых, как это показал философ и математик П.А.Флоренский в своих трудах «Столп и утверждение истины» и «Мнимость в геометрии», троичность есть наиболее общая характеристика бытия.

Число «три», писал мыслитель. являет себя всюду как какая то основная категория жизни и мышления. Таковы, например, три основные категории времени (прошедшее, настоящее и будущее) трёхмерность пространства, наличие трёх грамматических лиц, минимальный размер полной семьи (отец. мать и ребёнок), (тезис. антитезис и синтез), три основные координаты человеческой психики (разум, воля и чувства), простейшее выражение асимметрии в целых числах (3 =2+1).

В жизни человека выделяются три фазы развития (детство, отрочество и юность или молодость, зрелость и старость). Вспомним также эстетическую закономерность, побуждающую творцов создавать триптих, трилогию, три портала в готическом соборе (например, Нотр-Дам в Париже), строили три яруса на фасаде (там же), три части аркады, делить стены нефов на три части и т. д. Всё это учитывал Данте, создавая в поэме свою модель мироздания.

Но в «Божественной комедии» обнаруживается подчинённость не только числу 3, но и числу 7, ещё одному магическому символу в христианстве. Вспомним, что продолжительность необычного странствия Данте — 7 суток, они начинаются 7-го и заканчиваются 14 апреля (14 = 7+7). В IV песне вспоминается Иаков, который служил Лавану 7 лет и затем ещё 7 лет.

В тринадцатой песне «Ада» Минос шлёт душу в «седьмую бездну». В XIV песне упоминаются 7 царей, осаждавших Фивы, а в хх — Тирисей, который пережил превращение в женщину и затем — через 7 лет — обратную метаморфозу из женщины в мужчину.

Наиболее обстоятельно седмица воспроизводится в «Чистилище», где показаны 7 кругов («семь царств»), семь полос; здесь говорится о семи смертных грехах (семи «Р» на лбу героя поэмы), семи хорах, о семи сыновьях и семи дочерях Ниобеи; воспроизводится мистическое шествие с семью светильниками, характеризуются 7 добродетелей.

И в «Рае» передаётся седьмое сияние планеты Сатурн, семизведие Большой Медведицы; говорится о семи небесах планет (Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера и Сатурна) в соответствии с космогоническими представлениями эпохи.

Такое предпочтение седмицы объясняется господствовавшими во времена Данте представлениями о наличии семи смертных грехов (гордости, зависти, гнева, уныния, скупости, чревоугодия и сладострастия), о стремлении к семи добродетелям, которые обретаются путём очищения в соответствующей части загробного мира.

Сказывались и жизненные наблюдения над семью цветами радуги и семизвездиями Большой и Малой Медведицы, семью днями недели и т. д.

Важную роль играли библейские сюжеты, связанные с семью днями творения мира, христианские легенды, например о семи спящих отроках, древние рассказы о семи чудесах света, семи мудрецах, семи городах, спорящих за честь быть родиной Гомера, о семерых, воюющих против Фив. Воздействие на сознание и мышление оказывали образы
древнего фольклора, многочисленные сказки о семи богатырях, пословицы типа «семь бед — один ответ», «семерым просторно, а двоим тесно», поговорки вроде «семи пядей во лбу», «за семь вёрст киселя хлебать», «книга за семью печатями», «семь потов сошло».

Всё это нашло отражение в литературных произведениях. Для сравнения возьмём поздние примеры: обыгрывание числа «семь». В «Легенде об Уленшпигепе» Ш. де Костера и особенно в некрасовской поэме «Кому на Руси жить хорошо» (с её семью странниками,
семью филинами, семью большими деревьями и др.). Аналогичное воздействие представлен ий о магии и символике числа 7 находим и в «Божественной комедии».

Символическое значение в поэме приобретает и число 9. Ведь это число небесных сфер. К тому же на рубеже XIII и XIV веков существовал культ девяти бесстрашных: Гектора, Цезаря, Александра, Иисуса Нави на, Давида, Иуды Маккавея, Артура, Карла Великого и Готфрида Бульонского.

Совсем не случайно в поэме 99 песен, до вершинной ххх песни «Чистилища» — 63 песни (6+3=9), а после неё 36 песен (3+6=9). Любопытно, что имя Беатриче в поэме упомянуто 63 раза. Сложением этих двух чисел (6+3) тоже образуется 9. Да и рифмуется это особое имя — Беатриче — 9 раз. Примечательно, что В.Фаворский, создавая портрет Данте, поместил над его рукописью громадную цифру 9, подчеркнув этим её символическую и магическую роль в «Новой жизни» и «Божественной комедии».

В итоге числовая символика помогает скрепить каркас «Божественной комедии» с её многослойностью и многонаселённостью.

Она способствует рождению поэтической «дисциплины» И гармонии, образует жёсткую «математическую конструкцию», насыщенную ярчайшей образностью, этическим богатством и глубоким философским смыслом.

Бессмертное творение Данте поражает очень часто встречаемыми метафорами. Их обилие тесно связано с особенностями мировоззрения и художественного мышления поэта.

Отталкиваясь от той концепции Вселенной, которая опиралась на систему Птоломея, от христианской эсхатологии и представлений об аде, чистилище и рае, сталкивая трагическую мглу и яркий свет загробных царств, Данте должен был широко и в то же время ёмко воссоздать миры, исполненные острых противоречий, контрастов и антиномий, вмещающие грандиозный энциклопедизм знаний, их сопоставления, связи и их синтез. Поэтому естественными и закономерными в поэтике «комедии» стали перемещения, переносы и сближения сравниваемых предметов и явлений.

Для решения поставленных задач лучше всего подходила метафора, соединяющая конкретность действительности и поэтическую фантазию человека, сближающая явления космического мира, природы, предметного мира и духовную жизнь человека по сходству и родственности друг другу. Вот отчего язык поэмы так мощно основан на метафоризации, способствующей познанию жизни.

Метафоры в тексте трёх кантик необычайно разнообразны. Являясь поэтическими тропами, они нередко несут значимый философский смысл, как, например, «полушарье тьмы» И «злобствует вражда» (в «Аде»), «звенит отрада», «души восходят» (в «Чистилище») или «утро воспылало» и «песнь звенела» (в «Рае»). Эти метафоры совмещают в себе различные семантические планы, но при этом каждая из них создаёт единый нерасторжимый образ.

Показывая загробное странствие как часто встречавшийся в средневековой литературе сюжет, пользуясь по необходимости богословской догматикой и разговорным стилем, Данте иногда вводит в свой текст общеупотребительные языковые метафоры
(«сердце согрето», «устремил глаза», «Марс горит», «жажда говорить», «волны бьют», «луч золотой», «день уходил» и др.).

Но гораздо чаще автор пользуется метафорами поэтическими, отличающимися новизной и большой экспрессией, столь существенной в поэме. Они отражают многообразие свежих впечатлений «первого поэта Нового времени» и рассчитаны на пробуждение воссоздающего и творческого воображения читателей.

Таковы словосочетания «воет глубина», «плач в меня ударил», «ворвался гул» (в «Аде»), «твердь ликует», «улыбка лучей» (в «Чистилище»), «свет хочу просить», «труд природы» (в «Рае»).

Правда, иногда мы встречаем удивительное соединение старых представлений и новых взглядов. В соседстве двух суждений («искусство… Божий внук» и «искусство … следует природе-) мы сталкиваемся с парадоксальным сочетанием традиционной отсылки к Божескому началу и характерное для «комедии» сплетение истин, ранее усвоенных и вновь обретённых.

Но важно подчеркнуть, что приведённые выше метафоры отличаются способностью обогащать понятия, оживлять текст, сравнивать сходные явления, переносить наименования по аналогии, сталкивать прямое и переносное значения одного и того же слова («плач», «улыбка», «искусство»), выявлять основной, постоянный признак характеризуемого объекта.

В дантевской метафоре, как и в сравнении, сопоставляются или противопоставляются признаки («оверль» и «пикует»), но компаративные связки (союзы «как», «словно», «как будто») в ней отсутствуют. Вместо двучленного сравнения возникает единый, крепко сращённый образ («свет немотствует», «взлетают крики», «очей мольба», «море бьёт», «войди мне в грудь», «бег четырёх кругов»).

Метафоры, встречаемые в «Божественной комедии», можно условно разделить на три основные группы в зависимости от характера взаимоотношений космических и природных объектов с живыми существами. К первой группе следует отнести олицетворяющие метафоры, в которых космические и природные явления, предметы и отвлечённые понятия уподобляются свойствам одушевлённых существ.

Таковы у Данте «бежал приветливый родник», «земная плоть звала», «солнце покажет», «суета отклонит», «солнце зажигает. и др. Ко второй группе надо причислить метафоры (у автора «комедии» это «плесканье рук», «башен строй», «плечи горные», «Вергилий — родник бездонный», «маяк любви», «печать смущенья», «путы зла»).

В этих случаях свойства живых существ уподобляются природным явлениям или предметам. Третью группу составляют метафоры, объединяющие разнонаправленные сопоставления («правды лик», «слова несут помощь», «свет сквозил», «волна волос», «мысль канет», «вечер пал», «загорелись дали» и др.).

Читателю важно увидеть, что в словосочетаниях всех групп часто присутствует авторская оценка, позволяющая увидеть отношение Данте к запечатлеваемым им явлениям. Всё, что имеет отношение к правде, свободе, чести, свету, он непременно приветствует и одобряет («вкусит честь», «блеск разросся чудно», «свет правды»).

Метафоры автора «Божественной комедии» передают различные свойства запечатлеваемых предметов и явлений: их форму («круг вершиной лёг»), цвет («цвет накопленный», «терзает воздух чёрный»), звуки («ворвался гул», «воскреснет песнопенье», «лучи молчат») расположение частей («в глубь моей дремоты», «пята обрыва») освещение («заря одолевала», «взор светил», «свет покоит твердь»), действие предмета или явлений («встаёт лампада», «разум воспаряет», «рассказ струился»).

Данте употребляет метафоры разной конструкции и состава: простые, состоящие из одного слова («окаменел»); образующие словосочетания (того, кто движет мирозданье», «пламень из туч упавший»): развёрнутые (метафора леса в первой песни «Ада»).

В двух величайших творениях Данте Алигьери – «Новой жизни» и в «Божественной комедии» (см. её краткое содержание) – проведена одна и та же идея. Оба они связаны мыслью, что чистая любовь облагораживает природу человека, а познание бренности чувственного блаженства приближает человека к Богу. Но «Новая жизнь» – лишь ряд лирических стихотворений, а «Божественная комедия» представляет целую поэму в трех частях, заключающих до ста песен, каждая из которых содержит около ста сорока стихов.

В ранней молодости Данте пережил страстную любовь к Беатриче, дочери Фулько Портинари. Он сохранил её до последних дней жизни, хотя так и не сумел соединиться с Беатриче. Любовь Данте была трагичной: Беатриче умерла ещё в молодых летах, и после её смерти великий поэт видел в ней преобразившегося ангела.

Данте Алигьери. Рисунок Джотто, XIV век

В зрелые годы любовь к Беатриче стало мало-помалу утрачивать для Данте чувственный оттенок, переходя в чисто духовное измерение. Исцеление от чувственной страсти было для поэта духовным крещением. В «Божественной комедии» отражается это душевное исцеление Данте, его взгляд на настоящее и прошедшее, на свою жизнь и на жизнь друзей, на искусство, науку, поэзию, на гвельфов и гибеллинов , на политические партии «черных» и «белых». В «Божественной комедии» Данте высказал, как смотрит на все это сравнительно и относительно к вечному нравственному принципу вещей. В «Аду» и «Чистилище» (второе он часто называет также «Горой умилостивления») Данте рассматривает все явления только со стороны их внешнего проявления, с точки зрения государственной мудрости, олицетворенной им в своём «проводнике» – Вергилии , т. е. точки зрения права, порядка и закона. В «Раю» все явления неба и земли представляются в духе созерцания божества или постепенного преображения души, которым конечный дух сливается с бесконечным естеством вещей. Преображённая Беатриче, символ божественной любви, вечного милосердия и истинного богопознания, ведет его из одной сферы в другую и приводит к Богу, где нет более ограниченного пространства.

