Анализ произведения А. Пушкина «Метель». А.С. Пушкин "Метель": описание, герои, анализ произведения Проблематика, литературное направление
Виктор (Виктор Бальтазар Эмиль) Гофман родился в Москве в семье фабриканта мебели. Закончил 3-ю московскую гимназию. Поступил на юридический факультет Московского университета, который окончил в 1909 г.
Стихи начал писать в раннем детстве. Первые публикации стихов поэта (в детских журналах «Светлячок», «Муравей», «Детское чтение») относятся ещё ко времени обучения в гимназии. В 1903 г. его стихи печатались в «Северных цветах». К тому времени Гофман был уже знаком с В. Брюсовым и . В 1905 г. вышел сборник стихов «Книга вступлений». Свой художественный метод Гофман называл «интимизмом». Он считал, что чем субъективнее художник, тем более ему подвластно понимание реальности.
Еще будучи студентом, Гофман занимался журналистикой, сотрудничал со многими московскими газетами и журналами («Русский голос», «Русский листок», «Москвич», «Искусство» и др.)
После окончания университета переехал в Петербург. Из-за материальных трудностей продолжал заниматься журналистикой, работал в газетах «Речь», «Слово», «Новом журнале для всех».
Весной 1911 г. уехал в заграничное путешествие. В августе этого же года, находясь в состоянии депрессии, покончил собой выстрелом из револьвера в номере парижского отеля.
В 1917 г. под редакцией В. Брюсова вышло двухтомное собрание сочинений В. Гофмана.
Когда порой томлюсь прибоями
Моей тоски
Жалею я, зачем с тобою мы
Не мотыльки?
Была б ты вся воздушно-белая,
Как вздохи грез,
Летала б вкрадчиво-несмелая,
Средь жарких роз.
Летать с тобой так соблазнительно
Среди цветов.
О, как нежна, как упоительна
Жизнь мотыльков.
1902
| У ОЗАРЕННОГО ОКОНЦА |
Как прежде ярко светит солнце
Среди сквозящих облаков.
Озарено твое оконце
Созвучной радугой цветов.
Скользя по облачкам перистым,
Бежит испуганная тень.
И на лице твоем лучистом -
Изнемогающая лень.
Ах, я в любви своей не волен…
Меж нами - ласковый союз.
Безумно болен… и таюсь.
Ты вся, как этот свет и солнце,
Как эта ласковая тишь.
У озаренного оконца
Ты озаренная сидишь.
А я тревожен, я бессилен…
Во мне и стук, и свист, и стон.
Ты знаешь город - он так пылен?
Я им навек порабощен.
Ах, я в любви своей не волен…
Меж нами - ласковый союз.
Но ты не знаешь, что я болен,
Безумно болен… и таюсь.
Листья осенние желтого клена,
Кружитесь вы надо мной.
Где же наряд ваш, нежно-зеленый,
Вам подаренный весной?
Брошены вы, как цветы после бала,
Как после пира венки,
Словно поношенный хлам карнавала,
Изодранный весь на куски.
Вы отслужили, и вы уж не нужны,
Презренный, растоптанный сор,
Ваш жаркий багрянец, осенне-недужный,
Мой только радует взор.
Прах позабытый умолкшего пира,
Где разрушено все, разлито,
Листья, вы образ безумного мира,
Где не ценно, не вечно ничто.
Где все мгновенно и все - только средство
В цепи безумий звено,
Где и весна, и светлое детство
Гибели обречено.
Листья, вы будите скорбь без предела
Жаром своей желтизны,
Вы для меня ведь - любимое тело
Так рано умершей весны.
Как же могу я легко, как другие,
Вас растоптавши, пройти,
Желтые листья, листья сухие
На запыленном пути?
<1907>
| ВДВОЕМ |
Морозная ночь. На окне бриллианты.
Мерцает и блещет их снежная грань.
Душистые волосы, шпильки и банты
И тело сквозь тонкую грань.
Какое безумье, какая истома
К губам исступленным припасть,
И с них, как с волшебных краев водоема
Принять безысходную страсть!
Всё глуше, протяжней и все погребальней
Метельный напев за окном.
А здесь, в этой душной, натопленной спальне,
Какое безумье вдвоем!
Там шумная вьюга, там песни метели,
Подобные пению труб.
А здесь на горячем, на трепетном теле -
Следы обезумевших губ!
Закрыты глаза, обессилено тело,
Сползли волоса на виски.
Но груди как прежде упруги и белы,
Как граненый опал их соски.
Не надо теперь никаких достижений,
Ни истин, ни целей, ни битв.
Вся жизнь в этом ритме безумных движений -
Ему исступленье молитв!
Пусть мир сотрясают снега и метели
И громы архангельских труб.
Всё в этом горячем, порывистом теле
Открыто безумию губ.
<1908>
| ВЕСНЕ |
Весна, приди, не медли боле, -
Мое унынье глубоко, -
Моей усталой, тихой боли
Коснись ласкающе-легко.
Я изнемог от дум бессильных,
От исступления в борьбе,
Как узник из глубин могильных,
Тянусь я с трепетом к тебе.
Природы грустный отщепенец,
Восславивший природный ум,
Я жалкий пленник жалких пленниц -
Навек порабощенных дум…
О, если б быть опять ребенком,
Не думать горько ни о чем,
Тонуть в сиянье нежно-тонком
Под воскрешающим лучом.
Чтоб, затушив мятеж сознанья,
Приникнуть к шелестам травы,
Впивая тихое сиянье
Непостижимой синевы.
<1908>
Одна из самых поэтичных повестей, вошедших в сборник «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», «Метель» была написана Пушкиным в 1830 году. Она стала последней в цикле. Местом написания стало Болдинское имение поэта. Именно на этот период творчества, именуемый Болдинской осенью, приходится самая творчески активная пора в жизни Пушкина. В это время он находится вдали от дома, улаживая финансовые вопросы перед свадьбой с Натальей Гончаровой, но заставшая деревню эпидемия холеры продлила пребывания поэта в имении.
Издана повесть была в 1831 году. Цикл «Повести Белкина» был опубликован не под именем Пушкина. Скорее всего, причиной было предположение поэта о том, что написанное будет принято публикой холодно. Тогда так не писали – просто и ясно, без «романтического тумана». Однако в своем письме, адресованном Плетневу Александр Сергеевич просит «Смирдину шепнуть мое имя, чтобы он перешепнул покупателям». В тексте предисловия художник оставил опознавательные знаки, по которым можно было угадать истинного автора повестей.
Критика была разнообразная. Чернышевский высказывался о том, что цикл уступает другим его прозаическим произведениям, а Дружинин пишет: «Повестей Белкина», по нашему мнению, не должен проходить молчанием ни один человек, интересующийся русскою прозою... Влияние, ими произведенное, отчасти выразилось чуть ли не на всех наших романах и повестях». Толстой позже скажет о творении Пушкина: «Давно ли вы перечитывали Пушкина? Сделайте мне дружбу - прочтите сначала все «Повести Белкина». Их надо изучать и изучать каждому писателю».
