Старообрядческие книгописные школы конца XVII – начала XX века и их художественные особенности. Восточно-казахстанский областной архитектурно-этнографический и природно-ландшафтный музей-заповедник. Усть-Цильма и бассейн Печоры

Искусство благочестия - это звучит!

В музее на Делегатской открылась выставка, посвященная истории и культуре старообрядчества — «Искусство благочестия ». Первая выставка с аналогичным названием прошла весной 2018 г. в Егорьевске. Это был совместный выставочный проект Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства (ВМДПНИ) и Егорьевского историко-художественного музея. Город Егорьевск, как известно, находится в границах Гуслиц — области на юго-востоке Подмосковья, где традиционно расселялись старообрядцы. Гуслицы знамениты особой манерой иконного письма, медным литьем и ярким орнаментом певческих рукописей. Поэтому первое место выставки было выбрано не случайно.

Однако выставочный проект не реализован полностью, т.к. некоторые экспонаты не могли (в силу сохранности) поехать в Егорьевск, другие находились в частной коллекции, и по ним готовилась публикация, а третьи еще не были выявлены в фондах ВМДПНИ. Выставка «Искусство благочестия»-2 стала совершенно иным проектом, несмотря на то же название. Она шире представляет фонды ВМДПНИ, дополненные книгами дораскольной печати XVII в., экспедиционными материалами Научно-исследовательского института художественной промышленности (НИИХП) и предметами из личной коллекции иерея Алексея Лопатина (РПсЦ).

Отец Алексей любезно предоставил автору статьи бесценные для исследователя старообрядчества документы, касающиеся одного из потомков Тихона Федоровича Большакова, — знаменитого не только в России, но и за рубежом антиквара, коллекционера и библиофила. Речь идет о его внуке Николае Сергеевиче Большакове (1889 — ?). Работая в фондах отдела печатных источников и изобразительных материалов ВМДПНИ, натолкнулась на хорошо известную мне фамилию — Большаков. Тогда подумалось: «а не имеет ли он отношение к знаменитому антиквару и коллекционеру?». Но только спустя два года, когда была задумана выставка, я вспомнила о «таблицах» Большакова, хранящихся в фонде. На рисунках «таблиц» красовались орнаменты поморских рукописей XVIII-XIX вв. Теоретический труд старшего научного сотрудника НИИХПН С. Большакова, который тоже хранится в фонде музея, называется «Национальный орнамент славяно-русских рукописей и народное искусство». Удивила дата его написания — 1947 год. Сразу после войны у сотрудников НИИХП нашлось время, силы и проявился интерес к старообрядческой книге. Завуалированное название научного труда Н.С. Большакова указывало на то, что коренной старовер был весьма осторожен и дипломатичен, однако свою любовь к старообрядчеству не смог скрыть в данной работе.

Русское религиозное движение, — писал Николай Сергеевич, — известное под именем старообрядчества, выражая свой протест против нововведений церковной реформы патриарха Никона середины XVII века, явилось одной из основных причин, послуживших к сохранению исконных русских художественных форм народного искусства Древней Руси. Стараясь сохранить в полной неприкосновенности церковные, бытовые и художественные основы «древнего благочестия», представители старообрядчества, тесно связанные с народными массами, не могли вместе с тем не отражать во всем укладе своей жизни, даже помимо своей воли, явлений развивавшейся реальной действительности.

Поморский орнамент Н.С. Большаков называет самобытным народным искусством, подчеркивая его органическое происхождение из глубин народа. Образцами для художников НИИХП, копировавших книжные орнаменты, послужили старообрядческие рукописные книги XVII-XVIII вв., хранящиеся в Российской государственной библиотеке, в частности, в «Собрании Рогожского кладбища»: «Поморские ответы», «Апостол», «Творения Дионисия Ареопагита» и др. Укорененное в старообрядческой среде понятие «древлецерковное благочестие», упоминаемое Н.С. Большаковым, дало название выставке — «Искусство благочестия». Оно отражает не только состав предметов, применявшихся в богослужении и характеризирующих уровень декоративно-прикладного и народного искусства, но и главное «искусство благочестия» христианина — молитву, для которой писались новые и сохранялись древние иконы, переписывались и украшались орнаментами книги, отливались медные образы.

Нельзя обойти молчанием и тот факт, что до открытия выставки о Николае Сергеевиче Большакове не было известно практически ничего, кроме того, что он наследник антикварного дела Большаковых. Ни даты рождения, ни места учеба и работы мы не знали. Мне, как куратору выставки, несмотря на занятость в разработке выставочного проекта, пришлось ехать в РГАЛИ. В архиве нашелся всего один документ, приоткрывающий завесу над биографией Н.С. Большакова. Выявленный документ стал основой для выступления на Международной научно-практической конференции «Румянцевские чтения — 2018. Библиотеки и музеи как культурные и научные центры: историческая ретроспектива и вклад в будущее». Доклад «Н.С. Большаков — антиквар, библиофил и ученый» опубликован во 2-й части Материалов конференции (М., 2018). Теперь, дорогой читатель, вы понимаете, как я удивилась и обрадовалась, когда отец Алексей, увидев анонс выставки на сайте ВМДПНИ, предложил мне познакомиться с документами из его личной коллекции? По словам батюшки, некий потомок из рода Большаковых в 1990-х годах пришел к нему в церковную лавку и предложил купить документы, относящиеся к Большаковым. Так появились новые подробности из жизни Николая Сергеевича. На основе документов подготовлена к печати статья для журнала «Культурное наследие России». Очень надеюсь, выйдет в этом году.

Приоткрою вам еще один секрет выставки «Искусство благочестия». Дело в том, что она монтировалась вне плана. Это значит, что нет ни времени, ни денег менять цвет и архитектуру застройки предыдущей выставки. Есть сверхзадача — вписаться со своей выставкой в уже существующее выставочное пространство. Что мы с монтажниками из выставочного отдела Вячеславом Кокуриным и Русланом Клейменовым героически сделали. Чудесно смотрятся лубки с традиционными для старообрядчества сюжетами («Птица Сирин», «Птица Алконост», «Душа чистая»). Фиолетовые паспарту, в которые окантованы лубочные картинки, прекрасно выделяются на светло-зеленом фоне четырех прямоугольных секций. Под лубками — стеклянные кубы с лестовками, поясами, подручником и кацеей из собрания отца Алексея Лопатина. И надо ж так случиться, что у меня интуитивно появилось желание взять все четыре лестовки и четыре пояса, которые мне предложили на выбор. А секций, как потом оказалось, тоже четыре. Мой выбор — беру все!

Зал, разделенный двумя колоннами с арками, решено было логически разделить: в первом будут висеть иконы, резные кресты, стоять витрины с медным литьем, а во второй части зала — материалы НИИХП. Помимо орнаментов, выполненных под руководством Н.С. Большакова, в фондах музея были выявлены таблицы с материалами алтайских экспедиций НИИХП. В 1950-е гг. институт отправил своих специалистов в экспедицию, чтобы запечатлеть быт жителей Рудного Алтая, среди которых было немало староверов. Это место тесно связано с легендой о Беловодье. На Алтае достаточно названий, в которых звучит слово «белый»: озеро Белое, река Белая, река Белокуриха, гора Белуха и т.п. Наверно, поэтому легендарная сказочная страна, с которой связывали свои мечты староверы, называлась Беловодьем — святая земля, где живут русские люди, бежавшие от религиозных раздоров XVII века. После почти двухвековых попыток найти землю обетованную, многие ее искатели стали считать Беловодьем Бухтарминский край. Поселившиеся здесь старообрядцы были беглецами, скрывавшимися в труднодоступных ущельях алтайских гор от правительственных повинностей, крепостной неволи, религиозных гонений. Поселения бухтарминских старообрядцев — одни из первых русских крестьянских поселений на территории Восточного Казахстана. В 1765 г. было издано специальное правительственное распоряжение, в котором повелевалось ссылать в Сибирь беглецов-староверов из Польши и Литвы, поэтому на Алтае их стали называть «поляками». В 1760-е гг. были основаны все коренные селения «поляков» в Змеиногорском (по другим источникам «Зимогорском») округе Алтая: Екатерининка, Шемонаиха, Лосиха (Верх-Уба), Секисовка, Бобровка. Вскоре появились новые деревни, где жителями были только староверы: Малая Убинка (Убинское), Быструха, Черемшанка и др.

Большаков Н.С., Архипова З.А., Агранович З.Л., Скубенко Н.Б., Темерина А.С., Чураков Н.С. Таблица-зарисовка орнаментальная. Картон, бумага, акварель, краска бронзовая, тушь. М., 1947

Экспедиционные материалы НИИХП 1950-х гг. стали этнографическим документом, запечатлевшим одежду и быт алтайских староверов. На одной из таблиц-зарисовок красуются тканые гарусные пояс и опоясок 1906 г. Эти вещи — собственность Веры Филипьевны Сысоевой из села Туманово Солонешенского района Алтайского края (зарисовка А.В. Курочкиной). На другом рисунке той же художницы изображены тканые гарусные пояс и две опояски работы Клепиковой Матрены Мироновны из села Усть-Кокса Горноалтайской автономной области (1900-1910-ее гг.). На одной из таблиц-зарисовок — изображение женской фигуры в старообрядческом костюме мастерицы Черновой из села Черемшанка. Указано, что давность костюма — пятьдесят лет (рисунок Е.Г. Яковлевой, 1954 г.). На девушке кофта шерстяная малинового цвета с набивным рисунком, отделана кружевом, сарафан шерстяной зеленого цвета с тканым узором, расшит шелком. Несколько картонов с зарисовками — это изображение мужских старообрядческих рубах из села Мало-Убинское Зимогорского района Казахской ССР (на каждой есть пометка, что рубаха принадлежит Краеведческому музею г. Омска).