Такая поэзия могла бы показаться чисто богословским трактатом, если бы Данте не усеял своего путешествия в мире идей живыми образами. Смысл «Божественной комедии», где описан и изображен мир и все его явления, а проведенная аллегория обозначена только слегка, при анализе поэмы очень часто перетолковывали. Под явно аллегорическими образами понимали то борьбу гвельфов и гибеллинов, то политику, пороки римской церкви, или вообще события современной истории. Это лучше всего доказывает, как далеко был Данте от пустой игры фантазии и как он остерегался заглушить поэзию под аллегорией. Желательно, чтобы его комментаторы были при анализе «Божественной комедии» так же осмотрительны, как он сам.

Памятник Данте на площади Санта-Кроче во Флоренции

Данте «Ад» – анализ

«Я думаю, что для твоего блага ты должен последовать за мной. Я стану указывать путь и поведу тебя через страны вечности, где ты услышишь вопли отчаяния, увидишь скорбные тени, прежде тебя жившие на земле, призывающие смерть души после смерти тела. Потом ты увидишь также и других, ликующих среди очистительного пламени, потому что они надеются выстрадать себе доступ в жилище блаженных. Если же ты пожелаешь вознестись и в это жилище, то туда проведет тебя душа, которая достойнее моей. Она останется при тебе, когда я удалюсь. Волею верховного владыки мне, никогда не знавшему его законов, не дано указывать пути в его град. Ему повинуется вся вселенная, по царство его там. Там его избранный град (sua città), там стоит его надоблачный престол. О, блаженны взысканные им!»

По словам Вергилия, Данте предстоит познать в «Аду», не на словах, а на деле, все бедствие человека, отпавшего от Бога, и увидеть всю тщету земного величия и честолюбия. Для этого поэт изображает в «Божественной комедии» подземное царство, где он соединяет все, что ему известно из мифологии , истории и собственного опыта о нарушении человеком нравственного закона. Данте населяет это царство людьми, никогда не стремившимися достигнуть трудом и борьбой чистого и духовного бытия, и разделяет их на круги, показывающее своим относительным отдалением друг от друга различные степени грехов. Эти круги Ада, как он сам говорит в одиннадцатой песни, олицетворяют нравственное учение (этику) Аристотеля об уклонении человека от божественного закона.

Сочинение

"Божественная комедия" признана вершиной творчества самого известного итальянского поэта, основоположника итальянской литературы Данте Алигьери. Современники поэта из простых людей верили даже, что он составил настоящий путеводитель по потустороннему миру, но на самом деле содержание поэмы не ограничивается лишь художественным воплощением мистических представлений о жизни после смерти. Толковать содержание этого произведения можно с разных сторон: как буквально (собственное изображение путешествия лирического героя по потустороннему миру), так и аллегорически, а также морально - этически.

Согласно традиционному религиозному пониманию, Ад - это место для наказания безнадежных грешников. Чистилище - для тех, кто еще имеет возможность спастись, тогда как Рай - вознаграждение за праведную жизнь. Речь идет об определенной моральной оценке поступков: куда именно попадет человек, определяет его земная жизнь:

Душа здесь каждая свой проходит суд:
Сказала, услышала да и пошла к яме.

Итак, даже буквальный аспект уже разделяет людей на плохих и хороших. Но в "Божественной комедии" Данте речь идет большей частью не о конкретных лицах, выведенные в поэме образы вместе с тем символизируют определенные принципы или явления. Образ Вергилия, что сопровождает лирического героя в аду, не только (и не столько) является образом конкретной личности, а воплощением принципов познания мира, лишенного веры. Данте признает его своим учителем, но Вергилий должен остаться в аду. Не случайно, как спасение, ему предлагается ждать прихода Беатриче - не просто женщины, а аллегории любви, а по некоторым толкованиям - веры, или даже теософии.
Аллегории в произведении тоже не однозначны, например, звери, что преграждают поэту путь в темном лесу представлены по традиционным толкованиям символов: леопард - коварство, лев - жестокость, волчица - ненасытность, похоти, но существует и другое толкование: леопард - политические неприятели Данте, лев - король Франции, волчица - римское папство. Значения аллегорий наслаиваются друг на друга, выдавая содержание будто в дополнительном измерении.

Развернутой аллегорией является и само путешествие - это поиск правильного пути для человеческой души, окруженной грехами, соблазнами и страстью. Поиск смысла бытия. Главное действие вообще происходит именно в душе лирического героя. Познав то, что есть зло, пройдя кругами Ада, он изменяется, возвышается до понимания важнейших истин о мире и о себе:

Были же у меня крылья весьма слабые;
Но яркость сияния здесь пришла,
И мощь возрастала ума и воли.

Именно в части, посвященной Раю (наименее завершенной с художественной точки зрения), и определяется главная ценность: любовь. Не только любовь, которую искал лирический герой в начале своего путешествия, а любовь в более широком смысле этого слова, "Любовь, которая ведет солнце и звезды в небе". Даже в Евангелие утверждается, что Бог - это любовь, но долгие исторические периоды церковные деятели старались не заострять внимание на этом аспекте.

Во времена средневековья, когда создавалась поэма, этот вывод был весьма смелым, и с ним тяжело не согласиться: именно любовь является главной ценностью.

Другие сочинения по этому произведению

Мое впечатление от «Божественной комедии"(«Ад») Данте Образ возлюбленной в «Божественной комедии» Актуальна ли «Божественная комедия» в наше время Основное произведение Данте «Божественная комедия» Отражение в поэме Данте «Божественная комедия» нового гуманистического взгляда на человека и его ценности Девять кругов Дантового "Ада" История Франчески и Паоло в произведении Данте «Божественная комедия» О творчестве Данте Алигьери Характер композиции и символика поэмы Данте «Божественная комедия» Поэтика и стилистика «Божественной комедии» "Любовь, что движет солнце и светила" (По поэме Данте Алигьери "Божественная комедия") Гуманистические идеалы «Божественной комедии» Данте
«Божественная комедия» (1307-1321) - один из величайших памятников мировой литераутры, синтез средневекового мировоззрения и предвестие Возрождения, ярчайшее воплощение «персональной модели» Данте - одной из самых влиятельных в мировой литературе.
Сюжет поэмы развивается в двух планах. Первый - рассказ о путешествии Данте по загробному миру, ведущийся в хронологической последовательности. Этот план позволяет развиться второму плану повествования - отдельным историям душ тех людей, с которыми встречается поэт.
Данте дал своей поэме название «Комедия» (средневековый смысл этого слова: произведение со счастливым финалом). Название «Божественная комедия» принадлежит Д. Боккаччо, великому итальянскому писателю эпохи Возрождения, первому исследователю творчества Данте. При этом Боккаччо вовсе не имел в виду содержания поэмы, где речь идет о путешествии по загробному миру и лицезрении Бога, «божественная» в его устах означало «прекрасная».
По жанру «Божественная комедия» связана с античной традицией (прежде всего, «Энеидой» Вергилия) и несет в себе черты средневекового жанра видения (ср. с «Видением Тнугдала» в разделе «Латинская литература»).
Черты средневекового мировоззрения обнаруживаются и в композиции «Божествен-" ной комедии», в которой велика роль мистических чисел 3, 9, 100 и др. Поэма делится на три кантики (части) - «Ад», «Чистилище», «Рай», в соответствии со средневековыми представлениями об устройстве загробного мира. В каждой кантике по 33 песни, итого вместе со вступительной песнью поэма состоит из 100 песен. Ад подразделяется на 9 кругов в соответствии с тяжестью и характером грехов. На 7 уступах Чистилища (горы на противоположной стороне Земли) наказываются 7 смертных грехов: гордость, зависть, гнев, уныние, корыстолюбие, чревоугодие и блуд (здесь грехи не столь тяжелы, поэтому наказание не вечно). У подножия Чистилища есть его преддверие, а на вершине горы - Земной рай, поэтому снова возникает мистическое число 9. Рай состоит из 9 сфер (Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна, звезд, Эмпирея - местопребывания Божественного света).
Число 3 присутствует и в строфике поэмы, которая разбита на терцины - трехстишия с рифмовкой aba bcb cdc ded и т. д. Здесь можно провести параллель с готическим стилем в средневековой архитектуре. В готическом соборе все элементы - архитектурные конструкции, скульптуры, помещенные в нишах, орнамент и т.д.- не существуют отдельно друг от друга, а вместе образуют движение по вертикали снизу вверх. Точно так же терцина оказывается незавершенной без следующей терцины, где нерифмованная вторая строка дважды поддерживается рифмой, зато появляется новая нерифмованная строка, требующая появления следующей терцины.
Учение о четырех смыслах, изложенное Данте в «Пире», применимо к его поэме. Ее буквальный смысл - изображение судеб людей после смерти. Аллегорический смысл заключается в идее возмездия: человек, наделенный свободой воли, будет наказан за совершенные грехи и вознагражден за добродетельную жизнь. Моральный смысл поэмы выражен в стремлении поэта удержать людей от зла и направить их к добру. Анагогический смысл «Божественной комедии», т. е. высший смысл поэмы, заключается для Данте в стремлении воспеть Беатриче и великую силу любви к ней, спасшую его от заблуждений и позволившую написать поэму.
В основе художественного мира и поэтической формы поэмы - аллегоричность и символичность, характерные для средневековой литературы. Пространство в поэме концентрично (состоит из кругов) и в то же время подчинено вертикали, идущей от центра Земли (одновременно центра Вселенной и низшей точки Ада, где наказывается Сатана) в две стороны - к поверхности Земли, где живут люди, и к Чистилищу и Земному раю на обратной стороне Земли, а затем - к сферам Рая вплоть до Эмпирея, местопребывания Бога. Время также двуедино: с одной стороны, оно ограничено весной 1300 г.. с другой - в историях душ, находящихся в загробном мире, концентрированно представлены
как античность (от Гомера до Августина), так и все последующие времена вплоть до современности; более того, в поэме есть предсказания будущего. Так, предсказание делает в сфере Марса прапрадед Данте Каччагвида, предрекающий поэту изгнание из Флоренции (тоже ложное предсказание, т. к. поэма писалась уже в изгнании) и будущий триумф поэта. Историзма как принципа в поэме нет. Люди, жившие в разные века, сопоставляются вместе, время исчезает, превращаясь или в точку, или в вечность.
Велика роль «Божественной комедии» в формировании нового взгляда на человека. Путешествующий по загробному миру поэт освобождается от грехов не традиционным церковным путем, не через молитвы, посты и воздержание, а ведомый разумом и высокой любовью. Именно этот путь приводит его к созерцанию Божественного света. Итак, человек не ничтожество, разум и любовь помогают ему достичь Бога, достичь всего. Данте, подводивший итог достижениям средневековой культуры, пришел к ренессансному антропоцентризму (представлению о человеке как центре мироздания), к гуманизму эпохи Возрождения*.
АДЬ
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
1 На полдороге странствий нашей жизни[††††††††††††††††††] Я заблудился вдруг в лесу дремучем[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡],
Попытки ж выйти вспять не удались мне.
4 О, расскажу ли я о нем, могучем,
О диком лесе, лешей круговерти,
Іде бедный ум мой был страхом измучен?
7 Такая горечь - вряд ли слаще смерти;
Но через то я к добру приобщился И мир увидел в небывалом свете.
10 Не знаю, как в том лесу очутился,-
Во сне ль плутал по его бездорожью,
Когда с пути я истинного сбился, -
13 Но близ холма я, подойдя к подножью,
Которым площадь дола ограждалась,
Все с тем же страхом в сердце, с той же дрожью
16 Воззрился вверх - на небе разгоралась
Звезда, чей яркий луч, во мгле зажженный[§§§§§§§§§§§§§§§§§§],
Весь холм сияньем озарил, казалось.