Сюжетная линия, образы
Название повести сразу настраивает читателя на атмосферу произведения. В названии читатель может увидеть предвкушение острого, динамичного, тревожного действа, драматического развития, непредсказуемости сюжетной линии. Подтверждает драматические упования читателя эпиграф, представляющий собой фрагмент из поэмы Жуковского «Светлана». Он продолжает развивать заявленную в названии тревожную, динамичную тему, настраивает на романтический лад. Интенсивное движение, пульс поэтических строк носит смятенный, вихревой характер.
С эпиграфом резко контрастирует начало повести, где царит эпическое спокойствие и подчеркнутая обыденность. Читателя сразу знакомят с главным персонажем. В описании Марьи Гавриловны прослеживается легкая ирония от лица повествующего, заключенная в союзе «и»: «стройной, бледной и семнадцатилетней девицы». Молодая девушка, живущая в уездном повести, воспитана на французских романах. Она нежная, любящая, романтическая натура, влюбленная в бедного прапорщика Владимира Николаевича, который гостил у них в деревне по соседству. Тот искренне и пылко влюблен в Марью. Девушка понимает, что родители не позволят ей выйти замуж за несостоятельного человека, потому решается на рискованный шаг – тайное венчание.
Внезапная метель, занесшая деревенские дороги, сыграла в повести одну из главных ролей. Именно разбушевавшаяся стихия стала причиной того, что Марья была обвенчана с другим мужчиной, а ее возлюбленный заблудился по дороге и отыскал церковь только на утро. Им овладевает отчаяние, когда он понимает, что не может найти дорогу до церкви. Это стечение обстоятельств ничто иное, как неизбежный рок, что понимает читатель в конце произведения. Узнав о том, что избранница обвенчана с другим, Владимир возвращается в полк. Вскоре поступает известие о том, что прапорщик погиб в Бородинском сражении.
Тем временем Марья остается с богатым наследством от умершего отца. Она отказывает всем женихам, которые частенько сватаются к ней, храня, казалось бы, верность бывшему возлюбленному. Никто не знает, что она была по ошибке обвенчана с неизвестным ей человеком.
Когда война заканчивается, в деревню приезжает полковник по фамилии Бурмин, чтобы погостить. Они с Марьей нравятся друг другу, но между героями есть какая-то неловкость. Полковник рассказывает девушке о той ситуации, в которой во время сильного ненастья он был обвенчан с неизвестной девушкой. Он не знает ничего о своей «случайной» жене. Оказывается, что обвенчаны были Марья и Бурмин. Героев ожидает счастливый финал.
Проблематика, литературное направление
Литературное направление повести – сентиментализм. Центральной темой являются взаимоотношения человеческой личности и Судьбы, ее каприза, значения в жизни каждого, ее непредсказуемой воли. Необдуманное согласие на женитьбу одного, опоздание на венчание другого решило судьбу Марьи Гавриловны. Тема судьбы, рока всецело раскрыта в самом конце повести, ведь сама судьба свела двух случайно обвенчанных молодых людей.
- «Метель», краткое содержание повести Пушкина
- «Капитанская дочка», краткое содержание по главам повести Пушкина
Повесть "Метель" вышла из-под пера Александра Пушкина в первой половине XIX века и оказалась самой поэтичной из тех, которые вошли в сборник. Конфликтная ситуация, изображенная в произведении, возникает между природным явлением (метелью) и человеком. При помощи природы писатель доводит до своего читателя мысль, что наказание за плохие поступки неотвратимо.
Писателю удалось поднять проблемы нравственной составляющей в обществе. В повести разоблачается эгоистичность, легкомыслие, неуважение к старшему поколению. Каждый из героев несёт какую-то, лично свою, вину. Владимир, преследуя сугубо личные интересы, пытается похитить чужую дочь, которая была единственной у родителей. А Маша, будучи безрассудной, против воли родителей собирается выйти замуж.
В итоге судьба каждому даёт по заслугам. Владимир даже лишается жизни за нераскаянность в совершении проступка.
Метель как бы посылается сверху для напоминания о совести и играя важную роль пытается уберечь героев от необдуманных действий. Делает попытки остановить Машу и ограничивает Владимиру путь к церкви.
Отношение метели ко всем героям разное. Машу она просто не выпускает из дома, а Владимира, как самого эгоистичного, наказывает и заставляет блуждать по заснеженному лесу.
Композиция повести представляет собой последовательное изложение фактов.
Интрига повествования появляется из-за некоторого несовпадения фабулы с сюжетом.
В качестве эпиграфа Пушкин выбирает отрывок из произведения Жуковского. Эти строчки наводят читателя на мысль о явлении природы, которому суждено сыграть роль в судьбе героев, на правдивость Машиных снов, скрытому церковному венчанию.
Композиционная структура повести противопоставляет две стороны: романтизм и реальность. К романтизму можно отнести любовь Маши и Владимира, зарождающаяся интересом Маши к романам о любви. А реализм полон быта и присутствует в каждом дне жизни героев. Повесть написана в направлении сентиментализма. Ключевой темой становится квинтэссенция личности и судьбы.
Пушкин задавался целью написать такую прозу, которая по его выражению должна была говорить, а не петь. Исходя из этого в повествовании практически отсутствуют средства художественной выразительности.
Вариант 2
В произведении, написанном в стиле сентиментализма, в форме изложения романтической истории автор обращается к теме судьбы и непредвиденных обстоятельств.
Главная героиня молодая девушка по имени Мария Гавриловна из дворянской семьи влюбляется в молодого офицера Владимира Николаевича. Сначала действие повести развивается вполне в духе популярных в то время романов. Родители Марии, люди состоятельные не дают своей дочери разрешения на брак с бедным прапорщиком и семнадцатилетняя девушка, воспитанная на французских любовных романах, принимает решение обвенчаться тайно. Образ Марии Гавриловны, созданный автором, достаточно типичен. Пушкин описал юную романтически настроенную особу такой, как и множество ее реальный сверстниц. Автор как бы показывает, что его героиня действует как обычная юная барышня, не подчеркивая ее индивидуальности.
На пути у влюбленных встает природное явление – метель и нелепое стечение обстоятельств. Жених сбивается с пути и его роль ради забавы играет другой офицер – Бурмин, случайно оказавшийся в церкви.
Его легкомысленный поступок, однако, имеет весьма серьезные последствия. Расторжение брака во времена Пушкина было очень трудным делом, в ряде случает, невозможным на практике.
Казалось бы, нелепое стечение обстоятельств и шутка Бурмина превращают повесть в трагедию с печальным финалом. Кроме того, прапорщик Владимир погибает на войне с Наполеоном, а Мария не желает выходить замуж, хотя, получив наследство, она не обделена предложениями вступить в брак.