Есть на выставке уникальный, т.е. в единственном числе, предмет — подписная иконная доска с тремя медными иконами-врезками: Крестом, складнем с иконой Богоматери Казанской в среднике и иконой святителя Николы. В качестве предстоящих у Креста темперой изображена святая мученица Татьяна, покровительница заказчицы иконы. На обороте имеется надпись, свидетельствующая о принадлежности иконной доски. После расчистки медного литья реставратором Иваном Бирюковым оказалось, что образы посеребрены…

И напоследок еще один секрет от куратора. Книги XVII в. не поехали в Егорьевск, т.к. был риск, что от перемещения из фондохранилища, перепада температуры (мы все-таки ехали до Егорьевска почти три часа) книги могут претерпеть нежелательные изменения. Поэтому и было решено, что если выставка состоитсяв Москве, то книги на нее точно попадут. Так на выставке «Искусство благочестия» оказалось редкое старопечатное издание — Псалтырь Московского печатного двора 1645 г. Книга издана при последнем патриархе Древней Руси Иосифе. Кроме псалмов пророка и царя Давида, Псалтырь включает знаменитое «Феодоритово слово» о двуперстии. На полях и отдельных страницах книги многочисленные записи различными почерками XVII-XX вв. Другим интересным изданием стала «Триодь Постная» (Москва: Московский печатный двор, 1642 г.). На листе 97 и последующих имеется запись почерком XVII века: «Сия книга города /?/пятницкой церкви святыя мученицы пороскевы пятницы». Другая примечательная книга выставки «Минея. Сентябрь» (Москва: Московский печатный двор, 1644 г.). На первых страницах почерком XVII века: «Сия книга месяц сентябрь церкви казанския богородицы что внутри града а листов 448». Своим небольшим открытием считаю находку в библиотечном фонде музея — певческую рукопись с гуслицким орнаментом — «Осьмогласник» начала ХХ века, которая будет переведена из библиотечного фонда в фонд Редкой книги ВМДПНИ.

Несколько слов следует сказать и о том документальном фильме, что демонстрируется на выставке. Фильм любезно предоставили коллеги из Егорьевского музея. Снят он в 2012 году и рассказывает о старообрядческой Палестине — Гуслицах и граде Егорьевске. Фильм не просто интересный, а очень интересный. Авторский текст с тонким юмором повествует о чувствах староверов к Петру Первому. Сотрудники музея Древнерусской культуры имени Андрея Рублева с любовью говорят в фильме о вкладе старообрядцев в дело сохранения исконной русской культуры, чего бы это ни касалось — иконописи, медного литья или книг. Прекрасная работа оператора оставляет щемящее чувство тоски по красоте русской природы, от которой оторвался столичный житель. Обязательно посмотрите фильм, если придете на выставку. Планировалось, что выставка будет работать до двадцатых чисел июля сего года, однако ее продлили. Приятного просмотра!

В XVII веке после церковного раскола приверженцы старой веры пытались сохранить свои традиции не только в религиозной жизни, но и в быту. На старообрядческую кухню это наложило ограничения - отказ от употребления определенных продуктов и использование разной посуды для своих и чужих.

Кухня старообрядцев как бы законсервировалась на последующие столетия. По сути, за малыми исключениями, это дошедший до нас без особых изменений срез русской кухни середины XVII века. Естественно, она состоит строго из скоромной и постной еды. Главным продуктом питания считается хлеб ржаной, пшеничный. В большом количестве употребляются картофель, капуста и другие овощи, особенно осенью и зимой.

В мясоеды в общинах старообрядцев ели баранину, свинину, говядину. В пищу шли охотничьи трофеи - дикие козы, олени. Ели мясо жареным и тушеным, мясные щи, суп, похлебку, яичницу на сале, молоко, масло, сметану, творог, простоквашу, пельмени, суп-лапшу с мясом, пирожки с печенью, студень и другие блюда. По постным дням (средам и пятницам) пища была скромнее: хлеб, блюда из муки, появившийся в XVIII веке картофель с растительным маслом или «в мундире», капуста, постные щи, суп, ботвинья с луком, кисель, разные каши. В пост пекли пироги с луком, грибами, морковью, иногда с рыбой, лепешки с ягодами и овощными начинками.

Павел Иванович Мельников

Не было, пожалуй, другого писателя, лучше знавшего и изобразившего быт раскольников, чем Мельников-Печерский. Это как раз тот случай, когда говорят: самый страшный черт - это бывший ангел. С 1847 года Павел Иванович Мельников (принявший позднее литературный псевдоним Андрей Печерский) служил чиновником особых поручений при нижегородском генерал-губернаторе, а с 1850 года - в Министерстве внутренних дел, преимущественно по делам раскола. К государственной службе относился необыкновенно ревностно, был «административным донкихотом», чем вызвал недовольство начальства и осуждение общественности.

Прославился как жестокий разоритель скитов и даже стал «героем» раскольничьего фольклора (о нем слагались песни и легенды - например, будто Мельников заключил союз с дьяволом и стал видеть сквозь стены). Однако, досконально изучив раскол, писатель изменил свое отношение к нему. Целый ряд его произведений («В лесах», «Гриша» и другие) - это своеобразная энциклопедия нравов старообрядцев, сложившихся к концу XVIII - середине XIX века.

«Выпили по чашке чаю, налили по другой. Перед второй выпили и закусили принесенными отцом Михеем рыбными снедями. И что это были за снеди! Только в скитах и можно такими полакомиться. Мешочная осетровая икра точно из черных перлов была сделана, так и блестит жиром, а зернистая троечная, как сливки - сама во рту тает, балык величины непомерной, жирный, сочный, такой, что самому донскому архиерею не часто на стол подают, а белорыбица, присланная из Елабуги, бела и глянцевита, как атлас».

Как видите, все весьма благообразно. Даже зернистая троечная... Кстати, не подумайте, что это значит «так себе, на троечку». Дело в том, что белужью зернистую икру лучшего сорта до появления железных дорог отвозили в Москву и другие места на почтовых тройках тотчас после посола. Оттого и звали ее «троечной». Конечно, было бы преувеличением считать процитированные пассажи образцом старообрядческой кухни.

Основная масса людей питалась гораздо скромнее. Тот же Мельников-Печерский, описывая деревенские порядки, дает совсем другую картину: «Но теперь Великий пост, к тому ж и лесованье к концу: меньше двух недель остается до Плющихи, оттого и запасов в зимнице немного. Петряйкина стряпня на этот раз была не очень завидна. Развел он в очаге огонь, в один котел засыпал гороху, а в другом стал приготовлять похлебку: покрошил гулены, сухих грибков, луку, засыпал гречневой крупой да гороховой мукой, сдобрил маслом и поставил на огонь. Обед разом поспел».

Ну а в жизни наверняка все было как-то посередине - ни странно смотрящейся в религиозной среде роскоши, ни чрезмерных самоограничений. Студень с хреном, солонина, щи со свежим мясом, лапша со свининой, пироги с говядиной, баранина с кашей - в большинстве обеспеченных старообрядческих домов эти блюда составляли основу питания. В семьях гостей угощали сбитнем, замененным позднее чаем. Этот обычай до XIX века сохранился по городам в купеческих домах, куда не совсем еще проникли новые обычаи, по скитам и вообще у сколько-нибудь зажиточных простолюдинов.

На сладкое предлагали так называемые заедки - конфеты, пастилу, разные пряники, орехи грецкие и миндальные, фисташки, изюм, урюк, варенье, финики, яблоки свежие и моченые с брусникой. Впрочем, были у старообрядцев и существенные отличия от «традиционной» кухни. Посты соблюдали все христиане - и никониане, и староверы. Единственно, старообрядцы блюли их строже и в определенные дни не вкушали не только масла, но даже вареной еды - практиковалось сухоядение.

Чем же конкретно отличался раскольничий рацион от общерусского? Отдельные старообрядческие согласия придерживались почти ветхозаветных понятий «чистое - нечистое». Членистоногие, моллюски, кролики, а также бобры не входили в рацион особо ревностных христиан. (Кролик - «копыт нет и жвачку не жует».) Кое-кто, подобно иудеям, не употреблял и не употребляет скумбрию, налима, миногу, угря и осетра, так как это бесчешуйные рыбы, запрещенные еще в Ветхом Завете.

Также до сих пор некоторые согласия (беспоповцы, неокружники) не едят картофель, не пьют чай и кофе (беспоповцы). Вообще, чай плохо приживался в староверской среде, но купцы чайный обычай все же укрепили. И сейчас в старообрядческом мире на религиозные праздники и поминки никогда не подадут «современную» еду: жареную картошку, бутерброды, салат оливье, курицу гриль. На столе будет лапша, пироги, блины, щи, каша, запеканки, жареная рыба, грибы, мед. Если это поминки, то и, скорее всего, не будет мяса. Но обязательно предложат «сыто» - крепкий манный пудинг, нарезанный на кусочки по числу гостей и едомый в конце трапезы, когда все встают и поется «Со святыми покой» (именно «покой», а не «упокой»). «Поесть досыта» - возможно, это и означало «поесть до вкушения сыта». Что символизировало манну небесную и будущую жизнь.