«Ад» Песнь I (поэт в темном лесу, явление трех зверей, приход Вергилия). Рисунок итальянского художника XV в. Сандро Боттичели.
19 Тогда страх, не столь уж напряженный, Ослаб, в сердечной глубине стихая С исходом ночи, в муках проведенной.
22 И как пловец, что, тяжко грудь вздымая,
Из моря вышел и, стоя на бреге,
Глядит назад, где воет буря злая,
25 Вот так же дух мой, замедляясь в беге, Оборотился к пустынному долу,
Где жизнь едва ль не замерла навеки.
28 Дав отдых телу, я двинулся в гору,
Давя на землю окрепшей стопою И твердую в ней чувствуя опору.
31 Пройдя немного горною тропою,
Вижу: легкая пантера4 прыжками,
С пятнистой шкурой, кружит предо мною.
34 Пестрая, так и вьется пред глазами.
Путь преграждает - я хотел уж было Назад вернуться легкими шагами.
37 Был ранний час, и солнце восходило, Сопровождали его те же звезды,
С чьим дивным сонмом сопряглось светило,
40 Когда любовью этот мир был создан...
Не страшен зверь мне пестрый и нарядный, И сверх того - как вестник благ осознан
43 Рассвета час, столь путнику отрадный.
Но - снова ужас: вижу, возникает Лев предо мною, злой и беспощадный.
46 Ко мне вплотную никак подступает... Взбешенный гладом, взъерошена грива; Казалось, воздух рыком сотрясает.
49 За ним волчица, тоща и блудлива;
Чрез ее алчность, которой нет меры,
Жизнь многих стала горька и тосклива.
52 Так страшен взор был разбойницы серой,
Что, удрученным духом изнемогший,
В то, что взойду, я вмиг лишился веры.
55 Скупец, всю жизнь над богатствами сохший,
И, как бывает, вдруг расставшись с ними, Глоток мучений пьет едва ли горший,
58 Чем я, зверюгой подлою теснимый И вынужденный отступать бесславно Туда, где никнет солнца глас гасимый.
61 Я б был низвергнут, силы потеряв, но Явился некто к моему спасенью,
Немой свидетель сей борьбы неравной[*******************].
64 «О, помоги же мне, внемли моленью, - Раздался крик мой над долом постылым.
Кем бы ты ни был: человеком, тенью...»
67 Он отвечал: «Не человек, но был им;
Отец же мой и мать моя - ломбардцы, Мантую краем звали своим милым.
70 Рожден sub Julio3, не пришлось с ним знаться; Жил в Риме, коим правил добрый Август,- И лжебогам не мог не поклоняться.
73 Я был поэтом, воспевавшим благость Сына Анхиза”, что покинул Трою,
Когда сгорела ее величавость.
76 Почто ж обратной ты спешишь стезею?
Почто вершина сей горы прелестной -
Отрад отрада - презрена тобою?»
79 «Так ты Вергилий, источник чудесный Словес, что льются рекою широкой?» - Стыдясь, воззвал я к тени, мне любезной,
82 «О свет и слава поэтов, премногой
К твоим твореньям проникшись любовью,
Я изучать их честью счел высокой.
85 Учитель, мастер! Я себя готовлю
К тому, в чем частью преуспел: чтоб стих мой Твоих стихов был родствен краснословью.
88 Взгляни: тесним я этою волчихой;
Муж досточтимый, приди на подмогу;
Мне боязно, и трепет не утих мой...»
91 «Ты должен выбрать иную дорогу,-
Он, слезы видя мои, отвечает,-
И к дикому не возвращаться логу.
94 Зверь, что из уст крик твоих исторгает,
Стал как преграда на этой стезе и Всех проходящих тут же убивает.
97 Такой уж нрав: ни хуже нет, ни злее Ее, томимой ярыми алчбами,-
Чем больше жрет, тем она голоднее...
100 Живет в соитьях с разными зверями,
Многих склонит, но срок беспутств недолог: Грядый вгрызется Пес6 в нее зубами.
103 Не хлеб, не злато в сундуках тяжелых -
Но его мудрость, любовь, добродетель Его всподъемлют чрез Войлок-и-Войлок7.

106 Италии он станет благодетель,
Во имя коей погибли Камилла’,
Тури, Эвриал и Нись их сил в расцвете.
109 Из града в град он будет гнать страшило, Дабы низвергнуть его в бездну Ада, Откуда зависть его испустила.
112 Тебе ж за мною в путь пуститься надо:
В вечное царство тебя поведу я -
Иди ж смелее, заблудшее чадо8!
115 Услышишь ты, как вопиют тоскуя Древние духи, что в беде великой Громко и тщетно смерть зовут вторую.
118 Увидишь ты и огнь алоязыкой,
Іде те горят, кто не лишен надежды Жить в лучшем мире с радостью толикой.
121 Когда же к горним высям возградешь ты, Душа достойней моей тебя примет":
Со мной простясь, ты узришь ее вежды.
124 Творец, чье славить не умел я имя9,
Тех не допустит в область благоденства, Кто был как я, а также тех, кто с ними.
127 Всем миром правит его совершенство,
Там же, в столице его несказанной Лишь дети счастья вкушают блаженство».
130 И я ему: «О поэт увенчанный!
Ради Творца, чьей ты не ведал воли,
От худших зол, из сей глуши туманной,
133 Веди меня ко граду вечной боли.
Сподобь стоять у врат Петра святого; Спешим от этих пустынных юдолий!»
136 Он двинулся, я вслед, на все готовый.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
1 День уходил, и воздух потемневший Труждающимся сулил отдых сладкий От их забот; и я лишь, сон презревший,
4 Себя готовил к предстоящей схватке С превратностями тягостной дороги (Храни их, память, в выспренном порядке!).
7 О Музы! Вверю вам свои тревоги;
О разум, в строки рукописи вжатый, Созиждь сей очерк в надлежащем слоге10!
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
1 «Войдите мною в скорбный град мучений, Войдите мною слиться с вечной болью, Войдите мною к сонмам падших теней.
4 Прав мой создатель, движимый судьбою.
Я сотворен был силой всемогущей, Мудростью высшей и первой любовью.
7 Древней я всякой твари, в мире сущей,
Кроме лишь вечной, и пребуду вечен. Оставь надежду, чрез меня идущий».
10 Письмен сих чернью вход туда отмечен;
Я, не поняв их, в смуте и тревоге"
Сказал: «Учитель, страх мой бесконечен».
13 И он, наставник прозорливый, строгий:
«Здесь ты оставишь все свои сомненья, Здесь ты подавишь трепет свой убогий.
16 Мы посетим, я говорю, селенья,
Іде ты увидишь несчастных страдальцев, Навек лишенных блага разуменья».
19 И, сжав мне руку кончиками пальцев,
С лицом веселым, бодрость мне дарящим, Меня ввел к скопу бессрочных стояльцев...
22 Вздохам и плачу, возгласам скорбящим,
Что весь беззвездный эфир оглашали, Ответствовал я рыданьем стенящим.
25 Разноязыким был гомон печали,
Ужаса, боли, ярости безмерной:
Хрипы и всхлипы так и клокотали,
28 Носясь кругами в полумгле пещерной:
Словно песчинки в воздухе несутся,
Когда взмятет их ураган неверный.
31 В испуге я, не смея шевельнуться,
Спросил: «Учитель, кто это такие?
Каким страданьем так тяжко гнетутся?»
34 И он мне: «То ни добрые, ни злые -
Жалкие души; ни хвалы, ни брани Не заслужили их дела земные.
37 Они - в едином с ангелами стане,
С теми, что Богу не были полезны,
Хоть и не смели поддержать восстанье...
40 И не приемлет их приют небесный,
И отвергают их, брезгуя ими,
Мрачного Ада глубокие бездны»12.
43 И я: «Учитель, горькими такими
Почто слезами страдальцы исходят?»
Ответ - словами краткими, простыми:
46 «Желая смерти, ее не находят,
И бременит их жизнь сия тягчайше,
И скорби, коих горше нет, изводят.
49 Не помнит мир их дел, их лжи и фальши;
Нет милосердья к ним, нет правосудия:
Что рассуждать о них - взглянул - и дальше».
52 И стало видно, лишь посмел взглянуть я,-
Летят по кругу, воздух рассекая,
Чудовищного знамени лоскутья.
55 А вслед за ними толпа - и такая,
Что диву дашься, глядя на спешащих:
Ужель сразила стольких смерть лихая?
58 Я кой-кого из сих узнал скорбящих13;
Средь них и тот, кто отрекся позорно От высших целей, благ непреходящих14.
61 И мне понятно стало, что, бесспорно,
Как богу, так и недругам святыни Противна сущность этой секты вздорной.
64 Мертвы при жизни - и казнимы ныне:
Слепни кусают их и жалят осы -
Жалкой ватаги злобные врагини;
67 Бегут в смятеньи, и наги и босы,
Кровь с них стекает вкупе со слезами,
Ее ж глотают черви-кровососы.
70 А дальше, вижу своими глазами -
Великий скоп на берегу потока;
Я рек: «Учитель, какими судьбами
73 Здесь эти люди и в чем подоплека Того, что сонм их тесним неуклонно К реке, столь смутно видной издалека?»
76 И он: «Узнаешь о том беспрепонно,
Когда мы, к верной устремленны цели,
Вступим на грустный берег Ахерона».
79 Глаза потупив - стыдно, в самом деле,
Просить так часто всему объяснений, -
Я шел к реке; мы вовремя успели:
82 Встречь нам, на лодке, средь своих владений Плыл грозный старец, был он сед и древен, Кричал: «Будь проклят, сброд преступных теней!
85 Клянет вас небо, ваш удел плачевен:
К вечному мраку, к холоду и зною Вас на тот берег увезу я, гневен.
88 А ты, живой и телом и душою,-
Зачем стоишь здесь, коли ты не мертвый?»
Я был недвижен. Он, тряся брадою:
91 «А ну, давай-ка отсюда поверт(ы)вай!
Найди полегче лодку, и гляди же
Ко мне не суйся, раз конец не скор твой!»
94 Ему же вождь мой: «Эй, Харон, потише!
То воля тех, кто там, кому открыты Пути исполнить волю. Так молчи же!»
97 Сразу застыли шерстисты ланиты У лодочника сих болот свинцовых;
Огнь глаз, вращаясь, прыскал сквозь орбиты.
100 А мертвецы от слов его суровых Еще бледнее и страшнее стали,
И раздавался частый лязг зубов их.
103 Бога и предков своих проклинали,
Весь род людской, день своего рожденья,
Те силы, что им жизнь земную дали.
106 Потом собрались все без исключенья,
Громко рыдая возле вод загробных,
Сужденных тем, кто не чтит Провиденья.
109 Харон, бес, блеском глаз углеподобных И окриками их сзывает властно,
Веслом тяжелым бьет нерасторопных.
112 И будто листья осенью ненастной
С дерев слетают в грязь и в лужи прямо,-
Своей навстречу участи злосчастной
115 Стремится семя дурное Адама,
Как в сеть приманкой завлеченна птица,
К Харону в лодку, чтоб усесться тамо.
118 Средь мрачных волн сей струг унылый мчится,
И не успел свой путь закончить водный -
Уж новых ждущих сонм опять толпится...
121 «Мой сын, - сказал мне вождь мой благородный,- Все мертвецы, что прогневили Бога,
Сюда влекутся, в сей край безысходный.
124 И их торопит, манит их дорога;
В том - высший промысл, что в пучину страха Их гонит смута, толкает тревога.
127 И нет здесь душ, что созданы для блага,-
Вот почему так Харон и взъярился,
Тебя увидев в сей области мрака».
130 Едва он кончил, грохот прокатился Над темной степью, простор сотрясая; Холодным потом мой лоб увлажнился.
133 Дул ветер, землю скорби овевая;
Багровый пламень, вдруг над ней возжженный, Слепил мне очи, чувств меня лишая;
136 И пал я ниц, как тяжким сном сраженный.
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1 Мой сон глубокий вскоре был нарушен Тяжелым гулом; с трудом я очнулся,
Как человек, что насильно разбужен.
4 Встав на ноги, всем телом встрепенулся И, чтоб припомнить, что со мной и где я,
По сторонам не медля оглянулся.
7 Стояли мы, и возле нас, чернея.
Зияла пропасть; из глубин кромешных К нам несся гул - все громче, все слышнее.
1° Цто там творилось, в этих мглах безбрежных,- Понять пытаясь, взоры напрягая,
В усилиях я бился безуспешных.
13 «Мира слепого бездна роковая...-
Начал поэт и стал смертельно бледен, -
Иду туда. Ты ж - вслед, за мной шагая...»
16 Но вцдел я, что лик его бесцветен,
И рек: «Ну как же пойду за тобою,
Коль мне испуг твой внезапный заметен?»
19 И он: «Печали моей я не скрою О людях, коих мы вскоре увидим.
Не страх, не думай, скорбь владеет мною.
22 Идем, наш долог путь; в круг первый внвдем». ...Так мы сходили в чернь отверзтой бездны,
Чей первый пояс мне пока невидим...
25 Не плач, не стон, - там вздох царил бесслезный, Рождая трепет в извечном эфире,
В разлитой всюду темноте беззвездной.
28 Скорбью безбольной страждут в этом мире Женщины, дети - с мужчинами вместе,
Их тьмы и тьмы, их круг всех сборищ шире...15
31 Добрый учитель мне: «Не ждешь известий О том, какие здесь витают духи?
Узнай же, прежде чем уйти: к их чести,
34 Они безгрешны: но не впрок заслуги,
Коль их стяжавший не был окрещенным: Чуждым сей веры место в первом круге.
37 Им, до Христова Рождества рожденным,
Знать не дано, как должно славить Бога.
И я таким же был непосвященным.
40 Не за иное наказаны строго,
А лишь за это; вопреки желаньям,
Томимся в Лимбе вечною тревогой».
43 Стеснилось сердце мое состраданьем:
Славные люди в горести прискорбной Обречены здесь тяжким воздыханьям...
67 Недалеко от места отошли мы,
Іде спал я, и вдруг зрю: пылает пламя,
И отступает мрак, светом теснимый.
70 Издалека сей свет чуть виден нами,
Но ясно: место, где мерцают блики,
Занято было славными мужами.
73 «О светоч знаний и искусств великий!
Каких, поведай, мастеров маститых Обращены к нам почтенных лики?»
76 И он: «Мужей рад видишь именитых,
Чьей звонкой славы столп вознесся, пышен, Угодных небу, в мире знаменитых».
79 Тут некий голос мною был услышан:
«Отдайте почесть лучшему поэту,
Чей дух из мрака к нам грядет, возвышен».
82 И разглядел я, речь услышав эту:
Четыре тени шествуют степенно,
Сближаясь с нами, направляясь к свету.