Однако автор, не желая создавать историю с трагическим концом, делает развязку неожиданной. Мария и Бурмин встретились и понравились друг другу. Сначала они не вспомнили о том, что уже женаты, так как виделись давно и не смогли запечатлеть в памяти подробности встречи. Однако гусарский полковник поступает как честный человек и рассказывает девушке о случае, произошедшем в церкви во время сильной метели. Благодаря этому влюбленные понимают, что они уже обвенчаны.
Развязка, со случайной встречей, описанной Пушкиным, вряд ли могла иметь место в реальности. Судьба, по мнению автора, оказывается сильнее людской воли. Однако, в отличие от греческих трагедий, где герои обречены пережить предначертанное им роком, она не ломает их судьбы, а помогает победе любви.
Анализ 3
Произведение является одной из составных частей цикла, опубликованного писателем в виде сборника под названием «Повести Белкина».
Повесть создается в форме сентиментального литературного направления, ключевой тематикой которого является раскрытие человеческой судьбы, подвластной силе роковых обстоятельств, представленных в виде природной стихии.
Своеобразной особенностью повести представляется ее линейная композиция, которая имеет характерные черты в виде несовпадения фабулы и сюжетной линии, отсутствия литературных частей, как-то пролог и эпилог, а также использования в качестве эпиграфа отрывка из стихотворения Жуковского.
Кроме того, структурная композиция произведения состоит из двух частей, которые автор преподносит в романтической (любовная линия героев) и реальной (описание быта и обстоятельств, окружающих персонажей) сторон человеческой жизни. При этом повесть демонстрирует строгую завершенность и соразмерность, заключающихся в четких математических расчетах лаконичных композиционных элементов.
Средства художественной выразительности представлены в повести весьма скупо и редко, что проявляется в отсутствии портретных характеристик героев произведения, а также отказа автора от психоанализа душевного состояния персонажа, предлагая читателям самостоятельно делать вывод о героях в соответствии с их поступками и речами. Однако же немногочисленные эпитеты и метафоры используются в повести, но с предельной экономией, а динамизм развития повествования придает часто применение глагольных форм.
Основой сюжетной линии является случайная встреча основных героев, Марии Гавриловны и Владимира, закончившаяся курьезной женитьбой, иллюстрирующаяся ключевым символом повести в виде снежной метели, отражающую юношескую безмятежность, страсть, лишенную разума.
Авторский замысел произведения заключается в раскрытии конфликта, возникающего между человеком и природной стихией в виде снежного бурана, который описывается писателем в качестве необратимости наказания, при этом иллюстрацией этому является описание происходящих событий на фоне разбушевавшейся метели.
Произведение содержит в своем содержании основополагающие пушкинские принципы в качестве драматизма и событийности, лишенных таинственности и приключений, а также демонстрирует отсутствие разделения персонажей на исключительно отрицательных и положительных, отмечая характерными чертами героев их многогранность и неоднозначность.
Начинает рассказ Старуха Изергиль история о Ларре – молодом и сильном сыне орла, который не захотел мириться с людскими законами и стал изгоем. В образе Ларры Горький описывает
Один из главных героев пьесы «Бесприданница» Островского А. Н. является Вожеватов Василий Данилыч. Молодой человек является представителем очень состоятельной европейской фирмы, любит одеваться по-европейски
Особенно глобализация проявляется благодаря интернету. Дети моего возраста говорят на разных языках, но смеются практически идентичным шуткам, интересуются похожими темами.
Анализ произведения А.С. Пушкина «Метель».
Выполнила Калькова Александра,
группа М – 11.
«Повести Белкина» сыграли основополагающую роль в становлении реалистической прозы как в творчестве самого А. Пушкина, так и во всей русской литературе. Книга состоит из 5 повестей: «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка».
Основные принципы пушкинского стиля – драматизм и событийность. Причем «событийность» лишена исключительных событий, тайн, приключений. Особенность «Повестей Белкина» и всей прозы А. Пушкина – отказ писателя от деления героев на резко положительных и отрицательных. Пушкин показывает характер героя со всех сторон, отмечает его неоднозначность и многогранность. Простые рассказы Пушкин наделяет глубоким смыслом, наблюдательностью и жизненной правдой.
Повесть «Метель» была написана в 1830 году. Это одна из наиболее поэтичных повестей цикла.
В ее сюжете лежит курьезный случай непредвиденной женитьбы молодого военного и девушки из провинции. Однако, если для военного это всего лишь весёлое приключение, то для девушки - это крах ее первой любви.
Главная героиня повести влюблена в бедного прапорщика , гостившего в их деревне. Она понимает, что родители ее никогда не отдадут за бедного человека и соглашается на рискованный поступок - тайное венчание.
Большую роль в повести сыграла внезапная метель, занесшая дороги во многих деревнях в начале 1812 года. Именно из-за нее Марья была обвенчана с другим человеком в церкви Жадрино, а Владимир заблудился и нашел церковь только поутру. С одной стороны, это неудачное стечение обстоятельств, а с другой, дочитав произведение до конца, становится ясно, что это неизбежный рок.
С самого начала описывается жизнь в одном обычном уездном поместье. Сразу же происходит знакомство с главной героиней, которая воспитана на французских романах. Это обстоятельство объясняет и характер как самой Марьи Гавриловны, так и дальнейшее развитие сюжета.
Таким образом, влюбленная уездная барышня из состоятельной семьи соглашается выйти замуж за бедного прапорщика, гостившего по соседству. Однако им не суждено быть вместе. Линия, связанная с Владимиром обрывается внезапно посередине произведения. Узнав, что Марья была обвенчана с другим, он уезжает обратно в полк. Вскоре приходит известие о том, что он погиб в битве под Бородино.
Между тем умирает отец Марьи, оставив ей богатое наследство. К девушке часто сватаются женихи, но она всегда отказывает. Казалось бы, она до сих пор предана памяти бывшего возлюбленного. Но никто не знает, что она была случайно обвенчана с другим военным, имени которого она даже не знала.
По окончании войны в их деревню приезжает погостить полковник Бурмин. Он нравится Марье, а она ему, но между ними есть какая-то неловкость. Тогда Бурмин решает объясниться первым и рассказать о нелепой ситуации, в которую он попал в начале 1812 года во время сильной метели. Как оказалось, по своему легкомыслию, он был случайно обвенчан с молодой девушкой в неизвестной им церкви. Теперь он не знает ни имени своей жены, ни её места жительства.
Таким образом, в конце второй сюжетной линии, героев ожидает счастливый финал. Молодые, которых когда-то случайно обвенчали в церкви Жадрино, это Марья Гавриловна и Бурмин. Трудно сказать, так это было задумано автором изначально или нет, но тема судьбоносного рока была всецело раскрыта. А главную роль в данном стечении обстоятельств сыграла метель.
На протяжении всего произведения прослеживается две сюжетные линии: Марья и Владимир, Марья и .