Традиции и быт старообрядцев. Выго-Лексинское общежительство

В 1694 г. из обосновавшихся на р.Выг в Олонецком уезде (Заонежье) беглецов-пустынников образовалась община во главе с бывшим церковным дьячком из Шунгского погоста Даниилом Викуловым. (По его имени общежитие часто называлось Даниловым, а старообрядцы-поморцы - иногда даниловцами). Объединенные усилия быстро принесли плоды. Уже через четыре года Выг располагал многоотраслевым хозяйством: распаханы значительные площади земли под пашни, заведены огороды, разведен в большом количестве скот, организованы торговля, зверовые промыслы на Белом море, ремесленное производство.

В 1694 г. из обосновавшихся на р.Выг в Олонецком уезде (Заонежье) беглецов-пустынников образовалась община во главе с бывшим церковным дьячком из Шунгского погоста Даниилом Викуловым. (По его имени общежитие часто называлось Даниловым, а старообрядцы-поморцы - иногда даниловцами). Объединенные усилия быстро принесли плоды. Уже через четыре года Выг располагал многоотраслевым хозяйством: распаханы значительные площади земли под пашни, заведены огороды, разведен в большом количестве скот, организованы торговля, зверовые промыслы на Белом море, ремесленное производство. Число поселенцев пустыни достигало 2000 человек, больших жилых (братских) келий было 14, настоятельские кельи на жилых подклетах были "подобны светлицам", с изразцовыми печами и стенными часами. К началу XVIII в. сложился архитектурный облик общежительства: в центре соборная часовня с трапезной и столовой, колокольня, по периметру располагались больница, жилые кельи, хозяйственные службы. Все это было окружено высокой стеной, за которой располагалась гостиница для паломников. Через р.Выг был построен мост.

Все было устроено по подобию большого монастыря. Выговское общежительство нередко именуют монастырем, хотя там, кроме начального периода, почти не было монахов; здесь жили миряне. Однако внутренняя жизнь: раздельное проживание мужчин и женщин (в 1706 г. женская часть была переведена за 20 верст на р.Лексу) и управление были устроены по типу монастыря. (Ил. 3). Настоятелей называли киновиархами (от греч. "киновия" - монастырь). В скитах, разбросанных на 40 верст вокруг по подчиненной округе - суземку, - разрешалось проживание семьями. В конце XVIII в. суземок включал до 30 селений с числом жителей до 17000 человек. (Е.М.Юхименко. Культура).

Исключительно широкий организационный и просветительский характер носила деятельность второго и третьего киновиархов - братьев Андрея и Семена Денисовых (1703 - 1741 гг.). (Ил.32). Были устроены школы для детей и взрослых, куда привозили учеников из отдаленных мест, специальные школы для писцов книг, певчих, организована подготовка иконописцев. Собрана богатейшая библиотека и возникла собственная литературная школа. Обычно её рассматривают как ориентированную на традиции древнерусской литературы. Последние исследования показали, что в выговской литературной школе традиционализм сочетался с новаторством, а созданные там произведения вполне соответствуют процессам, происходившим в русской литературе и культуре XVIII в. (Гурьянова). В Выго-Лексинском монастыре процветали разнообразные ремесла и рукоделия. Через обучения в общежительских мастерских и школах художественные традиции переходили в крестьянскую среду. Выг, благодаря огромным доходам, поддерживал не только волость (суземок), но и весь Повенецкий уезд Олонецкой губернии, привлекал большое число работников и работниц, хорошо оплачивал их труд. Активная деятельность Выгореции способствовала тому, что в XVIII - XIX вв. население всего Севера, особенно крестьянство, было сильно подвержено влиянию старообрядческой идеологии. И не одного Севера. Представительства (миссии) общежительства имелись в Петербурге, Архангельске, поволжских городах; цепочка их от Верхокамья через Урал (Таватуй, Невьянский завод), Кошутскую пустынь на р.Тавде, Тобольск, Ишимские степи протянулись в Сибирь, вплоть до Алтая. До второй половины XVIII в. Даниловский монастырь во многом выполнял роль идейно-организационного центра всей беспоповщины. Но даже после того, как он её утратил, выголексинские литературно-художественные традиции оставались определяющими для беспоповских течений староверов.

Вопрос о художественном наследии Выго-Лексинской старообрядческой пустыни был поставлен в 1926 г. В.Г.Дружининым, первым собирателем и исследователем созданных здесь памятников изобразительного искусства.

Одной из первых, как отмечал В.Г.Дружинин, появилась в монастыре необходимость в книгах и иконах. При переписке книг выработались особые приемы каллиграфии, полууставного письма (известного как поморский полуустав), вязи, инициалов. Развился и характерный стиль орнамента, получивший название поморского.

Декор выголексинских книг складывался постепенно, коллективным трудом переписчиков и художников первого поколения жителей Выга. На начальном этапе развития выголексинской книжности большое влияние на поморцев оказала эcтетика "дониконовской" печатной книги, особенно издания Московского печатного двора. Конец 10-х - начало 20-х гг. XVIII в. - время становления собственной писцовой школы и орнаментики того типа, который называют поморским. В дальнейшем выговские художники книги начинают все больше ориентироваться на яркое прикладное искусство, освобождаясь от прямого влияния типографских образцов (Плигузов). Для этого периода характерна особая пластичность почти объемных, рельефно выпуклых, нарядных узоров заставок, концовок, фронтисписов. Преобладает крупный лиственный барочный узор из завитков, вазонов, виноградных лоз, мотивов птиц, часто встречаются пышные рамки на титульных листах и заглавные буквы, украшенные фантастическими переплетениями свободных штрихов с цветами и листьями. Несмотря на некоторое однообразие в построении орнамента, фантазия художников находила все новые и новые решения. На фронтисписах встречаются портреты выговских киновиархов и писателей, на титульных листах и заставках - мотивы, заимствованные из других областей искусства, например, из архитектуры: колонок, обвитых лозами винограда с гроздьями из архитектуры XVII в. и др.

В течении всего XVIII - первой половины XIX в. выголексинские мастера развивают и совершенствуют свой стиль. Переписка книг для собственных нужд и на продажу становится важнейшей отраслью поморской "промышленности", а оформление книг, основанное на разделении операций, напоминает деятельность типичных центров народных промыслов. В первой четверти XIX в. в одной только Лексинской мастерской перепиской рукописей было занято несколько сот женщин-"грамотниц". Ежегодный доход Выголексинского общежительства от продажи рукописных книг оценивался в это время властями в 10000 руб. Списывание книг в Карельском Поморье не прекратилось и после закрытия общежительства правительством в 50-х гг. XIX в. Оно продолжалось в скитах, старообрядческих селах и деревнях выходцами с Выга и Лексы в организованных ими школах, которые просуществовали вплоть до начала XX в. В 1941 г. В.И.Малышев записал в с.Нюхча рассказ А.Д.Носовой, более двадцати лет занимавшейся перепиской рукописей в скитской школе. Это уникальное свидетельство, освещающее быт книгописцев и технику книгописного дела. (Малышев, 1949).

После сверки текста рукопись переплетали. Корки переплета почти всегда ставились деревянные и покрывались телячьей кожей, иногда бархатом или сукном, на менее важных книгах они делались картонными и даже бумажными.

Книжные переплеты украшались орнаментом, сделанным при помощи тиснения горячим способом, при котором иногда применяли листовое "золото" (бронза и поталь) и серебро. На кожу, выкрашенную обычно в черный или коричневый цвет, накладывали листы "золота" или серебра, на них клали разогретые на углях медные орнаментированные пластинки, называемые "глагольными" (с надписью "книга глаголемая"), "средниками" и "наугольниками", а затем кожу вместе с листами и горячими пластинками ставили под пресс. Для тиснения рамочных украшений имелись "дорожник" (медный полукруг) и "чеканка" - медное колесо на длинной ручке. Подобный способ изготовления рукописной книги зафиксирован новосибирскими археографами на Алтае в 60-х гг. нашего века. (Покровский, 1988. С.24-30).

Поморский орнамент охватил и другие сферы художественного творчества выговцев. Вместе с рукописями им стали декорировать рисованный лубок (настенные картинки), иконы, меднолитую пластику. Орнамент распространился и в росписи на бытовых деревянных изделиях, которые производились в общежительстве в XVIII и XIX вв. Расписывали прялки, шкафчики для посуды, столешницы, сани и прочую домашнюю утварь повседневного обихода. За пределами монастыря искусство выговцев перенимали целыми селениями крестьяне и этим кормились. Роспись по дереву даниловских художников и мастеров из окрестных мест относят к Олонецкой школе. Классификация центров росписи по дереву северной России имеет много мелких градаций и разночтений у разных исследователей. Э.П.Винокурова полагает, что явной близостью к Олонецкому отличается Каргопольский, Пудожский и Медвежьегорский (Повенецкий, Заонежский - по разным определениям) центры. Все они тяготеют к Выгу стилистически, а территориально располагаются фактически на землях бывшего Выговского суземка. Мастера этих центров испытывали влияние выговских художников, а иногда даже учились у них. Примером могут служить отец и сын М.И. и И.М.Абрамовы из заонежской дер. Космозеро. Старообрядец М.И.Абрамов в середине XIX в. изучал у даниловского старца иконопись. Впоследствии исполнял, кроме иконописных, малярные, столярные и др. работы. Переписка книг была его любимым занятием. Сын учился у отца и с 12 лет расписывал дуги, сани, прялки, наличники и фронтоны домов. Иногда мастер вводит в свои росписи орнаментальные дополнения, характерные для рукописных книг. (Культура. С.39).