85 Добрый учитель молвил вдохновенно:
«С мечом в руке, из мглистого тумана Выходит тот, чье имя ввек священно:
88 Гомер великий, вождь поэтов стана;
За ним Гораций, изощрен в сатире,
Дальше Овцдий, впереди Лукана*.
91 Я связан с ними, их собрат по лире,
И справедливо звучали глаголы,
Почтив хвалою славнейшего в мире6».
94 Так, вцдел я цвет величавой школы.
Творца высоких, дивных песнопений,
Чей несся орлий лет с небес на долы.
97 Вот поравнялся с нами рад их теней,
Приблизились ко мне они с приветом,
И улыбнулся мне МОЙ ВОЖДЬ и гений.
100 Я удостоен чести был - к поэтам
Примкнуть, в едином с ними ставши строе,-
И стал шестым я в сообществе этом.
103 Так шли мы к свету, говоря в покое Про то, о чем бы молчать надлежало,
Когда б от нас не отошло земное...
ПЕСНЬ ПЯТАЯ16
25 ...Вот слышу, как из скорбных душ излиты,
Несутся пени; вот в предел вступил я,
Іде стонут тени, ввек слезами сыты.
28 Лучей здесь тщетны зазвучать усилья,
И рокот глух - так воет хлябь морская
При встречных вихрях, враз скрестивших крылья.
31 То ветер адский, покоя не зная,
Уносит души страдальцев несчастных,
Их в затемненном пространстве вращая.
" Лукан - римский поэт I в. и. э. ь Славнейший в мире - Гомер.
34 Летя по кругу в мученьях ужасных,
Они скрежещут, и плачут, и стонут,
В угрозах Богу исходят напрасных.
37 В пучине скорби за то они тонут,
Что отдались во власть соблазнам плоти, Влекшим их разум в грехоблудный омут.
40 И как скворцов, чуть видимых в полете,
Хлад гонит к югу стаями большими,
Так сих дурных я зрел, теряясь в счете:
43 Вверху, внизу, и здесь, и там - что с ними?
И нет надежды им на облегченье,-
Чтоб муки были не такими злыми...
46 Как журавли, чье так тоскливо пенье,
Когда несутся в поднебесьи клином,
Они стенали в горестном томленье,
49 С тем же надрывом - грустным, журавлиным. Я рек: «Учитель, кто они такие,
Томящиеся в воздухе пустынном?»
52 «Из них одна - ты такую впервые
Узнаешь здесь,- ответил он солидно,- Много племен пред ней склоняли выи;
55 Распутничала так она бесстыдно,
Что блуд был признан всеобщим законом, Чтоб выглвдеть не так неблаговидно:
58 Семирамида[†††††††††††††††††††]! Ей мужем законным
Был Нин, который край жене оставил,
Что стал Султану краем покоренным.
61 Вот та, чьи дни пыл любовный убавил,-
Была неверной мертвому Сихеюь;
Вот Клеопатра", блудшая без правил.
64 Елену" видишь - много было с нею Хлопот и тягот, и видишь Ахилла,
Что пал, любовью поражен своею»17.

1. И так о многих поведано было

Горестных духах, которым когда-то Любовь земная жизни погубила,
70 Сколько имен мне назвал мой вожатый Донн, кавалеров, скорбями томимых,- Дрогнуло сердце, состраданьем сжато.
73 Я рек: «Поэт мой, средь сонма теснимых Порасспросить бы двух, летящих радом, Порывом ветра легко уносимых»1.
76 И он мне: «Ты за ними следуй взглядом;
Как будут ближе, обратись к ним с речью, Любви взывая к мукам и отрадам».
79 Ветер ускорил нашу с ними встречу,
И я воззвал: «О души удрученны,
Что пало вам на долю человечью?»
82 Как голубочки, зовом привлеченны Гнезда родного, крылышки расправив, Летят в свой сладкий приют незабвенный,
85 Так эти, свиту Двдоны оставив,
К нам устремились на глас мой зовущий, Мою к ним нежность охотно восславив:

1. «О благодушный, ласковый живущий,

Ты, снизошедший к томящимся духам,
К нам, обагрившим землю кровью жгучей!
91 Если б вселенной царь был нашим другом, Ему б молились о твоем покое За состраданье твое к нашим мукам.
94 Вещать и слушать нам отрадней вдвое,
Коль просите об этом разговоре,
И смолкло бури завыванье злое.
97 Я родилась близ берегов, где в море
С семьей притоков быстрых По впадает, Стремясь в бескрайнем исчезнуть просторе.
100 Любовь внезапно сердце опаляет:
Его пленило прекрасное тело,
Что, в прах повергшись, ныне истлевает.
103 Любовь любимой возлюбить велела:
Меня пленил он так сильно, что верьте:
К нему я до сих пор не охладела.
106 Любовь к единой привела нас смерти,
Каина” примет нашего злодея»,-
Так говорили духи с нами эти.
109 О скорбных тенях горько сожалея,
Я голову на грудь склонил невольно.
Поэт спросил: «Ты что?» (был как во сне я).
112 Я отвечал: «О, как же это больно!
Какой восторг - сколь сладких упований - Их влек, в пучину бедствий своевольно!»
115 И, ожидая жалобных признаний,
Сказал: «Франческа, лью с тобою слезы, Твоих внимая повести страданий.
118 Скажи мне, в пору сладостнейшей грезы, Овеянную негой и любовью,
Тайных страстей вам кто внушил наркозы?»
121 И мне она: «Тот горшей страждет болью,
Кто вспоминает о времени дивном В несчастий, - как вождь, что здесь с тобою.
124 Кто разбудил нас, впервые открыв нам
Зов страсти нежной, - хочешь знать его ты? Ответ мой будет стоном заунывным.
127 Как-то читали вместе анекдоты
О Ланчелоте8, одержимом страстью:
Наедине, без страха, без заботы...
130 Тогда не знали - к счастью иль к несчастью Встречались наши взоры; мы бледнели...
Не устоять пред сладостной напастью:
133 Едва мы с ним о том прочесть успели,
Как поцелуем круг любви сомкнулся,
Тот, с кем доныне в этом я пределе,
136 Дрожа, устами уст моих коснулся.
И Галеотом[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] книга эта стала:
В тот день никто из нас к ней не вернулся».
139 Пока одна тень все это вещала,
Навзрыд другая плакала. Лишенный Всех сил - настолько душа сострадала,-
142 Упал я навзничь, как смертью сраженный. ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ"*
22 ...«Тосканец, градом пламени грядущий, Живой, в реченьях сдержанный пристойно, Здесь шаг замедли, вдаль тебя несущий.
25 Звучит твой говор над пучиной знойной,
Как эхо славной родины, что мною Ввергалась в вихри смуты беспокойной».
28 Внезапно речью грянула такою
Одна из рак, и, вздрогнув, я прижался К вождю, затем что оробел, не скрою.
31 И он сказал мне: «Что ж ты испугался?
То Фарината6; видишь, он, вставая,
Уже по пояс над ракой поднялся»,
34 Я так и замер, взор в него вперяя,
А он чело и грудь вздымал надменно, Казалось, бездну Ада презирая.
37 Меня повел МОЙ ВОЖДЬ непринужденно К нему, минуя могилы другие,
Сказав: «Беседуй ты с ним откровенно».
40 И тут, взглянувши на меня впервые,
Вопрос из гроба он небрежно кинул:
«А твои предки - кто были такие?»20
43 Я, отвечая, истины не минул,
Все рассказал и стремился быть точным. Он выслушал и брови молча сдвинул.
46 Потом: «Род этот был вредить охоч нам - Мне и собратьям моим, и двукратно Сражен напором был он нашим мощным».
49 «Но удавалось изгнанным обратно, -
Я рек, - вернуться; и дважды, не мене. Вот вашим хуже - счастие превратно»21.
52 И тут - соседней явление тени Радом из раки глава появилась,
Владелец коей привстал на колени".
55 Он осмотрелся - так, как если б, мнилось, Хотел увидеть кого-то со мною;
Когда ж надежда на это разбилась,
58 Рьщая, молвил: «Коль с этой слепою Тюрьмой тебя свел твой высокий разум, Скажи, где сын мой? Почто не с тобою?»6
61 И я ему: «Я здесь, ведом наказом Того, чей промысл выше разуменья,
Но вашим Гвидо был отвергнут разом».
64 Его слова, да и способ мученья Сказали, кто он, что ждет ответа,
И я ответил враз, без промедленья.
67 Он привскочил и вскричал; «Как же это?
Он был отвергнут? Нет в живых родного? Глаза не видят сладостного света?»"