Мария Гавриловна – это основной женский образ, который описывает повесть Пушкина «Метель». Девушка сентиментальна, она воспитана на французских романах. Любовь ее к Владимиру – следствие этой увлеченности. Отношения Марии и Владимира строятся также на традициях романов о любви: тайные встречи, переписка, неодобрение родителей и решение скрытно обвенчаться. За свой проступок, сбежать из дома, Маша наказана судьбой: чуть не скончалась от болезни, лишилась жениха, умер отец, да еще и замуж выйти не может, потому что обвенчана с совершенно незнакомым человеком. Мария хранит память о погибшем женихе, и только Бурмин смог растопить ее сердце. Пушкин сразу показывает читателю, что именно он - это тот, с кем Мария будет счастлива. Скрыв от родителей тайный брак, героиня честна с возлюбленным: с горечью на душе она собирается ему рассказать о том, что с ней произошло той зимней ночью в метель.
Два мужских персонажа, Владимира и Бурмина, женихов Маши, описывает Пушкин. Метель сыграла судьбоносное значение в их жизни.
Первый – Владимир, прапорщик, в которого влюблена Маша. Пушкин всячески намекает читателю, что вряд ли Владимиром движет любовь к Маше. Владимир – эгоист, думающий только о своей выгоде. В отличие от Маши, он не испытывает сожаления по поводу того, что родители будут обмануты, нет у него чувства вины, что забирает у них дочь. Все приготовления к венчанию молодой человек откладывает на последний день, что говорит читателю о том, что свадьба для него не сакральный момент – она нужна как факт. Судьба наказывает Владимира – он умирает от полученных под Бородино ран. Пушкин подчеркивает неотвратимость кары.
Совершенно иной полковник Бурмин. С ним Маше «просто и свободно». В прошлом повеса, он искренне влюбляется в Марию Гавриловну и открывается ей в своем проступке. Бурмин не хочет обманывать возлюбленную: со скорбью рассказывает он ей о своем проступке в прошлом, который наложил печать на его жизнь. Бурмин тоже несет наказание: невозможность жениться на любимой. Его отличие от Владимира – раскаяние.
Конфликт, который изображает в повести А.Пушкин: метель – человек. Все основные действия героев происходят на фоне бушующей стихии. Именно она помогает писателю донести до читателя главную мысль: неотвратимость наказания.
Важные нравственные проблемы поднимает в повести Александр Пушкин. «Метель» - произведение, которое обличает эгоизм, легкомыслие, непочитание родителей.
Метель А.С. Пушкин делает основой всего сюжета. Метель является таким же действующим лицом повести, как и Маша, Владимир и Бурмин. Действительно, она пытается остановить Машу от неверного шага, препятствует Владимиру добраться до церкви, приводит Бурмина к Маше, находящейся в полуобморочном состоянии перед алтарем. Интересно, что отношения со стихией и ее восприятие у героев разное. Что касается Марии Гавриловны, то метель просто пытается не выпустить ее на улицу, буран кажется дурным знаком. Владимира же, напротив, метель сбивает с пути. Именно его восприятие снежной бури, плутания по заснеженному лесу занимают весомую часть повести. Если Владимира метель отводит от церкви, то Бурмина, наоборот, приводит туда. Бурмин признает, что им двигала какая-то неведомая сила. И хоть восприятие метели у всех трех героев разное – их роднит одно: все отмечают неумолкающий характер стихии. Судьбоносный случай – вот что такое метель. Метель - это символ судьбы, того непонятного, причудливого и своенравного игрока, который держит в руках карты нашей жизни.
Писатель не проводит психологического анализа состояния своих героев. Пушкин предлагает судить о персонаже по его поступкам и речам.
А.С. Пушкин, герои повести которого ощутили на себе действие стихии, всегда верил, что именно случай играет основополагающую роль в жизни человека. Именно поэтому метель писатель выносит в название повести – так еще раз подчеркивается ее решающая роль в описываемых событиях и судьбах героев.
Повесть Пушкина «Метель» имеет линейную композицию. Отсутствие пролога и эпилога. Эта особенность сделала повесть легкой, простой и точной - то, чего добивался Пушкин.
Пушкина «Метель» сопоставляет две стороны человеческой жизни: романтическую и реальную. К первой писатель относится иронически, даже высмеивает ее. Романтическая – это «любовь» Маши и Владимира, которая подпитывается тягой девушки к любовным романам. Вторая, реальная, – это быт, обстоятельства, которые окружают героев.
Время реальное, конкретное, историческое, линейное.
Хронология событий повести довольно точно установлена в ней самим автором:
начало 1812 года: побег Марьи Гавриловны из дома и венчание с гусаром Бурминым;
конец зимы или весна 1812 года: отъезд Владимира в армию;
12 июня 1812 года: вторжение французской армии в Россию, начало Отечественной войны;
26 августа 1812 года: Бородинское сражение, ранение и вскоре смерть Владимира «в Москве, накануне вступления французов» (передовые части наполеоновской армии вошли в Москву 2 сентября 1812 года);
конец 1814 – зима или весна 1815 года: приезд полковника Бурмина и знакомство с Марьей Гавриловной;
лето 1815 года: объяснение Бурмина и Марьи Гавриловны (оно происходит через три года после смерти Владимира).
Пространство реальное, земное, конкретно – видимое. Открытое.
Повесть легла в основу фильма, композитором на который был приглашен известный русский композитор Георгий Свиридов. К повести Пушкина «Метель» он написал такое музыкальное сопровождение, которое предельно точно раскрывает психологическое состояние героев: отчаяние, тревогу, надежду на счастье.
И ветер, веющий стремительно и буйно,
И развевающий, и рвущий волоса.
И моря вольный блеск, ходящий многоструйно –
О, беспредельная, о, мощная краса!
То всё в ней яркий блеск, зыбящийся и пирный –
Обломки светлых льдин и горных хрусталей,
То бархат шелестный, спокойный и сапфирный,
То рябь червонная пылающих углей.
То словно старцев рой с лучистой сединою,
Плывёт встревоженно под зыбкою волною,
И ветер дерзко рвёт седые волоса.
То над сапфирностью безбрежной и бездонной –
Вдруг словно рёв и спины прыгающих львов.
О, как красива мощь их схватки разъярённой
И белопенность грив и всклоченных голов!
И ветер буйно рад игре своих порывов,
И сердце пьяно, пьяно дикою мечтой.
И море всё горит сверканьем переливов
И величавою, и вольной красотой!
Сентябрь 1904, Алупка
Апрель
Душа, живи как все в природе,
Люби неведомую цель.
Смотри, на синем небосводе
Опять зацарствовал апрель.
Всё опьянилось тонким хмелем -
И свет, и воздух, и глаза.
Всё дышит радостным апрелем,
Во всё проникла бирюза.
Всё верит: чудо совершится,
Воскреснет жизнь - и в этом цель.
Мир лучезарно возродится, -
Ведь снова царствует апрель.
Лишь ты одна во всей вселенной,
Весну сознаньем заглуша,
Не можешь быть светло-блаженной,
Порабощённая душа.