Е.И.Иткина показала, что большое влияние на развитие росписи по дереву, её сюжетики оказал рисованный лубок. И.Н.Уханова выделяет как основной фактор влияния на роспись по дереву книжную миниатюру. К этому же склоняется В.Г.Дружинин. В целом, по-видимому, и поморский орнамент, и выговские книжная миниатюра и рисованный лубок внесли свою лепту в развитие росписи по дереву.

Сама поморская книжная миниатюра исследована мало. В.Г.Дружинин называет лишь иллюстрации к "Апокалипсисам". Большой интерес в качестве образца "промыслового" характера книгописной деятельности Выго-Лексинского общежительства, в том числе и при создании книжной иллюстрации, представляет лицевой сборник с "Апокалипсисом с толкованиями Андрея Кесарийского" 1840-х гг. из Древлехранилища УрГУ, полученный у поморцев в Курганской области. На Выге на хорошем профессионально-ремесленном уровне были изготовлены, судя по всему, только основы 71 миниатюры для "Апокалипсиса Толкового" с прорисовками фигур. Затем этот "полуфабрикат", вероятно, попал в Сибирь (хорошо известно, что посланцы Выга постоянно разъезжали по поморским общинам России для сбора подаяний, продажи книг и икон), где фигуры были раскрашены, на миниатюрах дорисованы примитивные пейзажные фоны и интерьеры, добавлены такие же заставки и инициалы, написан текст рукописи. В результате грубоватой, неровной раскраски и дорисовки, к тому же некачественными красками, иллюстрации рукописи приобрели ярко выраженный лубочный облик.

Выговская книжная миниатюра нашла своеобразное воплощение в появлении иллюстрированных настенных "Месяцесловов". "Месяцесловы" - годичная роспись православных праздников и поминаний выполняли роль календарей и пользовались большим спросом. Поэтому их стали выделять из книг и расписывать на отдельных листах, которые удобно вешать на стену, чтобы они всегда были перед глазами. Их украшали инициалами, орнаментами, миниатюрами, и для компактности делали двусторонними. Календари-месяцесловы получили большое распространение в рукописной практике Выга, их образцы сохранились во многих музейных и книжных хранилищах.

Вместе с тем, иконопись - это, пожалуй, наименее изученное искусство из всего художественного наследия Выга. В.Г.Дружинин сделал некоторые наблюдения над стилистикой выговских икон, которые и сегодня остаются теми признаками, по которым можно с трудом атрибутировать здешние произведения. Он отмечал, что на начальном этапе формирования даниловской школы мастера "подражали иконам Соловецкого письма, а потом Строгановского". На иконах второй четверти XVIII в. лики белые, середины и второй половины XVIII в. - желтые, конца XVIII в. - красно-коричневые. Мотивы палатного письма заимствованы из произведений царских изографов конца XVII в. Мастера стали сильно оживлять золотом пробелку облачений, в конце XVIII в. появляется тип позема, напоминающий тундру, покрытую мхом, с растущими на ней низкими елками. В XIX в. исследователь отмечает "охристый оттенок" ликов, сильно вытянутые пропорции фигур и украшение одежд золотом и узорочьем.

Меднолитая пластика среди всего выговского наследия имеет наибольшую распространенность и известность. Она получила развитие в общежительстве, по крайней мере, с начала XVIII в. Выговцы отливали различные изделия из меди: кресты, складни, образки, пуговицы, чернильницы, накладки и застежки для книг и т.п. Технология и стилистика медных даниловских литых крестов и иконок получила распространение в других старообрядческих центрах России, где тоже было организовано производство так называемого поморского литья, как и на Выге часто украшавшегося финифтью (эмалью). Меднолитой пластике в исследовательской и экспозиционной практике последних лет повезло больше иных выговских художеств (библиография - Винокурова С.144-145; аналитический обзор выставки - Культура. С.18-30).

"Необходимость отливки медных крестов и створов (иконок-складней), - по мнению В.Г.Дружинина - явилась у поморцев в связи с вопросом о форме креста, титлы (типа и содержания надписей) на нем, о запрещении молиться на чужие иконы и потребностью иметь при себе собственную правильную икону во время странствий и путешествий". Добавим, что массовое тиражирование меднолитых культовых изделий не только позволяло снабжать единоверцев "правильными" образами, но и обеспечивало значительные доходы общежительству. Как и все старообрядцы, поморцы признавали восьмиконечный крест, но только с надписью Царь Славы IC XC НИKА. Принятые у беспоповцев-федосеевцев кресты с "Пилатовой титлой" I.H.Ц.I. (Исус Назаретянин Царь Иудейский), они отвергали. В конце XVIII в. на петербургском и московском соборах федосеевцы приняли поморский тип надписи на кресте. В первой половине XIX в. "в Повенецком уезде были целые слободы, где жители занимались одни иконописью, а другие литьем медных образков. Образа скупал старшина Даниловского монастыря и рассылал по всей России".

Впрочем, производство культового медного литья старообрядцами началось еще до Выга. Не позднее начала 1680-х гг. неизвестный автор Послания "о антихристе и тайном царстве его" из зауральского Далматовского монастыря писал, что в Тюмени льют кресты "с голубками" т. е. с изображением в верхней части креста над Распятием благославляющего Саваофа, а под ним Св. Духа в виде голубя. Этот тип с надписью I.Н.Ц.И. стал затем общепринятым у староверов-поповцев: беглопоповщины, происходящих от неё часовенных, австрийского или белокриницкого согласия.

Побудительными причинами для развития на Выге другой области пластики: резьбы по дереву - традиционного искусства северян, - первоначально также были собственные нужды общежительства. Обряд похорон требовал установки на могиле не простого креста, но миниатюрного подобия часовни - креста-голбца в виде резного столбика с причеликами, наподобие двускатной крыши. Столбики-голбцы ярко раскрашивали, а в середине укрепляли поминальную икону - литую из меди, или писанную, или резную на дереве намогильную доску ("намогильничек"). Кладбище с такими крестами-часовенками напоминали мертвый городок. В резьбе намогильников выговцы достигли большого мастерства. Их искусство настолько прославилось, что на протяжении XVIII - XIX вв. они снабжали своими изделиями заказчиков из старообрядцев по всему Северу вплоть до Нижней Печоры, в Заволжье и даже на Урале: на кладбище местного оплота поморской веры с.Таватуй недалеко от Екатеринбурга в 60-х гг. XX в. имелись намогильные доски выговской работы.

Помимо переписки книг и рисования "грамотницы", как и другие живущие в общежительстве женщины, занимались шитьем. Золотое и серебряное шитье) -традиционное мастерство древнерусских рукодельниц, применялось при изготовлении поясов и гайтанов (лент для ношения крестов), лестовок (старообрядческих четок), бумажников и кисетов. Лексинские мастерицы изготовляли и расшивали также кички - головные уборы поморских старообрядок в виде расширяющихся кверху шапочек из парчи, бархата и шелка на твердой основе. В описании 1816 г. женского монастыря Лексинского поселения, где проживало в то время 720 женщин, говорится: "Упражнение их состоит в зимнее время в пряже, тканье, и вышивании золотом и серебром, которые вещи они продают и получаемые деньги кладут в общую казну". Особенно любили в обители шитье тамбуром. На рубеже XIX-XX вв. в Повенецком уезде насчитывалось около 500 вышивальщиц. О шитье в бывших выговских селениях современник в это время заметил, что из-за прибыльности этого промысла он вытесняет традиционное переписывание рукописей. (Винокурова. С. 140-142).

Другой доходный промысел, которым занимались выговцы в XVIII-XIX вв. ради пропитания - изготовление туесков из бересты на продажу. Туеса представляли собой декоративные изделия сплошь покрытые резьбой. В одном из соборных наставлений 1720-х гг. говорится о запрете вольной продажи туесов, что "сделаны не по чину пустынному, но с прикрасами мирскими". Однако сама резьба была столь искусной, что дополнительных украшений не требовалось.

На Выге создавались также резные деревянные иконы и поклонные кресты, гравюры с портретов наставников и основателей монастыря, картины маслом с назидательными, портретными и прочими сюжетами. Выговский центр стал также родоначальником искусства рисованного лубка. Иногда его называют акварельным лубком. Рисованный лубок исполнялся по легкому карандашному рисунку жидкой темперой: красками на яичной эмульсии или камеди (клейких веществах различных растений). У идеологов староверия существовала настоятельная потребность в разработке и популяризации идей и сюжетов, обосновывавших приверженность "старой вере" наглядными способами передачи информации. Просветительские задачи, потребность в наглядной апологетике способствовали зарождению и распространению в среде старообрядческого населения сначала Севера, а затем и центра России искусства рисованных настенных листов религиозно-нравственного содержания.

Рисованный лубок родился в середине XVIII в. (Иткина Е.И. С.37-39). Опираясь на высокую культуру рукописной книжной традиции, бережно хранившейся в среде старообрядческого населения, художники "переплавили" готовую форму печатного лубка (гравированной настенной картинки), имевшего к тому времени широко разработанную тематику и выпускавшегося большими тиражами, в иное, новое качество. Из иконного художества рисованный лубок впитал одухотворенность и изобразительную культуру. Развиваясь в среде крестьянских художников или в старообрядческих общежительствах, где тоже преобладали крестьяне, рисованный лубок в то же время был искусством станкового характера, искусством иллюстрации, а не украшения необходимых в быту вещей, каким преимущественно являлось крестьянское искусство. Рисованный лубок поэтому оказался более зависимым от искусства городского, ремесленного, профессионального. Отсюда его стремление к "картинности", заметное влияние барочных и рокайльных приемов. Крестьянская среда добавила к художественной природе рисованного лубка фольклорную традицию и образы народного коллективного сознания.