«Ад». Песнь X (в середине -Данте с Фаринатой и Кавальканте Кавальканти; слева - Данте удаляется в печали). Рисунок Сандро Боттичели.
70 И не успел я вымолвить ни слова,
Как бы запнувшись прежде чем ответить, - Упал он вниз - и не возник уж снова.
73 Но тот, другой, тот гордец3, кого встретить Пришлось мне раньше, стоял, возвышаясь,
Все в той же позе, как я мог заметить.
76 И рек он, к прежней теме возвращаясь: «Мыслью, что нашим изменило счастье22,
Хуже, чем мукой здешнею, терзаюсь.
79 Но не успеет та, под чьей мы властью,
23
Полсотни раз свой лик возжечь державный,- Ты сам подавлен будешь злой напастью.
82 Тебе желаю в мир вернуться славный...
Скажи: за что всем моим это горе -
Гнетет их днесь ваш закон своенравный?»
85 И я: «На память о кровавом споре,
Арбию, как ты знаешь, обагрившем, -
Так молимся мы у себя в соборе».
88 И он со вздохом, унынье явившим:
«Я не один там был, и не напрасно Пришлось сражаться всем другим, там бывшим.
91 Но я один был, когда ежечасно
Могли Флоренцью превратить в обломки,
И защитил я город в миг опасный»24.
94 «О, если б ваши мир нашли потомки! - Воскликнул я, - но, молю вас, снимите Опутавшие разум мой постромки.
97 Вы прозорливо в грядущее зрите -
Лишь нынешнее - то, к чему близки мы, - Рисуется вам в искаженном виде».
100 «Мы, прозорливцы, только вдаль стремимы,- Сказал он мне, - лишь отдаленным светом Нам светит в очи наш вождь многочтимый25.
103 А то, что радом, что близко, - об этом Не нам судить; и как вам там живется -
То представляем по чужим наветам.
106 Итак, понятно, что сгинет, умрет все Знание наше в тот миг предреченный,
Как в будущее дверь навек замкнется».
109 Уколот чувством вины сокровенной,
Я рек: «Скажите упавшему радом[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§] -
Жив его сын, жив его незабвенный.
112 Молчал про то, что сталось с его чадом,
Я потому лишь, что постигнуть тщился То, что постиг я днесь духовным взглядом».
115 Учитель рек, чтоб я поторопился.
Прощаясь с духом, я просил, чтоб он мне Назвал бы тех, с кем радом он томился.
118 И он: «Их больше тыщи; в этом сонме Тень Федерико второго сокрыта",
И кардинала...6 Остальных не вспомню».
121 Засим исчез. А древний мой пиита,
К кому шаги я обратил в тревоге,
Чуял, что смутой мысль моя повита.
124 Пошли мы вместе дальше по дороге,
И он спросил: «Ну что ты так потерян?»
Я объяснил. Мне мой наставник строгий:
127 «Об этом помни! Но и будь уверен,-
Он поднял палец в раздумье глубоком - Точнее будет жребий твой измерен
130 В сладчайшем свете всеведущим оком Той, от кого ты узнаешь наверно Свой путь земной, что предначертан роком»0.
133 /л
Он взял левее; мы шагали мерно Вдаль от стены, вниз, круга к середине,
И чувствовалось - пахло смрадно, скверно
136 Там, куда шли мы, - в мрачной котловине.
ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ”
43 Я рек: «Учитель! - Ты, непобедимым Прошедший весь путь, подступ исключая К вратам железным, бесами хранимым4, -
46 Кто сей огромный", что, пренебрегая
Жаром, лежит, столь мрачный и столь гордый; Под сим дождем не стонет размякая?»
49 А он, в упорстве нерушимо твердый,
Вопрос поняв мой, прокричал задорно: «Как жил, таким я и пребуду мертвый.
52 Зевсов кузнец пусть потеет у горна, Выделывая стрелы громовые -
Разить меня, как было встарь, упорно;
55 И пусть потеют мастера другие
На Монджибелло в кузнице померклой Под крик: "Вулка-ан! Помоги-моги-и!",
58 Как это было в оны дни над Флегрой",- Меня не сломит полновластный мститель, Сколь ни кидайся он лавой изверглой».
61 Тогда воскликнул страстно мой учитель,
Так громко, как я не слышал доныне:
«О Капаней, ты сам себе мучитель,
64 Ты непомерной исполнен гордыни,
Нет тебе пытки злей и непристойней,
Чем твоя ярость, - нет такой в помине».
67 И, повернувшись ко мне, поспокойней Промолвил: «Был из тех семи царей он, Что Фивам древле угрожали бойней;
70 Презирал Бога равно как теперь он;
Сказал ему я, что блюдет он строго Себя: все так же, мол, высокомерен.
73 Иди за мною, старайся дорогой
В песок горючий не ступить ногою, Держись близ леса - избежишь ожога».
ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ’7
1 О Симон маг, о те, что заодно с ним!
Божьи деянья, чистоту святую Своекорыстьем оскверняя злостным,
4 Сребро ль несли вы? Монету златую?
Да грянет трубный глас вам поношенье,
В пазуху третью падшие клятую!
7 Еще одно под нами углубленье:
Такой же ров, над ним дуга такая ж,
И мы над ней, на самом возвышенье.
10 О высший разум, как ты проникаешь В небо, и в землю, и в мир нечестивый,
И как всеблагость свою проявляешь!..
13 И дно у рва и берега размыты,
Одеты камнем, дырами пестрели Вместимостью - коль видеть их могли вы -
16 Как круглые и крупные купели,
Те, что в прекрасном моем Сан-Джованни[********************] Многим крестимым послужить успели.
19 Одну из них разбил я в год недавний,
Когда тонул в ней тот, кого крестили,-28 Вот документ, мне в оправданье данный.
22 Из этих скважин торчащие были
Грешников ноги видны вверх ступнями,
И вглубь тела их, в камень уходили.

1. Над каждой пяткой трепыхалось пламя;

Суставы резко дергались: ремни бы Порвались, если б их стянуть узлами.

1. Как если б маслом намазать что-либо

И подпалить лишь, напрочь не сжигая,-
Так огнь скользил от пят до пальцев сгиба.
31 «Кто сей, - спросил я, - кручина какая Его корежит больше всех жегомых,
И пляшет алый огнь, его кусая?»
34 И вождь: «Не стоит допускать нам промах; Давай спущу я тебя к нему ближе -
Ответит сам, за что в таких он жомах».

37 И я: «То благо для меня - ведь ты же
Сам того хочешь, вождь, в решеньях твердый; Коль склонен ты, то я склоняюсь ниже».
40 Пошли мы влево по дамбе четвертой И одолели трудный спуск к ложбине,
В ров дырчатый и тяжким камнем спертый.
43 Вождь, пекшись обо мне, словно о сыне,
Меня пустил, чуть только подошли мы К тому, ногами слезному, мужчине.
46 «О, кто бы ни был ты, вот так казнимый, Вбитый, как свая, вниз главою в землю29, Откликнись, если можешь, дух язвимый!» -
49 Сказал ему и, что ответит, внемлю,
Как исповедник, преданного казни Предгибельную исповедь приемлю.
52 Его ответ был всего несуразней:
«Ты здесь, ты здесь? До срока, Бонифаций?
А что же книга, обманула разве?
55 Иль, пресыщенный, ты решил расстаться С прекрасной донной, обманом добившись Ее и много заставив терзаться?»"
58 Тому подобно я стоял, смутившись,
Кто ничего не понял из ответа И поневоле молчит, устыдившись.
61 Вергилий мне: «А ты скажи на это:
«Не тот, не тот я, чье имя ты крикнул!»» И я ответил словами поэта,
64 Неугомонный дух ногами дрыгнул
И воздохнул, и, право, чуть не плача Сказал: «Зачем же ты меня окликнул?
67 Если ж узнать, кто я, - твоя задача,
И ты за этим шел тропой тревожной,
Знай: в пышной ризе, в мире много знача,
70 Медведицы был сын я - то не ложно! Алчен: да будут в силе медвежата6!
Ныне сам втиснут в кошель безнадежно...
73 Под головою моей в камень вжата
Тьма святокупцев, предтеч моих жадных, Симонианцев, стяжателей злата.
76 Туда ж сокроюсь от огней нещадных,
Чуть меня сменит здесь тот, кого жду я (Думал - дождался) в муках безотрадных.
79 Но мне здесь дольше, чем ему, танцуя В огне, придется проторчать позорно,
А почему так - тотчас объясню я.
82 После него к нам тот, с душою черной,
С Запада канет пастырь без закона -
И нас покроет своей тенью вздорной.
85 Новый Ясон[††††††††††††††††††††]! Как тот в Книге Закона (Зри Маккавеев) был царем ласкаем,-
Так нежна с этим Франции корона».
88 Я не был к смелым речам побуждаем,
Но тем не мене сказал свое слово:
«Скажи мне, был ли богатством прельщаем
91 Господь наш, ждал ли от Петра святого Сокровищ, когда тот, ключи имея,
"Иди за мною!" - слышал звуки зова.
94 Петр и другие злата от Матфея
Не брали, когда жребием решалось,
Чьим будет место павшего злодея6.
97 Казнись! Вина не зря твоя каралась;
И за деньгами присмотри построже,
Чья сумма против Карла набиралась".
100 Когда б ругаться не было негоже
Над высшей властью ключей, обретенных Тобою в день тот, для тебя погожий,
103 Излил я б много речей возмущенных;
Дано вам алчным, стяжателям истым, Угнесть благих и вознести зловонных.
106 Ваш сонм провиден был Евангелистом В той, что воссела над водами, много Блудя с царями в торжестве нечистом";
109 И семиглавой, и десятирогой,
Ей доставало силы и величья,
Пока супруг был жизни правой, строгой.
112 Ваш бог - сребро и злато. Все приличья Забыты: даже идолопоклонник Чтит одного, вы ж - сто, как мог постичь я.
115 О Константин, не тем ты плох, покойник,
Что обратился, но тем, что даянья От тебя принял богатый каноник!”»
118 Пока напевны словоизлиянья
Мои текли, он - гневаясь, стыдясь ли - Чинил все те же ногами ляганья.
121 В очах поэта, мелькнув, не погасли
Искры довольства: был он к справедливым Моим реченьям отчески участлив.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ”
1 В начале года, совсем молодого,
Солнцевы кудри Водолей8 ласкает И ночь полсуток охватить готова;
4 Повсюду иней на земле сверкает,
Белому брату" своему подобен,
Но, раньше колкий, теперь он сникает;
7 Крестьянин, тот, чей скудный хлеб несдобен,
И корму нет - гладь: поле побелело;
Плюнет с досады: «Будь ты неподобен»...
10 Бродит по дому, ворчит то и дело,
Растерян, бедный, и кряхтит и стонет;
Ан выйдет снова - все повеселело,
18 Весь мир нарядный в многоцветье тонет...
Рад и хозяин: берет хворостину -
Гуляйте, овцы! - и пастись их гонит.
16 Так мой учитель, впав сперва в кручину,
Меня печалил и очень тревожил,
Но лишь завидел он моста руину...
19 Приободрился в один миг и ожил,
Мне кинул взгляд - вот таким же он взором У гор подножья мои силы множил.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
1 Кто смог бы, даже в вольном изложенье,
Всей крови, горю всему и всей муке -
Тому, что видел я, дать исчисленье?
4 Любой язык бы споткнулся на звуке,
И речь - на слове, и на мысли - разум; Вместить такое бессильны науки.
7 И пусть сошлись бы все народы разом,
Не забытые Пулийской землею",
Которых знаем по многим рассказам;
10 Те, что томили длительной войною
Римлян, плативших дань кольцами павших, Как Ливий пишет, сильный правотою,
13 И толпы грозных бойцов, воевавших Под знаменами Руберта Гвискара,
И, прах кровавый сонмища топтавших
16 Близ Чеперано, где, не ждав удара,
Легли пулийцы, и у Тальякоццо Удался происк старого Алара31,
19 И я б увидел, сколько крови льется,
Зияет ран - все б был не так подавлен,
Как в рве девятом, где побыть придется.
22 Как бочка без дна, насквозь продырявлен -
От рта до туда, где исход фекалий,
Нутром один из них был взору явлен.
25 Кишки меж колен отвратно свисали,
Виднелось сердце и мешок желудка,
Набитый жвачкой, выпачканный в кале.
28 Вот под моим он взглядом вздрогнул чутко, Разверз руками грудь, сказав при этом:
«Ты видишь, как я весь разодран жутко!?
31 Видишь ли ты, что сталось с Магометом?
За мною, плача, вслед идет Али",
Ему весь череп разнесли кастетом.
34 А все другие - их ты видишь ли?
Они виновны в раздорах, в расколах Среди живых, вот их и рассекли.
37 Там сзади дьявол, в лапах он тяжелых Вращает меч и страшно нас калечит -
Уносим раны на телах и челах;
40 Лишь заживут, он снова нас увечит,
Когда дойдем по кольцевой дороге К нему опять, - боль нашу вековечит.
118 Вот, видел я, к нам близится, шагая,
Туловище без головы - и вскоре Сравнялось с нами, меж других ступая;
121 И срезанная, с ужасом во взоре,
Глава, рукою за кудри держима,
Вися, как фонарь, восклицала: «Горе!»
124 Ну и светильник... Нет, непостижимо;
Двое - в одном, и один - в двух; как можно? То знает тот, кто правит нерушимо.
127 Остановись под мостом, осторожно Он руку поднял с головой своею,
Чтоб лучше были нам речи тревожной
130 Звуки слышны, и рек: «Ты, разумею,
Жив - и глядишь на меня, неживого, Истерзанного мукою моею;
134 Коль обо мне ты хочешь слышать слово,
Знай: я Бертран де Борн”, тот, что затеял Учить дурному короля младого».
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ "
1 Если бы стих мой был резкий и хриплый, Злобный - весь в эту дыру преглубоку8,
Куда кругами путь нисходит гиблый,
4 Я крепче бы и больше б выжал соку
Из содержанья; а так - скажем прямо -
И невпопад, и маловато проку;
7 Шуточное ли дело? эта ж яма -
Поди опиши ее! - дно вселенной!
Тут не сюсюкнешь: папа, мол, иль мама...
10 Музы, склонитесь к душе вдохновенной,
Как к Амфиону, воздвигшему ФивьГ,-
И да исполню труд, мне предреченный.
13 О чернь! дурные! Были зря людьми вы:
Во избежанье несказанной муки Были бы - козы, иль овцы пугливы...
16 Во мгле колодца мы простерли руки У стоп гиганта и спускались ниже,
И вдруг услышал я странные звуки,
19 Затем слова: «Ты бы топал потише По головам-то угнетенных братий И ноги, что ли, поднимал повыше!»
22 Я присмотрелся: просьба ж - как не внять ей? Озеро вижу под собой льдяное -
Раздолье стклянных, а не водных гладей.