О, будь как все, вернись к природе,
Сознаний бремя удали,
Прильни к лучам на небосводе
И к вешним трепетам земли.
И чудо жизни совершится -
Воскреснешь ты - и в этом цель.
Мир лучезарно озарится, -
Ведь снова царствует апрель.
Безнадёжность
Снег серебристый, душистый, пушистый.
Санок искрящийся бег.
Серое небо пустынно и мглисто.
Падает медленный снег.
Весь изнемогший, как люди продрогший,
Месяц томится вверху.
Снег, на губах от дыханья намокший,
Тает в пушистом меху...
Мрак и ненастье. И безучастье.
В грудь безнадёжность впилась. –
Надо ведь счастья хоть раз...
Встретился кто-то. Прошёл озабочен:
Встретился кто-то в снегу.
Ветер и холодно. Холодно. Очень.
Месяц в туманном кругу...
Ряд фонарей убегающий ровно.
Всепроницающий мрак. –
Губы отверженных женщин бескровны,
И неуверен их шаг.
Снег и ненастье. И безучастье.
В грудь безнадёжность впилась.
Хочется счастья. Как же без счастья?
Надо ведь счастья хоть раз.
Больное счастье
Я хочу, чтоб прошедшее было забыто.
За собой я огни потушу.
И о том, что погибло, о том, что изжито,
Я тебя никогда не спрошу.
Наше счастье больное. В нем грустная сладость.
Наше счастие надо беречь.
Для чего же тревожить непрочную радость
Так давно ожидаемых встреч.
Мне так больно от жизни. Но как в светлое счастье
Ты в себя мне поверить позволь.
На груди твоей нежной претворить в сладострастье
Эту тихую, тихую боль.
Пусть не будет огня. Пусть не будет так шумно.
Дай к груди головою прилечь.
Наше счастье больное. Наше счастье безумно.
Наше счастье надо беречь.
В лодке
Ярко-пенистых волн переливы
Затихают, пурпурно горя.
Берега задремали лениво –
Запылала пожаром заря.
В небесах на мерцающем фоне –
Облаков позолоченных рой.
Это – белые, быстрые кони
Обагрённые волны горят. –
Мы плывём в беспредельном просторе
Прямо, в закат!
В церкви
Во храме затуманенном мерцающая мгла.
Откуда-то доносятся, гудят колокола.
То частые и звонкие, то точно властный зов,
Удары полновесные больших колоколов.
Торжественны мерцания. Безмолвен старый храм.
Зловеще тени длинные собрались по углам.
Над головами тёмными молящихся фигур
Покров неверных отсветов и сумрачен и хмур.
И что-то безнадёжное нависло тяжело,
Тревожно затуманивши высокое стекло.
И потому так мертвенен убор парчовых риз,
И потому все люди тут угрюмо смотрят вниз.
Есть это безнадёжное в безжизненных святых,
В их нимбах жёлто-дымчатых, когда-то золотых.
И в лицах умоляющих пригнувшихся людей,
И в шляпках этих впившихся, безжалостных гвоздей...
И ты, моя желанная, стоишь здесь в уголке.
И тоненькая свечечка дрожит в твоей руке.
Вся выпрямившись девственно, беспомощно тонка,
Сама ты – точно свечечка с мерцаньем огонька.
О, милая, о, чистая, скажи, зачем ты тут,
Где слышен бледным грешникам зловещий ход минут.
Где все кладут испуганно на грудь свою кресты,
Где свет едва мерцающий чуть дышит наверху.
Где плачут обречённые давящему греху.
Где прямо и доверчиво стоишь лишь ты одна,
Но тоже побледневшая и вдумчиво-грустна.
Скажи, о чём ты молишься? О чём тебе грустить?
Иль может ты почуяла таинственную нить,
Что душу обхватила мне обхватом цепких трав,
С твоею непорочностью мучительно связав.
О, милая, прости меня за мой невольный грех.
За то, что стал задумчивым твой непорочный смех,
Что вся смущаясь внемлешь ты неведомой тоске,
Что тоненькая свечечка дрожит в твоей руке,
Что ближе стали грешники, собравшиеся тут,
Ловящие испуганно зловещий ход минут,
Кладущие безропотно на грудь свою кресты,
Почуя близость вечности и ужас пустоты.
Васильки
Точно волны зыбучей реки.
Ослепительно полдень хорош.
Васильки, васильки, васильки.
– «Ты вчера обещала сплести мне венок,
Поверяла мне душу свою.
А сегодня ты вся, как закрытый цветок.
Я смущён. Я опять одинок.
Я опять одинок. Вот как тот василёк,
Что грустит там, на самом краю –
О, пойми же всю нежность и всё, что таю:
Эту боль, эту ревность мою».
– «Вы мне утром сказали, что будто бы я
В чём-то лживо и странно таюсь,
Что прозрачна, обманна вся нежность моя,
Как светящихся тучек края.
Вы мни утром сказали, что будто бы я
Бессердечно над вами смеюсь,
Что томительней жертв, что мучительней уз –
Наш безмолвный и тихий союз».
Набегает, склоняется, зыблется рожь,
Точно волны зыбучей реки.
И везде васильки, – не сочтёшь, не сорвёшь.
Ослепительно полдень хорош!
В небе тучек перистых прозрачная дрожь.
Но не в силах дрожать лепестки.
А туда побежать, через рожь, до реки –
Васильки, васильки, васильки!
Вдвоём
Лежу. Забылся. Засыпаю.
Ты надо мной сидишь, любя.
Я не гляжу, но вижу, знаю –
Ты здесь, я чувствую тебя.
Я повернусь – и разговоры
Мы, улыбаясь, поведём,
И наши слившиеся взоры
Блеснут ласкающим огнём.
И ты, ко мне прижавшись нежно,
Моих волос густую прядь
И шаловливо, и небрежно,
И тихо будешь разбирать.
И сев ко мне на ложе друга,
С лучистой нежностью очей,
Ты будешь петь мне песни юга,
Напевы родины своей.
И, утомлённо-полусонный,
Следить я буду без конца
Волненье груди округлённой,
Томленье смуглого лица.
Весне
Весна, приди, не медли боле, -
Мое унынье глубоко, -
Моей усталой, тихой боли
Коснись ласкающе-легко.
Я изнемог от дум бессильных,
От исступления в борьбе,
Как узник из глубин могильных,
Тянусь я с трепетом к тебе.
Природы грустный отщепенец,
Восславивший природный ум,
Я жалкий пленник жалких пленниц -
Навек порабощенных дум...
О, если б быть опять ребенком,
Не думать горько ни о чем,
Тонуть в сиянье нежно-тонком
Под воскрешающим лучом.
Чтоб, затушив мятеж сознанья,
Приникнуть к шелестам травы,
Впивая тихое сиянье
Непостижимой синевы.
Волны и скалы
Сегодня всё море как будто изрыто
Гремящими встречами пен.
Сегодня всё море грозит и сердито
На свой истомляющий плен.