Е.И.Иткина в поморской школе рисованных картинок выделяет три отличающихся друг от друга направления. Первое представлено наибольшим количеством картинок и характеризуется яркостью. праздничностью, наивной лубочной открытостью. На этих рисунках, всегда выполненных на белом незакрашенном фоне, расцветает мир фантастической, сказочной красоты. Вторая разновидность поморских листов отмечается изысканной жемчужно-розовой гаммой. Лубки обязательно большого формата выполнялись на тонированном фоне и отличались мастерством исполнения. В картинках третьей категории особенностью является использование характерного для поморского орнамента мотива вьющегося акантового листа. Листья аканта сочетаются с традиционными птицами. В 1840-1850-е гг. в связи с репрессиями против Выговского и Лексинского монастырей производство рисованных картинок снизилось. Но и после закрытия общежительства в тайных деревенских школах в Поморье вплоть до начала XX в. продолжалось обучение детей старообрядцев, переписка книг и копирование настенных картинок.

Орнамент - декоративная композиция, составленная из элементов растительных, геометрических форм или их сочетаний, часто стилизованных, повторяющихся в определенном ритме. По характеру орнамента, его цвету и рисунку можно понять, какому народу он принадлежит. Орнаменты, украшающие русскую рукописную книгу, тесным образом связаны с ее историей. Открыв книгу и увидев украшающий ее орнамент, можно достаточно точно назвать век, когда она была написана, а иногда и город, из которого она происходит.

Что представляла из себя Русь в конце IX начале X века. Это было раздробленное языческое государство. Оно нуждалось в объединяющих началах: языке, письменности и морально-этической общности. Принятие единой религии христианства сыграло в этом вопросе решающую роль. В конце X века, киевский князь Владимир, опираясь на военные успехи, заставил византийского императора Василия II отдать ему в жены сестру Анну. После того как христианство стало единой религией, было найдено объединяющее начало для разноверующих племен Руси.

Приняв христианство, Русь получила от Византии новое для себя религиозное искусство в отработанном веками и доведенном до определенного совершенства виде. Естественно, что начало древнерусского искусства книги - это пора ученичества. Нужно было овладеть новым изобразительным языком, усвоить его законы и уже затем свободно выражать свои мысли, чувства, эстетические пристрастия.

Русские рукописи XI - XII веков, следуя традициям Византии и восточной Болгарии (откуда Русь получила славянскую письменность), украшались заставками, заставками-рамками и инициалами (крупными заглавными буквами) только старовизантийского типа. Этот орнамент встречается в двух вариантах. Одни роскошные композиции, выполненные темперой с золотом в манере, подражали перегородчатой византийской эмали. Характерной особенностью этой разновидности орнамента было использование строгих прямоугольных форм, иногда напоминавших сводчатые арки, с заполнением их стилизованными растительными и геометрическими мотивами (с обязательным использованием так называемого византийского цветка, обычно заключенного в круг).

Второй вариант декора старовизантийского орнамента - более графичен и прост. Чаще всего он выполнялся одной киноварью. Это либо белые силуэты на красном фоне, либо стилизованные растительные формы, построенные так, что могли восприниматься и как красный рисунок на белом фоне, и, наоборот, как белый на красном. Обе разновидности часто сопровождались изображением птиц, зверей и даже людей. В этом орнаменте силуэты людей и зверей нередко образовывали заглавные буквы. Другим излюбленным мотивом орнаментов были всевозможные плетенки из ремней, лент и жгутов, причем их можно видеть как на простейших бытовых предметах, так и на изысканных архитектурных сооружениях, ювелирных изделиях. В разное время в разных странах соединение этих орнаментальных мотивов в одну композицию дало новый, так называемый тератологический орнамент (от греческого слова «терас» чудовище). В нем, хитроумные переплетения ремней незаметно переходили в изображения сказочных чудовищ, зверей, птиц или человека.

От всего рукописного наследия Руси XI -XII веков до нашего времени дошло лишь около 100 рукописей. Основная масса памятников письменности Киевской Руси, где начиналось формирование искусства книжной миниатюры и орнамента, а также княжеств среднерусских территорий погибла во времена татарского нашествия. Но вот Новгород и Псков не испытали этого вторжения.

В Новгороде, например, от XIII - XIV веков сохранилось более 900 рукописей. В этих художественных центрах не прекращалась местная художественная традиция, и ослабли византийские влияния (западные крестоносцы в 1204 году захватывают Константинополь). Именно в Новгороде в конце XIII и XIV веков были созданы лучшие декоративные образцы самобытного тератологического орнамента, распространившегося затем в Москве, Пскове и других землях Древней Руси. На смену тератологии в украшениях книг приходят два новых типа орнамента: плетеный орнамент балканского типа и, несколько позднее, русский неовизантийский.

Книжное искусство Руси и прежде оживлялось влиянием балканской культуры, но особенно усилилось это воздействие после вторжения турок на Балканы, когда большинство книжных людей из южнославянских стран переселилось на Русь. Среди них были те, кто оказал заметное влияние не только на развитие книгописного искусства, но и самой русской литературы: болгарин Григорий Цамблак и серб Пахомий Логофет. Балканский орнамент, прочно завоевавший симпатии русских книгописцев XV - XVI веков, представляет собой переплетение окружностей, восьмерок, прямоугольников и квадратов со скругленными или острыми углами. В заставках эти фигуры пересекаются, строго подчиняясь повторам и симметрии. Пересечения образуют новые фигуры. В результате возникает орнамент с ярко выраженным ритмом и сложным рисунком. К концу XV века в придворных мастерских Москвы вырабатывается вариант роскошного балканского орнамента со щедрой многоцветной раскраской и обильным использованием золота.

Ко времени появления в русской книге XV - XVI веков неовизантийского орнамента, Москва уже укрепилась как столица формирующегося Русского централизованного государства. После Куликовской битвы в 1380 году, поверив в возможность окончательного освобождения, Русь стремится восстановить утраченные памятники культуры. Из Византии поступают и переводятся на славянский язык многие образцы греко-византийской литературы.

С приездом в Москву Софьи Палеолог византийки, воспитывавшейся в Италии, ставшей женой русского великого князя, значительно изменились обычаи и ритуалы при дворе Ивана III, усилился интерес к искусствам. Вскоре после падения Византии, Русь ощущает себя новым христианским центром и утверждает идею: Москва третий Рим. В этих условиях, обращение вновь в изобразительном искусстве к византийским мотивам было совершенно естественным. Но византийский материал лишь исходный компонент, быстро изменившийся до неузнаваемости в композициях в сочетании с тонкотравным орнаментом русского, итальянского, французского происхождения. Такая многонациональная пестрота мотивов в неовизантийском орнаменте говорит о хорошем знании русскими художниками книг европейского происхождения, особенно во времена Ивана Грозного.

Мастера различных художественных центров Руси перенесли в новый орнамент свои излюбленные сочетания цветов. Художники северных русских монастырей часто заменяли золотой фон торжественным черным. Так в русской рукописной книге сложился яркий своеобразный орнамент, который лишь условно носит название неовизантийский. Но вскоре и этот орнамент претерпел изменения. Связано это было с изобретением книгопечатания. В большинстве своем печатные книги украшались гравюрами, где белый растительный орнамент на черном фоне был выразителен и красив. Особой популярностью у западноевропейских издателей пользовались гравюры большого прописного алфавита, сочиненного вестфальским художником Израэлем ван Микенемом.

Не обошли его вниманием и русские мастера. Они использовали этот алфавит не как буквы, а как элементы орнаментальных украшений: рисовали в зеркальном изображении, соединяли отдельные детали в единую композицию, демонстрируя при этом не слепое копирование, а подлинное творчество. В книгописных мастерских Москвы и Троице-Сергиева монастыря появляются новые орнаментальные украшения необыкновенно красивое сочетание изящных форм многоцветного неовизантииского орнамента с включенным в него небольшим, резко очерченным полем - клеймом. Орнамент этих клейм напоминает черненую работу по металлу, а сеть золотых линий, иногда дополняющая его, лишь усиливает подобное сходство. В орнаментальных украшениях XVI века вновь, как и прежде, обнаруживается и общечеловеческая связь культур, и проявление национальных художественных вкусов и приемов декорирования.

В искусстве народов мира наблюдается интересное явление: часто, в манеру декоративного исполнения графических работ проникали элементы, связанные с приемами обработки наиболее распространенных в данной местности материалов. Таким материалом в прикладном искусстве Руси с ее огромными лесными пространствами, естественно, всегда было дерево. Материал красивый, легко доступный и поддающийся обработке простыми орудиями. Увлечение им оставило след и в искусстве книги: в XVI веке в рукописях был распространен орнамент, живо напоминающий деревянную раскрашенную резьбу на прялках, резных шкатулках, в декоре архитектуры. Это, как правило, круги, вписанные в прямоугольники, нарисованные и раскрашенные так, словно перед нами цветной эскиз для исполнения деревянной резьбы.