34 Так, вмерзши в льдину до тайного уда,
Стуча зубами, словно клювом - аист, Торчали тени скорбные оттуда.
37 Они сгибались, лицами склоняясь;
Стужей свело им рты, печаль во взорах - Вцдать по всему, горевали, маясь.
124 Мы отошли. Вот льдяная могила.
Глянул - там двое нераздельно слиты, Одна голова другую накрыла.
127 И как голодный в хлеб, им раздобытый,
Так верхний вгрызся нижнему в загривок, Круша и шею и череп разбитый.
130 Хрустел дробимый зубами затылок,
Как Меналиппов лоб, когда с Тидеем Заканчивался смертный поединок33.
133 «Ты, неуемным представший злодеем!
Ты, одержимый яростью звериной! Признайся: твоим жестоким затеям
136 Что,- вопросил я,- явилось причиной? Если ж ты прав, то я, узнав, в чем дело,
В мире защитник буду твой единый,
139 Коль дара речи не лишусь всецело».
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
1 Подняв уста от чудовищной яди,
Свирепый грешник утер их власами Главы, чей череп изглодан был сзади.
3 И молвил: «Хочешь былыми скорбями Сдавить мне сердце, чтоб несло их бремя, Прежде чем горе выскажу словами?

10 Не знаю, кто ты и какой стезею
Сюда пришел - и неторной и длинной,
Но твой тосканский говор... Нет, не скрою
13 Ты должен знать: я был граф У голино34, Архиепископ здесь со мной Руджьери[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Навек соседи мы небеспричинно!
16 Того достало бы, по крайней мере,
Что смертью своей я ему обязан,
Моей в него как в союзника вере.
19 Но никому из людей не рассказан
Весь ужас смерти, мне павшей на долю. Суди ж обо всем, незнаньем не связан!
99 п u
В душной темнице познал я неволю -
С тех пор зовется она Башней Глада, Других несчастных томит той же болью,-
25 В мою тюрьму свет лун несчетных падал Через решетку... Там, помню, мне снился Зловещий сон - в нем жребий мой угадан:
28 Затравленный волк с волчатами тщился Бежать от ловчих по дороге горной,
Іде вид на Пизу вдруг взору открылся.
31 С собачьей стаей, бегущей проворно,
Гвалацди вместе с Сисмонди, Ланфранки6 К своей добыче стремились упорно.
34 Собак задорил дух живой приманки:
Отца и детей, поймав, умертвили И растерзали бренные останки...

«Ад». Песнь XXXIV (три лика Саатаны). Фрагмент рисунка Сандро Боттичели.
37 Но тут же стоны меня разбудили
Моих детей; во сне бедняжки мучась,
Плакали, хлеба у меня просили.
40 Жесток же ты, коль их горькая участь Тебя не тронет: да была ль знакома Твоим зеницам слез кровавых жгучесть?
43 Но вот прервалась тягостная дрема...
Дадут ли пишу нам? Я сомневался:
Дурных предчувствий томила истома.
46 И вдруг за дверью - слышим - стук раздался. Вход забивают... Наши с жизнью счеты Прервутся скоро. Разум мой мешался;
49 К плачущим детям став вполоборота,
На. них глядел я. Ансельмушка бедный Крикнул мне: "Папа! Что смотришь так? Что ты?
52 Окаменевший, безмолвный и бледный,
Без слез, без мыслей, уст разжать не в силах, Чтоб звук хотя бы проронить ответный,
55 Я через день лишь очнулся и милых Сынов увцдел, скорчившихся в муке,
Когда луч смутный слабо осветил их.
58 В тоске я начал кусать себе руки,
Они ж, подумав, что собственным мясом Себя насытить пытаюсь, в испуге:
61 «Отец, - сказали, - нам легче, коль разом Ты съешь нас; ты же дал нам плоть земную - Возьми обратно». Чтоб в тот страшный час им
64 Не видеть, как я мучусь и тоскую,
Утих я... Двое суток миновали...
О, хоть бы землю разверзло сырую!
67 Четвертого дня приход мы встречали,
Как губы навзничь упавшего Гаддо;
«Отец, помоги же мне», - прошептали;
70 Как ты меня здесь, так я в Башне Глада Видел детей, как гаснули, слабея,
Как каждый мертвым к ногам моим падал.
73 Уже ослепший, около двух дней я Бродил меж ними и щупал их трупы.
Потом... но голод был горя сильнее».
76 Глаза скосивши, он вновь свои зубы,
Как пес голодный, вонзил с озлобленьем В тот жалкий череп, истерзанный грубо.
79 О Пиза, стыд твой покроет презреньем
Страну счастливцев, чья речь сладкогласна35. Тебе сосед не грозит истребленьем -
82 Так пусть Капрайя с Горгоною" властно Со дна восстанут, Арно запрудивши,
Чтоб утонул весь народ твой злосчастный!
" Капрайя - остров при впадении Арно в море, Горгона - остров в Тиренском Море.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
28 Князь тьмы, над коим весь Ад громоздится, Наполовину грудь из льда возвысил;
И гигант в ровню мне скорей годится,
31 Чем его руке (чтобы ты исчислил,
Каков он во весь рост, и мощь виденья Явившегося нам вполне осмыслил).
34 Древле красив, днесь само отвращенье,
Он на творца свой поднял взор предерзкий - Он всех пороков и зла воплощенье!
37 И нужно ж было вцд иметь столь мерзкий - Его главу три оснащали лика!
Первый, над грудью, красный, изуверский;
40 И по бокам два, место же их стыка По-над плечами; взглядом озверелым Всяк лик окрестность оглядывал дико.
43 Правый, казалось, был изжелта-белым,
А левый - как у тех, что долго жили Близ водопадов Нила, - почернелым36.
46 Под каждым - пара широчайших крылий,
Как подобает птице столь могучей;
Не зрел ввек щеглы при таком ветриле*.
49 Без перьев, будто у мыши летучей;
Вращал он ими, и три ветра, вея,
Летели, каждый - струею тягучей;
52 От этих струй стыл Коцит, леденея.
Шесть глаз рыдали; три пасти сквозь губы Слюной сочились, кровью розовея.