Пушистые клоки, косматые пряди,
Хребты извиваемых спин...
Как страшно сегодня прозрачной наяде
В прозрачности тёмных глубин...
Давно уж носился смущающий шёпот
О дерзостных замыслах скал, –
И двинулось море, и пенистый ропот
Зелёную гладь всколыхал.
Заслышались гулы тревожных прибытий,
Зловеще-поднявшихся спин.
И ропот, и шёпот: бегите, бегите,
До самых надменных вершин.
На тёмные скалы! на приступ, на приступ!
На шумный, на пенистый бой!..
Уж влагой захвачен утёсистый выступ,
И с рёвом взбегает прибой.
Всё новые пены вслед отплескам белым
Разбитой камнями гряды.–
И страшно наядам с их розовым телом
Пред чёрною мощью воды.
Сентябрь 1904, Алупка
День
Иду меж линий испещренных
Тенями солнечных лучей.
Гляжу на мрак дерев склоненных
И убегающий ручей.
Вот, клен ветвистый занавесил
Ручья ленивую волну, -
Сегодня я лучисто весел,
Опять воспринявший весну!
Притихли скромные цветочки,
И даль туманная тиха...
Я рву зеленые листочки,
Природе, погруженной в лень...
А мне милы и лес, и сосны,
И этот мир, и этот день!
Дни умирания
Давно и тихо умирая,
Я - как свеча в тяжелой мгле.
Лазурь сияющего рая
Мне стала явной на земле.
Мне стали странно чужды речи,
Весь гул встревоженных речей.
И дни мои теперь - предтечи
Святых, вещающих ночей.
Звучат мне радостью обета
Мои пророческие сны.
Мне в них доносятся приветы
Святой, сияющей весны.
Я тихо, тихо умираю.
Светлеет отблеск на стене.
Я внемлю ласковому раю
Уже открывшемуся мне.
Какой-то шепот богомольный
Иль колыханье тихих нив,
Иль в синем небе колокольный,
Влекущий радостный призыв.
Прежнее счастье возможно.
Ты мне сказала: приду,
Холодно мне и тревожно.
Нетерпеливо я жду...
Сколько же нужно усилий
Прежнее счастье вернуть!
Мы ведь уж близкими были.
Милая, не позабудь.
Нет, не измученный страстью,
Напоминаю о том.
Просто, поверилось в счастье,
В счастье быть нам вдвоем.
Ходят. Подходят. Проходят.
Поздний, мучительный час.
Долгие тени наводит
Неумирающий газ.
Искушение
Мне не хочется больше идти.
Не взманит меня ласковость грёз.
Каменисто–неверны пути.
Неприступен и страшен утёс.
Я устал. Я упал. Я увяз
В обжигающем мягком песке.
Хорошо в вечереющий час
Ото всех вдалеке, на реке.
О, владычица дремлющих мест,
Чья сквозящая грудь над волной,
Изо всех чаровниц и невест,
Я останусь с тобою одной.
Я останусь навеки с тобой.
Я зароюсь в шуршащий камыш.
Полюблю серебристый покой,
Озарённо-затонную тишь.
Ты давно уже нравишься мне,
И к тебе б мне хотелось прильнуть
Как волна приникает в волне,
Прожигая жемчужную грудь...
Тихо всё на ночном берегу.
Шелестит, заплетаясь, камыш.
Что-то ласково ты говоришь
И томишь. Я идти не могу.
К Богу
Бог! Всемогущий Бог!
Я здесь, трусливый и бессильный;
Лежу, припав на камень пыльный,
В бессменном ужасе тревог. –
Бог! Всемогущий Бог!
Я прибежал к Тебе, неверный,
Чтобы в отчаянье упасть,
Когда почуял, Непомерный,
Твою губительную власть.
Среди разнообразных шумов,
Служа угодливой судьбе,
Метался долго я, не думав
В своём безумье о Тебе.
И вот теперь несу я, мерзкий,
Тебе позор своих скорбей.
О, как я мог, слепой и дерзкий,
Идти без помощи Твоей!
Смотри, я грудь свою раскрою –
Ты – Справедливый, и рази.
Я здесь лежу перед Тобою
И в униженье, и в грязи...
Но Ты услышишь вопль постыдный
И Ты ответишь на него...
Или меня совсем не видно
Оттуда, с трона Твоего?..
Царь! Лучезарный Царь!
Услышь же крики и моленья.
Смотри, в каком я униженье, –
Продажно-ласковая тварь...
Царь! Лучезарный Царь!
Крик альбатроса
Белокрылый, как я, альбатрос.
Слышишь, чайки кричат. Воздух тьмою объят,
Пересветом удушливых гроз.
Это – вихрь! Это – вихрь! О, как ждал я его!
И свободе, и вихрям я рад.
Эти бури над морем – моё торжество.
О, мой брат! О, мой царственный брат!
О, я молод ещё, и ты знаешь, я смел!
О, я смел! Я, как ты, альбатрос!
Я недаром так долго над морем летел,
И ни разу не пал на утёс.
Я с завистливым грифом уж бился не раз.
О, косматый, нахмуренный гриф,
Скоро вырву я твой огнеблещущий глаз,
Глубоко его клювом пронзив.
О, я смел! Я недавно орла одолел,
В исступлённом, жестоком бою.
Как я злобой кипел! Как я бился, хрипел,
Вырывая добычу свою.
Всем ухваткам меня, о мой брат, научи.
Этим схваткам жестоким я рад.
Но смотри... закровавились в небе лучи,
И косматые тучи висят.
Это – бури торжественно-медленный ход.
Это – буря в порфире своей...
Во главе шлемоблещущих ратей идёт
Венценосная буря морей.
Резко чайки кричат. Воздух тьмою объят.
Пересветом удушливых гроз...
О, мой брат! О, мой брат! О, мой царственный брат!
Как я счастлив, что я альбатрос!
Летний бал
Был тихий вечер, вечер бала,
Был летний бал меж темных лип,
Там, где река образовала
Свой самый выпуклый изгиб,
Где наклонившиеся ивы
К ней тесно подступили вплоть,
Где показалось нам - красиво
Так много флагов приколоть.
Был тихий вальс, был вальс певучий,
И много лиц, и много встреч.
Округло-нежны были тучи,
Как очертанья женских плеч.
Река казалась изваяньем
Иль отражением небес,
Едва живым воспоминаньем
Его ликующих чудес.
Был алый блеск на склонах тучи,
Переходящий в золотой,
Был вальс, призывный и певучий,
Светло овеянный мечтой.
Был тихий вальс меж лип старинных
И много встреч и много лиц.
И близость чьих-то длинных, длинных,
Красиво загнутых ресниц.
Люблю
О, девочка моя, твои слова так скрытны,
Но я в глазах твоих все тайны уловлю.
Я твой подвижный стан, прямой и беззащитный,
Так радостно-светло, так ласково люблю.
Когда к твоей руке я тихо прикасаюсь,
Тобою я давно безмолвно восхищаюсь,
Пока - молчали мы, но раз мы были рядом.