Русское книгопечатание, начавшееся в 1564 году, было делом государственным и осуществлялось по желанию государя Ивана IV. Уже первые издания на Руси отличались большой полиграфической красотой и уступали по художественному оформлению лишь дорогим заказным или подносным рукописным книгам. Рядовые рукописные книги часто проигрывали не только по скорости изготовления, но и по красоте украшений печатным книгам. Четкость шрифта и украшений, отличное выполнение инициалов и киноварной вязи заголовков, изящество чернофонных гравюр заставок все это сразу же сделало печатные издания образцами для подражания при изготовлении рукописных книг.

С появлением печатных книг рукописное искусство не перестало существовать, и оформлялись рукописи по-прежнему с большим разнообразием и изобретательностью, но теперь рукописная книга как бы шла вслед за печатной. На смену неторопливому полууставу, рукописному шрифту (письму), где каждая буква рисовалась словно печатная, все чаще и чаще приходит скоропись, а основным характерным орнаментом в рукописных книгах XVII столетия становится старопечатный. Это либо точные копии гравированных украшений печатных книг, либо свободные композиции растительного орнамента, как правило, на черном фоне и с имитацией гравированного штриха. Иногда такие орнаменты пестро раскрашивались в народном вкусе. Казалось, пройдет еще немного времени, и печатная книга не только потеснит, но и окончательно заменит рукописную, что в общем и можно наблюдать в XVIII веке.

Но, в общественной жизни России XVII века произошло событие, неожиданно продлившее рукописную традицию вплоть до начала XX века. В русской церкви начался раскол, образовалось старообрядчество церковная оппозиция, противостоящая нововведениям патриарха Никона. Официальная церковь и власть стали преследовать старообрядцев. Типографиям запрещено печатать для них книги, а напечатанные после Никона издания, которые можно было легко купить, старообрядцы не признавали. Они вынуждены переписывать для себя древние рукописи и дониконовские издания. От преследования властей старообрядцам приходилось уходить в глухие, малодоступные уголки России.

Но и старообрядцы не были едины: одни из них вообще не признавали священников и жили под началом старцев-наставников в основном по берегам и рекам Беломорья. Они получили название поморцев; другие признавали священников, поставленных из своей среды, и расселились более свободно по территории средней России, по преимуществу в глухих местах. Между ними существовало неприятие друг друга, что сказалось на облике рукописных книг. Характер украшений был как бы визитной карточкой, говорившей, какой старообрядческой среде принадлежит книга.

Поморцы украшали свои книги орнаментами только поморского типа. В основу композиций легли приемы и формы старопечатного орнамента, иногда с элементами барокко и образами народного орнамента стилизованных растительных форм. Красивые сочетания красного, черного, зеленого с золотом создавали ощущение яркости и в то же время строгости. Рисунок четок и почти скульптурно подчеркивает объемы. Излюбленный прием изображение маленьких изящных птичек на заставках и рамках поморского орнамента. Оформители поморских рукописных книг предпочитали целиком орнаментированные листы и заставки-рамки в начале разделов и глав; вместо концовок живописный букет цветов. Инициалы были крупные, с пышными растительными отростками почти во весь лист.

Книги старообрядцев, приемлющих священство, украшены только орнаментом так называемого гуслицкого типа. Это условное название он получил по имени подмосковной речки Гуслицы, по глухим, болотистым берегам которой разбросано много старообрядческих сел и деревень, чьи обитатели занимались переписыванием и украшением книг. Качество переписки и орнаментации было столь высоким, что выработанный здесь характерный орнамент стал общим и обязательным для украшения книг старообрядцами этого согласия, где бы они ни жили. Гуслицкий орнамент состоит из стилизованных растительных форм с яркой радостной раскраской и специфическим рисунком. Он интересен прежде всего тем, что не содержит подражаний ни одному из рукописных книжных орнаментов. Травы, цветы и птицы вот его мотивы. И весь фантастический мир этого своеобразного растительного орнамента близок народному искусству средней полосы России.

Поморский и гуслицкий орнаменты завершили традицию украшения русской рукописной книги, просуществовав без изменения более двухсот лет. Орнамент русских рукописных книг всего лишь небольшая составная часть древнерусского изобразительного искусства. Достаточно внимательно проследить его путь, чтобы понять, что даже в сложных исторических условиях оно развивалось в едином потоке общеевропейской культуры.

При подготовке публикации были использованы материалы статьи
«Из истории русского орнамента» Ю.Неволина, М. 1987 г.

А Патап Максимыч любил на досуге душеспасительных книг почитать, и куда как любо было сердцу его родительскому перечитывать «Златоструи» и другие сказания, с золотом и киноварью переписанные руками дочерей-мастериц. Какие «заставки» рисовала Настя в зачале «Цветников», какие «финики» по бокам золотом выводила – любо-дорого посмотреть!

П. И. Мельников. В лесах.

С конца XVII в. основными центрами переписки и оформления кириллических рукописей становятся места компактного проживания старообрядцев: Выг (Выговская поморская пустынь), Ветка, подмосковные Гуслицы, села и скиты в бассейнах рек Печоры (особенно Усть-Цильма) и Северной Двины, Поволжье (Нижегородская, Самарская и Саратовская губернии), Верхокамье, Прибалтика (главным образом Латгалия и Западное Причудье), горнозаводской Урал, Сибирь, Белая Криница и др. Во многих из этих мест сложилась своя оригинальная школа рукописной книги с характерными для каждого региона особенностями шрифта, миниатюр и орнамента. Известный русский писатель П. И. Мельников (1818 – 1883), автор эпической дилогии о жизни керженских скитов «В лесах» и «На горах», будучи чиновником особых поручений МВД «по искоренению раскола», составил в 1854 г. «Отчет о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии», где, в частности, отмечал: «Лучшими переписчиками считаются поморские, т. е. живущие в скитах и деревнях Олонецкой губернии (1). Поморское письмо отличается как правильностью орфографии, так и каллиграфическим искусством. За поморскими следуют рукописи слободские, т. е. писанные в Черниговской губернии; в последнее время их распространяется несравненно менее. Наряду с слободскими рукописями стоят московские и иргизские, т. е. писанные в прежде бывших саратовских раскольничьих скитах. Наконец, в последнем разряде рукописей стоят сибирские и верховые, т. е. писанные в губерниях Нижегородской, Владимирской, Костромской и Ярославской. Кроме того, пишутся рукописи без особых притязаний на красоту почерка во всех почти местностях, где есть раскольники» (2).

1. Выг

В октябре 1694 г. в верховьях реки Выг (ныне Медвежьегорский район Республики Карелия) диакон села Шуньга Даниил Викулин (1653 – 1733) и посадской человек села Поневец из рода князей Мышецких Андрей Денисов (1674 – 1730) основали Выговскую поморскую пустынь (также Выголексинское общежительство или Выгореция) – один из первых по возникновению и впоследствии крупнейший по размеру и числу насельников центр беспоповского старообрядчества. Что же касается культурного значения Выголексинского общежительства (выговская школа иконописи и книгописания), то оно выходит далеко за рамки беспоповского толка: влияние выговского искусства, явившегося своеобразным эталоном художественного мастерства, свежего в отношении стиля и в то же самое время не выходящего за «уставные пределы», распространялось как на изобразительное творчество крестьян Олонецкого края, так и на все без исключения места компактного проживания старообрядцев.

Выголексинское общежительство состояло из Выговского (мужского) и Лексинского Крестовоздвиженского (женского). Последнее было основано в 1706 г. в 20-ти верстах от Выговского путем переноса женской обители на берег реки Лексны. К концу XVII столетия Выгореция уже располагала обширным хозяйством, которое постоянно разрасталось: пашнями, мельницами, скотом, морскими промыслами и т. п. Благодаря петровскому указу о веротерпимости от 1702 г. и политическому таланту братьев Денисовых, Андрея и Семена (1682 – 1740), выговцы заручились покровительством как местных властей, так и ряда влиятельных лиц в Петербурге, что послужило залогом дальнейшего процветания пустыни, переживавшей в XVIII в. свой расцвет.

Организатором книгописной школы на Выгу стал Андрей Денисов. Несколько необычным для того времени обстоятельством было то, что большинство выговских книгописцев составляли женщины – насельницы Лексинского общежительства (в 1838 г. таковых насчитывалось около 200). О значении местной «грамотной избы» говорит хотя бы тот факт, что в Поморье она была известна как «Лексинская академия», чьи «выпускницы», грамотницы -начетчицы, рассылались по всей России.

Выговская школа каллиграфии и миниатюры оформилась к 20-м гг. XVIII столетия. «На Выгу, – пишет Е. М. Юхименко, – было достигнуто исключительно искусное и изысканное оформление книги. <…> высокий профессионализм выговских писцов <…> подтверждается не только близостью почерков в рамках одной школы, но также исключительным качеством переписки» (3). Поморский полуустав сложился на основе рукописного полуустава последней четверти XVII в., источником для которого, в свою очередь, послужил старопечатный шрифт XVI столетия. Ранняя разновидность поморского полуустава (пер. пол. XVIII в.) сохраняет ярко выраженную генетическую связь со своим прототипом: буквы сжаты с боков и вытянуты по вертикали, «земля» пишется с небольшой нижней и изломанной верхней петлей. Окончательно собственный стиль письма выработался в местных «грамотных кельях» (книгописных мастерских) к 60-м гг. XVIII столетия – к этому времени вышеперечисленные черты ранних выговских почерков уступают место более квадратному начертанию букв (4).