55 И тут, и здесь, и там терзали зубы По грешнику; их, значит, всего трое,
И они муки терпят пресугубы.
58 Из них в особом средний непокое:
Когтями кожу со спины сдирает Ему грызущий - пытка тяжче вдвое.
61 «Вот этот дух, что больше всех страдает, - Иуда, - молвил вождь, - Искариотский, Чью спину коготь, главу - зуб терзает.
64 Другому ноги разжевал, как клецки,
Сей, черноликий; это душа Брута -
Язык проглотив, корчится уродски.
67 А это Кассий - вишь, все тело вздуто.
Но смерклось; ты уж видел все, что надо. Готовься: будет нисхожденье круто».
ЧИСТИЛИЩЕ
(Пройдя Ад, Данте с Вергилием попадают в Чистилище; оно помещается на противоположном земном полушарии, покрытом Великим океаном, и представляет собой остров, на котором возвышается высочайшая гора; гора разделена на семь уступов, или кругов, в каждом из которых происходит очищение от одного из семи смертных грехов: гордости, зависти, гнева, уныния, корыстолюбия, чревоугодия и блуда. Перед вступлением в первый круг путники проходят еще преддверие, пройдя же седьмой круг, они попадают в Земной рай, где Вергилий покидает Данте, и где Данте вновь встречается с Беатриче.)
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
1 Для лучших волн я днесь подъемлю парус Над скорым в беге челном разуменья, Оставив воды, коим имя - ярость”;
4 Второго царства[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§] я пою селенья,
Откуда горний мир благих небес не Заказан душам после очищенья.
" Воды, коим имя - ярость: Ад. ь Второе царство - Чистилище.
13 Сапфирной сини сладостная сила, Восточной неги чище и нежнее,
Снова мне очи светом упоила, -
16 Кругозор первый тем предстал светлее, Что выскользнул я из мертвого чада, Висшего тяжко, как ярмо на шее.
19 Звезда любви, снов утренних отрада, Так осияла, смеясь, край востока, Что Рыб затмила, планета их ряда[*********************].
115 Брезжил рассвет средь мрака негустого - Угадывался в отдаленья смутном Призрачный проблеск трепета морского.
118 Мы одиноко шли в поле безлюдном,
Торя стезю сквозь чуть видные скосы,- Как бы на прежнем пути многотрудном...
121 И подошли мы к той черте, где росы
Борются с солнцем, где в местах тенистых Пучки кропимых трав седо-белесы;
124 Склонив ладони к травам, капель чистых Набрал учитель в горсти, я ж подставил Ему ланиты, все в слезах ручьистых,
127 И он омыв их, навсегда избавил
Мой лик от адской копоти, столь темной, Что мнилось мне - он у меня заржавел...
130 И вот пред нами океан огромный:
Отсюда нет для приплывших возврата - И бегут волны чредой неуемной...
ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ
28 В мельканье лилий, как в облаке белом, Явленном в блеске ангельского пира,
Очам виденье моим возъяснело, -
31 В венке олив, под светлейшей эфира
Фатою - донна"; плащ на ней зеленый, Живое пламя - алая порфира.
34 И дух мой, ею некогда плененный,
Хоть и прошло то далекое время,
Когда пред нею трепетал, влюбленный,
37 Но - разуменьем (не посредством зренья) Сокрытой силы, от нее исшедшей,
Любви старинной вновь почуял бремя.
40 Когда ж и взором, наконец, прозревший, Познал ту силу, что меня пронзила Впервые в детстве доблестию цветшей,
43 Я глянул влево - дрожь меня нудила, Словно ребенка, что к родимой маме Бежит в испуге, чтобы защитила,
46 Сказать Вёргилью о сердечной драме:
Мол, «кровь мою в сей миг неизреченный Дотла сжигает прежней страсти пламя»;
49 Но тут Вергилий покинул мгновенно
Меня, Вергилий, отец мой сладчайший, Вергилий, мне во спасенье явленный.
52 В садах, запретных праматери нашей,
Чиста роса, но черных слез лиется Из глаз померкших моих ток горчайший.
55 «Данте, Вергилий больше не вернется,
Но не рыдай, но не рьщай напрасно: Рыдать тебе от иного придется».
58 Как адмирал, чье слово в миг опасный Звучит, эскадру призывая к бою,
И над волнами крепнет голос властный,
61 На колеснице, слева, за рекою,
Та, от кого я слышал свое имя (Начертанное поневоле мною),
64 Стояла: донна средь ангелов, с ними Слитая раньше в общем ликованье,
В меня вперялась очами своими.
67 Под покрывалом ее очертанья
Смутны: листвою Минервы" повито Чело - тут тщетным было б созерцанье.
70 По-королевски сдержанйо-сердито,
Чтоб весь свой гнев не вылить в гневном кличе, Так продолжала, оставаясь скрытой:
73 «Вглядись в меня! То я, то Беатриче.
Но как взобрался ты на эти горы,
В обитель счастья, знанья и величья?»
76 К водам потока я потупил взоры,
Но лишь увидел свое отраженье,
К траве отвел их, не стерпев позора.
79 Как мать, что сына бранит в раздраженье,
Так и она, - и горьким мне казался Привкус любви в столь жестком изъявленье.
82 Она умолкла. Тотчас хор раздался Ангелов: «In te, Domine speravi».
На звуках pedes meosb он прервался.
85 Подобен снежной, в лед застывшей лаве В горах лесистых Италии - в пору,
Когда несется Борей по дубраве,
88 (Но лишь овеет промерзшую гору Дыханье Юга, лишенного теней,
Как свечке, таять льдяному затору), -
91 Без слез и вздохов, без жалобных пеней Застыв стоял я, пока не услышал Согласных вечным сферам песнопений.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1 «О ты, стоящий близ ручья святого»,-
Так, острием ко мне речь направляя,
Чтоб ранило, как меч, любое слово,
* Заговорила, время не теряя:
«Скажи, скажи мне, верно ль то? Признаться Во всем ты должен, ежели права я».
7 Был я смущен, не в силах оправдаться,
Голос мой замер как бы в некой дрожи,
Угас внутри, не смея вслух раздаться.
10 Выждала. После сказала: «Так что же?
Ответь мне: память о минувшем злую Еще водой не смыло - смоет позже»’.
13 Страх и смущенье, смешавшись всплошную, Такое «Да» из уст моих изгнали,
Что не расслышать было бы вслепую6.
16 Как лук, что, слишком натянув, сломали,- Стрелу пошлет он к цели отдаленной,
Но этот выстрел цель сразит едва ли,-
19 Так я крушился, скорбью отягченный,
Весь изнемог от слез и воздыханий,
И ослабел мой голос удрученный...
22 Она же мне: «Средь всех благих желаний,
Тебе внушенных во спасенье мною,
Познавший сладость лучших упований,
25 Какие рвы и цепи пред собою
Увидел ты, что, робкий, не решился Прямою дальше следовать стезею?
28 Каким соблазном, суетный, пленился,
Каким посулам вверился поспешно,
Что им навстречу дух твой устремился?»
31 Вздохнув сквозь слезы - горько, неутешно, И напрягая голос свой тоскливый,
Чтобы ответить внятно и прилежно,
34 Рыдая, молвил я: «Суетны, лживы,
Дела мирские меня увлекали,
После того, как в лучший мир ушли вы».
49 «Природа, книги - да обрел ли ты в них Сладость такую, как моего тела До разрушенья членов его дивных?
52 И если сладость их прочь отлетела С моею смертью - какая из смертных Твоей желанной сделаться сумела?..
55 Ты должен был при первом же из первых Судьбы ударов следовать за мною -
К истинным благам, прочь от благ неверных.
58 Не должен был ты новою виною Тягчить полет свой - манит ли девчонка,
На миг прельщен ли тщетностью иною.
61 Легко словить иль ранить ястребенка,
Но взрослой птице опыт трудной жизни - От стрел и сети верная заслонка».
64 Я, как дитя, что внемля укоризне,
Глазки потупит - бедненькому стыдно,
А стыд любого горя ненавистней,-
67 Стоял. Она мне сказала: «Хоть видно,
Как ты страдаешь, - ну-ка, вверх бородку! Страдай взирая, что вдвойне обидно».
70 Дуб мощный легче в злую непогодку Крушится бурей - нашей иль летящей Из края Ярбыа вихрями вразбродку,

73 Чем подбородок я поднял дрожащий; Лицо «бородкой» нареченно было - Такое слово и яда не слаще’.
РАИ
(Примирясь с Данте, Беатриче ведет его через девять небесных сфер в эмпирей - «розу света» высших небес - местопребывание божества. Эта часть произведения особенно много места уделяет богословской схоластике.)
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
1 Слава того, кто всей вселенной движет, Проникновенно сияя, струится:
Там больший льет, здесь меньшим светом брызжет37.
4 В небе, где ярче всего он лучится,
Был я и вцдел то, о чем старанья Поведать тщетны у смогших спуститься;
7 Ибо, сближаясь с предметом желанья,
Наш ум стремится к глубинам чудесным,
Лишен обмякших сил запоминанья.
10 Однако все, что в царствии небесном Вобрал рассудок в себя в виде клада,
Даст содержанье ныне моим песням.
13 О Апполон38, мне труд последний надо Свершить: так будь же со мной с сего часа,
Если сужден мне твой лавр, как награда.
16 Мне до сих пор был из пиков Парнаса[†††††††††††††††††††††] Один потребен; теперь нужны оба,
Коль в бег остатний тороплю Пегаса.

Рай». Песнь XXX (живые цветы и рой искр над огненной рекой). Рисунок Сандро Боттичели.
19 Вниди мне в грудь, чтоб пелось до захлеба, Как если б Марсий” возжаждал победы, Тот, чья из кожи вырвана утроба.
22 Божественная доблесть! О всеведый!
Явив мне тени царства пресвятого, Проясни образ, в мою память вшедый,
25 И стану я под сению лавровой -
Приять венец твой, коего заслужит Тобой о вечном внушенное слово.
28 Редко срывают - так, что сердце тужит,- Сей лист к триумфу кесаря ль, поэта; Редко чью славой голову он кружит.
‘ Марсий - сатир, соперник Аполлона в музыке, с которого последний, победив его, содрал кожу.
31 И бог дельфийский улыбкой привета Почтил бы тех, кто прельстился листами Пенейскими[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] и алчет их, как света.
34 Из малой искры возгорится пламя:
Вслед мне, быть может, к отзывчивой Кирре” Мольбы взнесутся лучшими гласами.
37 Смертным грядет из разных точек в мире Его светильник; но льзя лишь одною С тремя крестами слить круга четыре
40 В лучшем стремленья с лучшей звездою - Тогда яснее печать в мирском воске Отобразится силой неземною".
43 Свет мягкий утра - к нам, а сумрак жесткий От нас текли по разным полушарьям;
Нам близ той точки" дня сверкали блестки;
46 В солнце, на кое зреть возбранно тварям,
Взор Беатриче вонзила: так глянуть И орлу оком не под силу царьим.
49 Как луч, рожденный от другого, прянуть В выси готовый, страннику подобный,
Коего вспять о доме тянет память,
52 Так взгляд мой, ею возжечься способный Стремленьем к солнцу, туда же вперился - Не по-людски, но как в стране загробной.
55 Кто в запредельных краях очутился,
Тот может больше и зрит ясновзорней,
Как человек, что в бозе приютился.
58 Был оком в выси недолго я горней,
Видел лишь искры, вспыхнувшие в зное,
Будто железо раскалилось в горне.
61 Мне показалось, день взъярчился вдвое,
Как если б въяве возжег Всемогущий В далеком небе вдруг солнце другое.
64 И Беатриче взор, меня влекущий,
Слала туда, где вечные чертоги;
Я ж - к ней, отведши взгляд от выси жгущей.
67 Мои целил свет ее глаз ожоги,
И я как Главк[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§] был, отведавший травки,
После чего с ним власть делили боги.
70 Этой к людскому высшего прибавки Не рассказать, но довольно примера -
Всего того, что известно о Главке.
73 Была ли в то, что стал я духом, вера
И было ль так - то лишь тебе открыто, Любовь, чьей волей явлена мне сфера39
76 Благого неба: с вечною орбитой Звездовращенья ты меня опознала,
С твоей гармоньей миров неизбытой.
79 А в небе солнце пламенисто-ало Дождило светом, и его потоки В его озера лились небывало.
82 И звон внезапный, и размах широкий Лучей - все внове было, жгло, томило Жаждой проникнуть сих чудес в истоки.
85 Та, кому внятно все, что со мной было,
Не дожидаясь моего вопроса,
В успокоенье мне уста открыла
88 И начала: «Чтоб видеть дальше носа,
Ты с вображеньем расстанься неверным,
Его навек как помеху отброся.
91 Не на земле ты, как думал, но к сферным Пределам мчишься стремительней молний, Встречь им летящий простором безмерным».
94 И я сомненья откинул, довольный,
Ее короткой радуясь улыбке,
Но тут же, новых недомыслий полный,
97 Сказал: «В былые не впаду ошибки;
Дивит другое: легче ль мое тело,
Чем сей эфир и пламенный и зыбкий?»
100 Она вздохнула и так посмотрела,
Как смотрит матерь, сострадая сыну,
Что захворал и бредит то и дело,
103 И начала: «Все, на что взор ни кину,
В закономерном зиждется порядке:
В нем мир приемлет божеску личину.
106 В нем обретают вечных сил зачатки Высшие твари’, коим в постиженьи Строя сего быть не должно нехватки.
109 И онь, о коем мое наставленье,
Един для всех, будь кто ближе, кто дале От Первосути, воздвигшей строенье.
112 Плывут они все - туда ли, сюда ли -
В обширном море бытия и шумном,
Ведет инстинкт их, данный им вначале.

115 Пламя вздымает он! - к пределам лунным;
Землю в единый он! - комок сцепляет;
Сердец шлет трепет он! - тварям разумным.
118 Не только тварью низшею стреляет[**********************]
Лук превосходный этот, но и теми,
В ком и рассудок и любовь пылает.
121 И провиденье, что над ними всеми,
Недвижным светом в верхнем небе Рая Объемлет сферу, быстрейшую в стреми6.
124 Нас эта сила, туда увлекая,
Сейчас спустила с тетивы упругой И мчит, к желанной цели направляя.
127 Но часто форма и сущность друг друга Не принимают: многое зависит От матерьяла, что коснеет туго.
130 Творец иного, допустим, возвысит,
А тот, хоть ему дан толчок могучий,
С пути собьется и полет свой снизит
133 (Видал же ты, как падает из тучи Огонь небесный), ежели к тому же Влечет соблазн, хоть лживый, но живучий.