Ах, что-то и влекло, и отстраняло нас,
И долго я смотрел любующимся взглядом
В сиянье темное твоих лучистых глаз.
И вдруг твой взор поймал, так нежно заблестевший,
Как будто вся душа, дрожа, в него вошла,
Но вмиг смутилась ты, стыдливо покрасневши,
И вновь потухший взор поспешно отвела.
О, девочка моя, мы связаны тем взглядом,
Заметила ли ты, - все переходит в сон?
Я навсегда хочу с тобой остаться рядом,
Девичеством твоим лучисто осенен.
Сегодня вечером, когда наш знак прощальный -
Прикосновенье рук я ласково продлю,
О, девочка, пойми, что я душой печальной
Тебя и радостно, и ласково люблю.
Меж лепестков
Ты помнишь наши встречи летом
Меж лепестков, меж лепестков?
Где трепетал, пронизан светом,
Кудряволиственный покров?
Ты помнишь, раздвигая травы,
Мы опускались у куста?
И были взоры так лукавы,
И так застенчивы уста.
К стволу развесистого дуба
Затылком приклонялась ты,
И жадно я впивался в губы -
Две влажно-алые черты.
Я обвивал руками шею
И локти клал тебе на грудь.
И называл тебя моею,
И всю тебя хотел втянуть...
Дрожали лепестки смущенно
В волнах вечернего огня...
Зеленоглазая мадонна,
Еще ты помнишь ли меня.
Мимоза
Мы будем близки. Я в том уверен.
Я этой грёзой так дорожу.
Я суеверен. Я весь дрожу.
Мимозой строгой она родилась,
Безгласна к просьбам и ко всему.
И вдруг так чудно переменилась
И приоткрылась мне одному.
Она мимоза. Она прекрасна.
Мне жаль вас, птицы! И вас, лучи!
Вы ей не нужны. Мольбы – напрасны.
О, ветер страстный, о, замолчи.
Я лишь счастливый! Я в том уверен.
Я этой грёзой так дорожу.
Восторг предчувствий – о, он безмерен.
Я суеверен. Я весь дрожу.
Моей первой любви
Когда я мальчик, не любивший,
Но весь в предчувствиях любви,
В уединениях вкусивший
Тревогу вспыхнувшей крови,
Еще доверчивый, несмелый,
Взманенный ласковостью грез,
Ненаученный, неумелый,
Тебе любовь свою принес,
Ты задрожала нужной дрожью,
Ты улыбнулась, как звезда,-
Я был опутан этой ложью,
И мне казалось-навсегда.
Мне; нравились твои улыбки,
Твоя щебечущая речь,
И стан затянутый и гибкий,
И узкость вздрагивавших плеч.
Твои прищуренные глазки
И смеха серебристый звук,
И ускользающие ласки
Слегка царапающих рук.
Мороз
О, не ходи на шумный праздник.
Не будь с другими. Будь одна.
Мороз, седеющий проказник,
Тебя ревнует из окна...
Зажгла пред зеркалом ты свечи.
Мерцает девичий покой.
Ты поворачиваешь плечи,
Их гладя ласковой рукой.
Смеясь, рассматриваешь зубки,
Прижавшись к зеркалу лицом.
Тебя лепечущие юбки
Обвили сладостным кольцом.
Полураздета, неодета,
Смеясь, томясь, полулежа,
В тисках упругого корсета,
Вся холодаешь ты, дрожа.
Teбе томительно заране
В мечтах о сладком торжестве. –
Вокруг тебя шелка и ткани
В своём шуршащем волшебстве!..
Мороз ревнив и не позволит.
Оставь лукавые мечты.
Он настоит, он приневолит.
Его послушаешься ты.
Сердито свечи он задует.
Не пустит он тебя на бал.
О, он ревнует, негодует!..
Он все метели разослал!
Уж он занёс просветы окон,
Чтоб не увидел кто-нибудь,
Как ты приглаживаешь локон
И охорашиваешь грудь.
О, уступи его причуде,
Ты, что бываешь так нежна.
О, не ходи туда, где люди.
Не будь с другими. Будь одна.
Ты знаешь, ведь и мне обидно,
Что ты побудешь у других.
Что будет всем тебя так видно
Средь освещений золотых,
Что будут задавать несмело
Тебя, твой веер, кружева,
Смотреть на ласковое тело
Через сквозные рукава.
Мотыльки
Когда порой томлюсь прибоями
Моей тоски.
Жалею я, зачем с тобою мы
Не мотыльки?
Была б ты вся воздушно-белая,
Как вздохи грёз,
Летала б вкрадчиво-несмелая,
Средь жарких роз.
Летать с тобой так соблазнительно
Среди цветов.
О, как нежна, как упоительна
Жизнь мотыльков!
Нежность
Мы когда-то встречались с тобой,
Поджидали друг друга тревожно.
И казалось нам: можно...
Был эфир голубой.
Серебрил наш весенний союз –
Смех, как струн перетянутых тонкость –
Разбежавшихся бус
Восхищённая звонкость.
Мы смотрели друг другу в глаза,
Далеко, в голубую бездонность.
Называлась: влюблённость –
Наших грёз бирюза...
Но, шипя, подступила зима,
Поседела земля, как старуха.
И морозилась тьма,
И мы кланялись сухо.
Но в душе у меня сбереглось
Что-то близкое ласковой боли, –
Точно стоны магнолий
Между девичьих кос...
Если можешь позволить, позволь.
Мне так больно, и в том неизбежность.
Эта тихая боль –
Называется: нежность.
Осенние листья
Листья осенние жёлтого клёна,
Кружитесь вы надо мной.
Где же наряд ваш, нежно-зелёный,
Вам подарённый весной?
Брошены вы, как цветы после бала,
Как после пира венки,
Словно поношенный хлам карнавала,
Изодранный весь на куски.
Вы отслужили, и вы уж ненужны,
Презренный, растоптанный сор,
Ваш жаркий багрянец, осенне-недужный,
Мой только радует взор.
Прах позабытый умолкшего пира,
Где разрушено всё, разлито,
Листья, вы образ безумного мира,
Где не ценно, не вечно ничто.
Где всё мгновенно и всё – только средство,
В цепи безумий звено,
Где и весна, и светлое детство
Гибели обречено.
Листья, вы будите скорбь без предела
Жаром своей желтизны,
Вы для меня ведь – любимое тело
Так рано умершей весны.
Как же могу я легко, как другие,
Вас растоптавши, пройти,
Жёлтые листья, листья сухие
На запылённом пути?
Песня обещания
Счастье придет.
Дни одиночества, дни безнадежности,
Дни воспаленной, тоскующей нежности,
Счастье как светом зальет,
Счастье придет.
О, не грусти.
О, не желай же всегда недоступного.
Друга неверного, друга преступного
С тихим смиреньем прости
И не грусти.
Ты отдохнешь.