Выговскую книгописную школу отличает тонкость и изящество линий, выверенность деталей, богатство красок, разнообразие инициалов, стилистическое единство и великолепный орнамент, восходящий к столичному придворному искусству последней четверти XVII в. Оформление выговских книг объединяет в себе растительные и архитектурно-геометрические формы: различные цветы, листья, ягоды, заставки с пышными антаблементами и т. п. В произведениях местных книгописцев также встречаются многочисленные украшения старопечатного стиля, отсылающие к рукописям Троице-Сергиевой лавры 1520 – 1560-х гг., чей декор, в свою очередь, создавался на основе гравюр нидерландско-немецкого художника Исраэля ван Мекенема (1440/45 – 1503). Титулы книг украшались роскошными вычурными орнаментальными композициями, восходящими, главным образом, к гравированным листам работы известных мастеров Оружейной палаты Василия Андреева (XVII в.) и Леонтия Бунина (ум. после 1714), – выговские каллиграфы активно использовали как их точные прориси, так и основанную на копиях собственную переработку (5). Миниатюры выговских манускриптов, равно как и прочих старообрядческих книг, носят очерковых характер, продолжая таким образом позднесредневековую изобразительную традицию. По красоте, качеству материалов и мастерству исполнения именно выговские рукописи по праву занимают первое место среди большинства когда-либо созданных послераскольных манускриптов славяно-русской традиции.

Отметим также то обстоятельство, что книгописное искусство Выга было лишено какой бы то ни было крестьянско-народной наивности и языческих реминисценций. – В этом отношении оно явилось прямым наследником и продолжателем высоких византийских и древнерусских традиций, к которым добавились элементы стиля барокко.

Местные книгописцы крайне редко обозначали свое авторство. Чаще всего оно выражалось лишь в простановке неброских инициалов – причем не обязательно в конце, но в самых разных частях рукописи. По всей видимости, данный факт объясняется сугубой монолитностью выговской школы: члены книгописной артели ощущали себя не индивидуальными мастерами, а лишь частичками единого общинного организма.

До наших дней дошли два примечательных документа, регламентирующих работу выголексинского скриптория: «Наставления надзирательнице “грамотной кельи” Наумовне» (пер. пол. XVIII в.) (6) и «Чинное установление о писмах, егоже должни вси грамотнии писицы со опасством соблюдати» (нач. XIX в.) (7). Данные сочинения наглядно иллюстрируют факт того, насколько значимой частью жизни обители являлась деятельность по переписке, украшению и реставрации книг. Содержание обоих текстов отсылает нас к епитимиям «О каллиграфе» прп. Феодора Студита, демонстрируя преемственность и непрерывность восточно-христианской книгописной культуры от раннесредневекового Средиземноморья до олонецких лесов XVIII – XIX вв.

Во второй четверти XIX столетия, с воцарением Николая Павловича (1825 – 1855), политико-идеологическая атмосфера вокруг Выгореции стала стремительно накаляться, а ее экономическое положение – ухудшаться. Среди серии правительственных указов, направленных на «искоренение раскола», был и указ от 1838 г., запрещавший выговцам переписку и распространение книг. Окончательное угасание Выголексинского общежительства произошло уже при следующем императоре, в 1856 – 1857 гг., когда местные часовни были запечатаны, а их имущество описано. Те рукописи, что не были вывезены самими старообрядцами еще до закрытия моленных, с годами разошлись по музеям, библиотекам и частным собраниям.

2. Ветка

Со второй половины 60-х гг. XVII в., в связи с началом репрессий, значительное количество противников богослужебных реформ переселяется на земли Стародубского полка Малороссии (Стародубье, сегодня западная часть Брянской области РФ), основывая здесь многочисленные слободы: Понуровку, Злынку, Клинцы и др. После неудавшегося стрелецкого бунта 1682 г. и последовавшего за его подавлением царского указа о возвращении стародубских беженцев в места прежних поселений часть старообрядцев-выходцев из Стародубья переходит границу Речи Посполитой и вне досягаемости для российских властей основывает на острове Ветка реки Сож одноименную слободу (ныне в Гомельской области Белоруссии). Первыми руководителями ветковских старообрядцев были двое священников – московский о. Кузьма и тульский о. Стефан. По мере усиления гонений со стороны правительства царевны Софьи (1682 – 1689) сюда стекалось все больше людей, несогласных с никоновой реформой. В конце XVII – начале XVIII в. в радиусе нескольких десятков километров от Ветки возникло еще 16 слобод: Косецкая, Романово, Леонтьево, Дубовый Лог, Попсуевка и пр. Переселенцы приносили с собой рукописные и старопечатные книги, переписывали и оформляли их. Таким образом, к началу XVIII столетия Ветка становится крупнейшим центром поповского старообрядчества и одним из главных анклавов славяно-русского книгописания. Несмотря на «выгонки» 1735 и 1764 гг., Ветка каждый раз возрождалась, хотя к концу XVIII в. она уже потеряла свое прежнее значение. Благодаря неоднократным переселениям из Стародубья на Ветку и обратно эти два региона никогда не теряли глубинной историко-культурной связи между собой, которая воплотилась, в числе прочего, в едином художественном стиле работ тамошних книгописцев, иконописцев, чеканщиков и резчиков по дереву.

Ко второй половине XVIII столетия на Ветке и в Стародубье выработался собственный стиль переписки и декорирования рукописей. Основным местом создания и оформления манускриптов был ветковский Покровский мужской монастырь, на протяжении XVIII в. являвшийся крупнейшим старообрядческим монастырем с богатейшим книжным собранием. Характер стиля местных мастеров, в том числе книгописцев, с его безграничным разнообразием растительных узоров, отсылающих зрителя к образу райского сада, яркостью и богатством цветовой гаммы, нашел отражение в дошедшей до наших дней старинной ветковской поговорке: «Наша Ветка, как конфетка, вся на фокусах стоит» (8).

Чрезвычайно насыщенные растительные орнаменты ветковских рукописей отличаются динамичностью, характеризуются разомкнутыми, открытыми формами. Роскошно декорированные инициалы и заставки с массой мелких деталей, нередко украшены фигурками всевозможных птиц. Заставки, как правило, имеют цветной либо черный фон. В оформлении инициалов часто встречается точеный орнамент. Элементы старопечатного орнамента, хотя и весьма частотны, однако не настолько, как это имеет место в выговских и гуслицких манускриптах. Для работ ветковских каллиграфов характерно преимущественное использование в инициалах, заставках и орнаментах киноварного, терракотового, оранжевого, различных оттенков охристого, синего и светло-зеленого цветов. Золото местные мастера не применяли вовсе, что, в частности, отличает ветковскую книгописную традицию от выговской.

В конце XVIII столетия книгописное искусство Ветки постепенно переходит из монастырей в крестьянские дома, ввиду чего художественное качество оформления манускриптов ухудшается: декор становится более народным, а его стилистика – более разнообразной.

Былая слава Ветки закатилась еще в 70-х гг. XVIII в., но книжно-рукописная традиция продолжала жить здесь вплоть до 60-х гг. века XX. Последним из известных ее представителей был Феоктист Петрович Бобров из села Огородня. Окончательная гибель Ветки как культурно-исторического центра произошла после 1986 г., когда в результате Чернобыльской катастрофы бóльшая часть окружавших Ветку слобод оказалась в зоне отчуждения: слободы были выселены, а все их строения уничтожены.

3. Гуслица (Гуслицы)

В Средние века население данного края, занимающего ныне юг Орехово-Зуевского и север Егорьевского районов Московской области, было весьма малочисленным, что объяснялось не только его периферийностью и труднодоступностью (ввиду густых лесов и многочисленных болот), но и неплодородием местных почв. В конце XVII столетия в эти места, как и в ряд других глухих уголков Российского царства, устремляются многочисленные ревнители «древлего благочестия»; и Гуслицы становятся одним из главных анклавов поповского старообрядчества, «старообрядческой Палестиной», что отразилось, в частности, в поверье о сеявшем «семена раскола» о. Никите Добрынине («Пустосвяте»), опрокинувшем здесь «все лукошко».

Помимо хмелеводства, торговли, текстильного производства, различных народных промыслов, иконописи и деятельности криминального свойства (изготовление фальшивых денег, конокрадство, профессиональное попрошайничество («сбирка») и т. п.) местные жители активно занимались перепиской сакральных книг, к концу XVIII в. превратив Гуслицы во второй по значению (после Выга) центр старообрядческого книгописания, снабжавшего своей продукцией многие древлеправославные общины поповского направления как в России, так и за ее пределами.

Из всех школ старообрядческого книгописания манера гуслицких писцов, пожалуй, наиболее узнаваема и стилистически монолитна: гуслицкую рукопись трудно спутать с какой-либо другой. Испытав определенное влияние ветковского искусства, местные каллиграфы постепенно выработали собственный стиль, оформившийся примерно к концу XVIII столетия – к этому же времени относятся и наиболее ранние из дошедших до наших дней гуслицких манускриптов. В XIX в. уже не ветковская школа влияет на гуслицкую, но гуслицкая на ветковскую: упадок Ветки обусловил и упадок местного книгописания, который повлек за собой приток на Ветку рукописей гуслицкого письма – некоторые из них стали копироваться ветковскими мастерами.

Гуслицкий полуустав характеризуется едва заметным наклоном букв, их толщиной и некоторой вытянутостью; а в оформительском искусстве здешних книгописцев переплетаются старопечатный орнамент, элементы русского барокко и народное травное узорочье. «Главный мотив гуслицкого орнамента, – пишет Е. А. Подтуркина, – это крупные травы со стилизованными цветами и ягодами. Помимо растительных элементов, на страницах рукописей часто присутствуют изображения разнообразных птиц, все это создает образ райского сада» (9).