1. Так не дивись же, что можешь не хуже Вершить подъем, чем водопад -свергаться:

Все объяснимо, хоть странно снаружи.

1. Пристало б больше тогда изумляться,

Коль вне препятств, но чувств презрев потребу,
Ты - огнь живой - стал по земле бы стлаться...»
142 - И вновь подъяла чело свое к небу.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ[††††††††††††††††††††††]
" Так мне явилась в белоснежной розе Святая рать3, с кем Христос сочетался Кровью своею в брачном симбиозе;
4 Другой же полкь, что видел, пел, летал, ся Влюбляя в славу всевышнего, с коим В столь совершенном благе обретался,
7 Подобно пчелам, которые роем Летят к цветам и оттуда обратно,
К своим - где будет труд им всласть - покоям,
10 Спускался розы в убранство нарядно Из лепестков и воздымался снова Туда, где в вечной быть любви отрадно.
13 Лица все были из огня живого,
Крылья златые, остальное бело Настолько, что и снега нет такого.
16 В цветок спускаясь, мирно пламенело Это собранье, неизменно дружно,
И веяло всем тем, что возымело.
19 Оно, меж высью и цветком жемчужной Массой густея, не застило блеска,
И было зренье напрягать не нужно.
22 Всепроницая, святыня небесьска0 Неодолимый свет струит повсюду,
Так что ничто ей здесь не занавеска.
25 Здесь древнему, как и новому люду4
Дано любить сей край благобесслезный,
Его символу радуясь, как чуду.
28 О свет троякий и единозвездный,
Что нежишь здешних, очам их сияя!
Склони свой взор над нашей бурей грозной!
31 Уж если варвар (пришедший из края,
Над коим кружит Гелика’, дотошно Следя за сыном - всяк день провожая),
34 Увидев Рим, и как в нем все роскошно,
И поднятость над миром Латерана”,
Разинул рот и дивился всполошно,
37 То я, к Сиянью выйдя из тумана,
К предвечному из времени, к народу,
Что здрав и мудр, - из флорентийцев стана,
40 Как же дивился своему восходу!
И радовался - столбенея прямо,
И был и нем и глух - себе в угоду...
43 Как пилигрим у преддверия храма,
Іде долг исполнен был его обета,
Рад с вестью сей течь семо и овамо,
46 Так, погруженный в глубь живого света Очами, чуял я, как одолели Волны его - то та меня, то эта.
49 Я вцдел - лица милостью светлели,
Лучились ярким приветом улыбок, Достоинством и честью пламенели.
52 Общий план Рая усвоил я, ибо к
Сему способным мой взор разомкнулся,
Но на детали - не довольно гибок.
55 Порасспросить о них я повернулся К донне моей: мол, чего не заметил,
Что упустил и обо что преткнулся?
58 Готов ей внять - но мне другой ответил...
Мнил Беатриче увидеть - напрасно:
К ней обращенный взгляд мой старца встретил.
61 Сам он весь в белом, очи светят ясно,
И благ, и рад он, и полон усилья Быть как отец и помогать всечасно.
64 «Іде Беатриче?» - поспешно спросил я.
И он: «Исполнить твое пожеланье Я ею зван из пункта изобилья;
67 Третьего круга[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] в верховном пыланье Ты на престоле ее разглядиши,
Ей по заслугам данном в обладанье».
70 Я не ответив, поднял взоры выше:
Вижу ее под лучистой короной,
Свет отразившей вечный, в тронной нише.
73 Мнилось, от тверди, громом оглашенной,
Сильнее смертный глаз не отдалится,
На дно пучины морской погруженный,
76 Чем мой отстал от Беатриче; скрыться Не довелось ей, однако; и вежды Мои подвиг я на нее воззриться.
79 «О донна, ты, в ком все мои надежды Сбылись, коль скоро, помощь мне даруя, Пресекла Ада роковой рубеж ты,
82 Где след остался твой! Во всем, что зрю я,
Твоея силы и твоего блага И доброту и доблесть признаю я.
85 По твоему, не замедляя шага,
Пути я влекся от рабства к свободе:
Дана тобою мне эта отвага.
88 Храни меня и впредь в своей щедроте,
С тем чтобы дух мой, исцелен отныне,
Тебе угодным сбросил бремя плоти».
91 Так к ней воззвал я; она издали, не
Близясь ко мне, лишь с улыбкой взглянула -
И повернулась вновь к вечной святыне.
94 Блаженный старец рек слово посула:
«Твой путь сытожить помогу; об этом Просьба была и любовь мне шепнула.
97 Очами свыкнись с сим садовым цветом,
С игрой лучей и лучиков мильярда,
Ты, осиянный божественным светом.
100 Царица неба, внушившая жар да
Пыл мне любви, нам в помощь, горней братьи Сочтя достойным верного Бернарда»6.
103 В-точь как пришлец из далекой Хорватьи На поклоненье Веронике нашей3 Жаждет молиться этой благодати,
106 Которой в мире нет милей и краше;
«Христе Исусе, синьор мой и боже,
Так вот какое обличив ваше?»-
109 Так умиленье - со сказанным схоже -
Я ощутил пред тем, для кого в жизни Дух созерцанья был всего дороже.
112 «Сын благодати, - так он начал, - вниз не Смотри, а то ведь не узришь вовеки Всего, что славно в радостей отчизне;-
115 Но отверзая к высям свои веки,
Увцдишь в горнем круге трон царицы, Чьей это царство вверено опеке».
"® И мне открылось, чуть подъял зеницы:
Как ранним утром ярче край востока,
Чем запад, если вспыхнул луч денницы,
121 Так тут, насколько досягало око
(Словно из дола скользя по вершинам), Зрелся ярчайший свет с одного бока.
124 И словно там, где, явлен в оны дни нам,
Воз Фаэтона вспыхнул, страшно планя,
Но не довлея небесам пустынным6,
127 Так мирное тут развернулось знамя И осияло самый центр небесный,
Но по краям не разгорелось пламя.
130 И в центре том сонм ангелов чудесный, Раскинув тыщи крыл как можно шире, Различно блеща, пир пирует честный;
Именем Вероники, чьим платком Христос утирал с лица пот и кровь, названо запечатлевшееся на этом платке изображение Христова лика, хранящееся в Риме.
ь Воз Фаэтона - солнечная колесница, которая вспыхнула, «ярко планя» (пламенея), «но не довлея» (не будучи достаточной) «небесам», ибо выезд закончился катастрофой и свет померк.
133 Игры и песни суть на этом пире Смех красоты, ту отраду сулящей,
Ничего коей нет равного в мире.
136 И если б слово было даже слаще Воображенья - и тогда б, уверен,
Не произнес я речи подходящей.
139 Бернард, узрев, как мой восторг безмерен Пред тем, что его жгло, туда ж воззрился, И стал так страстью распален теперь он,
142 Что взор сильней и мой воспламенился.
ПЕСНЬ ТРЦОЦАТЬ ТРЕТЬЯ
49 И вот Бернард дал мне знак, улыбаясь,
Чтоб поглядел я наверх; но уже я Туда воззрился сам, в ту высь вперяясь.
52 И мои очи, дивностно яснея,
Глубже и глубже в сиянье вникали,
В горний свет правды - и сливался с ней я.
55 Теперь виденья мои превышали
Возможность слова; был вписать не в силах Увиденное в памяти скрижали.
58 Как снов не помним осияннокрылых, Проснувшись, - только волнение чуем,
Но не удержим тех видений милых,
61 Так и со мною: страстно был волнуем Своим прозреньем - и сладки, и милы Те чувства, но дать форму не могу им.
64 Вот так на солнце тает снег унылый;
Так ветер сдунул листьев ворох легкий С пророчествами важными Сибиллы’.
* Пророчица Сибилла делала свои записи на древесных листах, которые затем разносил ветер, так что текста нельзя было восстановить.
67 О свет верховный и такой далекий
От умства смертных, отдай мне хоть долю Той прелести, коль так меня увлек ей!
70 Дай мне мощь слова, и да возглаголю,
И хоть единой искрой твоей славы Людей грядущих, может, удоволю.
73 Вернув мне память, твой блеск величавый Озвучит стих мой, что братьям и сестрам Явит победу твоея державы...
76 А луч живой был, мне казалось, острым:
Так яркость терпим, но если отпрянуть - Померкнет все и сгаснет visum nostrum".
79 Чтоб зренью, думал я, не дать увянуть,
Буду смотреть... И чудо! - бесконечной Мощи в прообраз довелось мне глянуть.
82 Щедра ты, милость, что мне свет предвечный Дала увцдеть, моему позыву Отзыв готовно посылая встречный!
85 Дивясь, как диву, видений наплыву,
Книгу я зрел, что сплетена с любовью Из листов, в мире преданных разрыву6,
88 В ней суть я случай с их плотью и кровью Духовно слиты столь неизреченно,
Что промолчу, не склонный к суесловью.
91 Всеобщностию уз нерасчлененно
Связаны, зрел я (глубь светилась ярко), Они, и рад был необыкновенно.
* Виденье наше (лат.).
ь Книга божества, страницы которой рассыпаны по всему миру («преданы разрыву», разрознены), здесь предстала в своем нерасторжимом единстве.
94 Одно мгновенье тут более марко,
Чем непрозрачны двадцать пять столетий Со дня, как Нептун заметил тень Арго41.
97 Ум мой, попавший в сладостные сети,
Был неподвижен, наблюдающ, чуток, Воспламенившись, пребывая в свете.
100 И оторваться - я не зря пишу так -
От тех лучей мне было невозможно Весь времени, что был там, промежуток.
103 Ибо все то, что есть вне их, - ничтожно;
А в них все то, что возжеланно, - любо, И совершенно и благонадежно.
106 Но будет моя речь скудна сугубо:
Хоть кой-что помню, а все как младенец, Кормилицы грудь сосущий беззубо.
109 Свет? о, не то: уж он-то не изменит с
Того, с сего ли свой статус державный - Равен себе, ни в чем не обновленец.
112 Нет, это зренья стала мощь неравной Самой себе у меня к той минуте,
Слившей его со святостью заглавной,
115 И мне глубокой и ясной прасути
Явлен был образ светом сим в трехкруге О трех цветах, но идентичной крути42.
118 Два круга в-точь как иридины дуги[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]
(Третьим был огнь, от их зажжен накала) Дивно сияли, отразясь друг в друге.
121 О, хоть бы слово мою мысль вмещало!
Но вижу, что под стать ей ничего нет,
И слов для нее нет - не просто мало.
124 О свет предвечный, что собой лишь понят И успокоен своим пониманьем И в чьих лучах все ликующе тонет!
127 В коловращеньи, осиян сияньем,
Что так чудесно в тебе отразилось,
Как видел я, с ним упоен слияньем,
130 Посередине ярко зацветилось
То, чьи подобья суть обличья наши;
Все мое зренье в образ сей вперилось,
133 Как геометр, что берет карандаш и,
Стремясь измерить круг3, взыскует тщетно Ключа к решенью формул в ералаше,
136 Таков был я близ Троицы трехцветной;
Как же сей образ с кругом слиты? - мнил я, Но вопрошанье было безответно:
139 Надежды нет на собственные крылья;
И се - блистанье мысль мою настигло Во исполненье страстного усилья.
142 Воображенье, мощь теряя, сникло,
Но волю, жажду, иже мя ведоста8,
Влекла кругами извечного цикла
145 Любовь, что движет и солнце и звезды.
* Измерить круг - решить задачу квадратуры круга. ь «Иже мя ведоста» (ст.-слав.) - которые меня вели.