Я наклонюсь и в уста воспаленные
Тихо слова положу упоенные,
Губ моих нежную дрожь.
Ты отдохнешь.
Будет любовь.
Тело застонет от нежного счастия,
Тело душе передаст сладострастие.
Душу готовь,
Будет любовь.
После первой встречи
После первой встречи, первых жадных взоров
Прежде невидавшихся, незнакомых глаз,
После испытующих, лукавых разговоров,
Больше мы не виделись. То было только раз.
Но в душе, захваченной безмерностью исканий,
Все же затаился ласкающий намек,
Словно там сплетается зыбь благоуханий,
Словно распускается вкрадчивый цветок...
Мне еще невнятно, непонятно это.
Я еще не знаю. Поверить я боюсь.
Что-то будет в будущем? Робкие приветы?
Тихое ль томленье? Ласковый союз?
Или униженья? Новая тревожность?
Или же не будет, не будет ничего?
Кажется, что есть во мне, есть в душе возможность,
Тайная возможность, не знаю лишь - чего.
Смех
Как серебристо-пушистый мех.
И туч просветы лучисто-сини.
Как две снежинки, сомкнувшись крепко,
Неслись мы долго среди пространств.
Была ты робкой, была ты цепкой.
Я – в упоенье непостоянств...
Летят снежинки, покорно тая,
И оседая на острия.
Иду. Встречаю. И забываю.
Всё мимолётно, и вечен я!
Встречаю женщин. Зовут улыбки.
И нежен профиль склонённых лиц.
И снег мелькает – он мягкий, липкий,
Он запушает концы ресниц.
На тонких ветках кудрявый иней,
Как серебристо-пушистый мех.
И туч просветы лучисто-сини.
На ветках иней. На сердце – смех!
Смеющийся сон
Мне сладостно вспомнить теперь в отдаленьи
Весь этот смеющийся сон,
Всё счастье моё в непорочном сближеньи,
Которым я был упоён.
Когда, отрешённый от бредных сознаний,
Бичующих пыток ума, –
Я стал серебристым, как звёздные ткани,
Которых не трогает тьма.
Когда, отрешённый мгновенным разрывом
От всех зацепившихся рук, –
Я сделался грустным и нежным, и льстивым,
Твой преданный, ласковый друг.
Мне было так сладко поверить, смущаясь,
Что я не проснусь, не проснусь...
Мне было так сладко беречь, опасаясь,
Наш тихий, наш чистый союз.
И вот в отдаленьи, в задумчивой келье,
Где меркнет полуденный шум,
Сплетаются грёзы, звенит ожерелье
Моих очарованных дум.
Всё было так робко, мгновенно, мгновенно,
Один молчаливый привет.
И сердце смутилось, дрожа и блаженно,
И в сердце – ласкающий свет.
Какая-то радость незримых присутствий,
Которыми весь упоён,
Kaкие-то зовы влекущих напутствий,
Какой-то смеющийся сон.
Со всем, что мне дорого, ты умирала...
Со всем, что мне дорого, ты умирала:
с хорами созвездий и эхом веков,
стонала и таяла влага Арала
в тисках наступивших на горло песков.
Твое кольцоТвое кольцо есть символ вечности.
Ужель на вечность наш союз?
При нашей радостной беспечности
Я верить этому боюсь.
Мы оба слишком беззаботные...
Прильнув к ликующей мечте,
Мы слишком любим мимолетное
В его манящей красоте.
Какое дело нам до вечности,
До черных ужасов пути,
Когда в ликующей беспечности
Мы можем к счастью подойти?..
У меня для тебя
У меня для тебя столько ласковых слов и созвучий.
Их один только я для тебя мог придумать любя.
Их певучей волной, то нежданно крутой, то ползучей,
Хочешь, я заласкаю тебя?
У меня для тебя столько есть прихотливых сравнений -
Но возможно ль твою уловить, хоть мгновенно, красу?
У меня есть причудливый мир серебристых видений -
Хочешь, к ним я тебя унесу?
Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном взоре?
Я там долго таил, как тебя я любил и люблю.
У меня для тебя поцелуев дрожащее море, -
Хочешь, в нем я тебя утоплю?
У озарённого оконца
Как прежде ярко светит солнце
Среди сквозящих облаков.
Озарено твоё оконце
Созвучной радугой цветов.
Скользя по облачкам перистым,
Бежит испуганная тень,
И на лице твоём лучистом –
Изнемогающая лень.
Ах, я в любви своей неволен...
Меж нами – ласковый союз.
Но ты не знаешь, что я болен,
Безумно болен... и таюсь.
Ты вся как этот свет и солнце,
Как эта ласковая тишь.
У озарённого оконца
Ты озарённая сидишь.
А я тревожен, я бессилен...
Во мне и стук, и свист, и стон.
Ты знаешь город – он так пылен?
Я им навек порабощён.
Ах, я в любви своей неволен.
Меж нами – ласковый союз.
Но ты не знаешь, что я болен,
Безумно болен... и таюсь.
У светлого моря
Мне сладостно-ново, мне жутко-отрадно
Быть кротким, быть робким с тобой.
Как будто я мальчик, взирающий жадно,
Вступающий в мир голубой.
Еще неизведан, и чужд, и не начат
Светло приоткрывшийся путь,-
А сердце уж что застенчиво прячет,
На что не позволит взглянуть.
Еще мне неведом смущающий опыт,
Еще я не побыл с людьми, -
Мой робкий, мой первый, мой ласковый шепот
Прими, дорогая, прими.
У светлого моря прозрачных плесканий,
В слиянье двойной синевы,
Я вдруг отошел от тревожных сознаний,
Влияний всемирной молвы.
И снова я мальчик, и жду, улыбаясь,
И грезы, и миги ловлю...
И весь отдаваясь, и сладко смущаясь,
Тебя беззащитно люблю.
У светлого моря, в сиянье безбрежном,
Где шелестно ласков прибой, -
Так сладко, так сладко быть робким и нежным,
Застенчиво-нежным с тобой.
Ушедший
Проходите, женщины, проходите мимо.
Не маните ласками говорящих глаз.
Чуждо мне, ушедшему, что было так любимо.
Проходите мимо. Я не знаю вас.
Горе всем связавшим доверчивое счастье
С ласками обманщиц, с приветами любви!
Полюби бесстрастье, свет и самовластье.
Только в этом счастье. Только так живи.
Тени говорящие дрожавших и припавших,
Тянетесь вы медленно в темнеющую даль.
Было ль, было ль счастие в тех встречах отмелькавших?
Может быть и было. Теперь – одна печаль.
В дебрях беспролётных, в шелестах болотных
Ты навек погибнешь, если любишь их.
И я люблю тебя. И я к тебе прикован.
Так, как я жду тебя, так только счастья ждут.
Я знаю, - вся лазурь, вся беспредельность счастья,
Вся солнечность лучей, - в тебе заключена.
Поверив, тихо жду, усталый от ненастья.
Молитвам радостным внимает тишина.