Кроме особенностей шрифта и декора (более лаконичного по сравнению с ветковской традицией), гуслицкие рукописи отличаются от ветковских меньшим богатством цветовой гаммы, но большей яркостью, сочностью, контрастностью, а у более поздних образцов даже некоторой ядовитостью чередующихся цветов, – зеленого, синего, малиново-красного и желтого, – часто представленных в виде своеобразной штриховки, что является наиболее заметной из характерных черт гуслицкой книгописной школы. Золото в оформлении гуслицких манускриптов появляется лишь со второй половины XIX в., но использовалось оно нечасто.

В начале XX столетия, ввиду начала массового печатного издания певческих книг и, как следствие, снижения спроса на более дорогие рукописи, масштабы гуслицкого книгописания заметно сокращаются. Однако многие старообрядцы все же продолжали отдавать предпочтение рукописной книге и определенный спрос на работу здешних мастеров оставался – благодаря рынку печатной продукции традиция отсеяла случайных книгописцев, оставив только лучших. «После 1917 г. – пишет о. Евгений Бобков, – издание певческих книг прекратилось. Но и переписка их уже не могла наладиться. Известны лишь несколько рукописей, написанных в 20-е гг. гуслицкими выходцами при Рогожском кладбище в Москве» (10).

4. Усть-Цильма и бассейн Печоры

Печорский край, богатый залежами серебра и меди, пушным зверьем и ценной рыбой, издавна привлекал к себе внимание русских князей и купцов, но регулярное освоение русскими поселенцами здешних мест началось лишь в середине XVI в.: в 1542 г. новгородец Ивашка Дмитриев Ластка получает великокняжескую жалованную грамоту на пользование землями по реке Печоре. В устье реки Цильмы на левом берегу Печоры несколько новгородских семей во главе с Ласткой основывают Цилемскую слободку – поселение, которое вскоре получает название Усть-Цильма. Через некоторое время поселение переносят на правый берег, а в 1547 г. в Усть-Цильме была поставлена церковь во имя свт. Николы. В 1667 г. проездом в Пустозерск в Усть-Цильме, по преданию, останавливался протопоп Аввакум. Сюда же были сосланы многие участники Соловецкого восстания и движения под руководством Степана Разина. Второе дыхание освоение края обрело в конце XVII – начале XVIII в., когда в этот отдаленный, суровый и малоосвоенный регион потянулись массы людей, не принявших церковных реформ патриарха Никона.

Рукописные книги, как правило, привозились в Усть-Цильму служилыми людьми – новгородцами, москвичами, устюжанами, а также самими усть-цилемцами, ездившими по торговым делам. На рубеже XVII – XVIII вв. значительное число рукописей и старопечатных книг привезли на Печору старообрядцы, бежавшие в эти места от преследований со стороны властей. В XVIII – XIX вв. они основали здесь множество скитов – крупнейшими из них были Великопоженский и Омелинский. При многих скитах имелись школы-граммотницы , библиотеки-книжницы и книгописные мастерские.

Образцом для великопоженских и омелинских книгописцев была традиция Выга. На основе поморского полуустава здесь сформировался собственный тип шрифта – печорский полуустав. Книги, переписанные здешними писцами, отличаются от выговских меньшей стройностью шрифта, большей свободой линий, менее тщательной прорисовкой деталей, некоторой упрощенностью.

Со второй половины XIX в., после «выгонки» крупных старообрядческих скитов, печорская книгописная традиция переходит в избы прошедших обучение в скитах местных крестьян, наиболее талантливым из которых, бесспорно, являлся Иван Степанович Мяндин (1823 – 1894). Впрочем, на низовой Печоре продолжали существовать многочисленные мелкие скиты скрытников, в которых также велось книгописание.

После 1905 г., когда старообрядцам было разрешено свободно печатать дореформенные книги и на Печору хлынул значительный объем типографской продукции, число местных писцов несколько сократилось, однако труд книгописца не исчез вовсе, но органично дополнял труд типографа – индивидуальное творчество нисколько не потеряло своей цены.

Вплоть до советского времени почти каждая семья в Усть-Цильме и окрестностях имела в собственности рукописные книги, а в некоторых домах располагались целые собрания рукописей и старопечатных книг, которые были объектом трогательной любви и заботы. Хозяева, простые крестьяне и рыбаки, старались зафиксировать историю буквально каждой своей книжки, облекая владельческие записи в традиционную форму средневековых маргиналий . В то же время следует подчеркнуть, что книги вовсе не лежали мертвым грузом – чтение средневековой, в особенности церковнобогослужебной, литературы было важной составляющей повседневной жизни людей, тем источником, в котором они черпали духовные силы и находили ответы практически на все волновавшие их вопросы, как метафизического, так и бытового характера.

Помимо крепких крестьянских домов к концу второго десятилетия XX в. книжно-рукописная традиция Усть-цилемского края концентрировалась вокруг единоверческой церкви в Усть-Цильме (закрыта в 1925-м), а также моленных села Замежное, деревень Боровской, Скитской и Омелино (первые три были закрыты в начале 20-х гг., четвертая – в начале 30-х) (11).

Неожиданную и весьма острую актуальность книгописание обрело после 1917 г., когда в течение нескольких последующих лет выпуск духовной литературы был практически полностью прекращен. Однако новые времена не пощадили ни переписчиков, ни книг: в 1930-х гг. многие из печорских книгописцев подверглись репрессиям со стороны ОГПУ-НКВД (главным образом, по статье 58-10 УК РСФСР – призывы к подрыву советской власти; изготовление, хранение и распространение литературы соответствующего содержания), но списки жертв еще требуют уточнения, так как в советское время сами фигуранты дел об этом, по понятным причинам, не распространялись; книги же, как рукописные, так и печатные, конфисковывались и уничтожались – когда сжигались, а когда и просто топились в реке. Все это вкупе с учреждением колхозов, закрытием скитов и моленных, а также активизировавшейся проповедью скрытников вызвало на Печоре всплеск эсхатологических настроений: в леса («пустыню») уходили целыми семьями, там же создавали тайники, в которых прятали книги; многие до последнего старались не отдавать детей в советские школы и уклонялись от призыва в Красную армию; кто-то даже заканчивал жизнь самоубийством… Тем не менее, печорская книгописная традиция оказалась одной из наиболее живучих и худо-бедно держалась вплоть до начала 1980-х гг.

5. Подвинье и бассейн Мезени

К середине XVIII столетия долина Северной Двины, заросшая непроходимыми таежными дебрями, покрылась сетью многочисленных старообрядческих скитов. Помимо скитов главными центрами северодвинской каллиграфии и книжной миниатюры стали деревни и села, расположенные на территории нынешних Верхнетоемского, Виноградовского и Красноборского районов Архангельской области. Сюда приезжали учиться книгописному ремеслу не только со всего Поморья, но и из соседних губерний – главным образом, с Вологодской. Северодвинские мастера поддерживали контакты с представителями других, порой весьма отдаленных, старообрядческих книгописных центров; а их продукция пользовалась неизменно высоким спросом и доходила даже до Румынского королевства и Османской империи.

Интенсивная книжно-рукописная традиция существовала и в бассейне реки Мезень. Уже в последней трети XVII в. расположенная в низовье Мезени Окладникова слобода, где находились в ссылке жена и дети Аввакума, стала центром переписки и распространения работ как самого протопопа, так и его единомышленников. Во второй четверти XVIII столетия, ввиду разорения керженских скитов епископом Питиримом, в эти места переселилось значительное число старообрядцев из Нижегородской губернии, основавших здесь ряд обителей. В конце XVIII в. вместе со старообрядчеством искусство переписки книг пришло в Удорский край (верховья рек Мезени и Вашки).

В отношении стиля и цветового решения книгописание данного региона тесно переплеталось со знаменитой традицией северодвинской белофонной росписи, украшавшей прялки, сундуки, туески и др. предметы декоративно-прикладного искусства. Подчас один и тот же человек занимался как росписью прялок, так и изготовлением рукописей и икон. На характер творчества здешних каллиграфов и миниатюристов также влияла близость таких центров художественного ремесла как Великий Устюг, Сольвычегодск и Холмогоры. Особняком стоят пинежские рукописи, крайне скудные в плане оформления.

В годы Гражданской войны и последовавшего за ней разорения скитов параллельно с коллективизацией крестьянских хозяйств северодвинская книгописная традиция постепенно сходит на нет; и сегодня в этих краях уже мало что напоминает о местных скитах, скрипториях и некогда живших здесь искусных мастерах, чья слава простиралась до черноморского побережья: строители «светлого будущего» оставили в наследство соотечественникам лишь руинированные постройки, искалеченные судьбы и стремительно убывающее население.

6. Поволжье

В Поволжье с последней трети XVII в. основными центрами переписки книг были старообрядческие скиты, расположенные по реке Керженец, позже – также по рекам Иргиз и Черемшан. Впрочем, книгописцы встречались во всех местах компактного проживания местных старообрядцев: городах Городце и Семенове Нижегородской губернии, Балаково Самарской губернии (ныне Саратовской области), Хвалынске Саратовской губернии и в ряде др.

Керженские скиты (сегодня в Семеновском районе Нижегородской области) были одним из крупнейших центров поповского толка. К концу XVIII столетия по реке Керженец насчитывалось 54 старообрядческих (преимущественно поповских) скита с населением порядка 8000 человек. Расцвет Керженца связан с Высочайшим Манифестом Екатерины Великой от 4 декабря 1762 г., который призывал всех подданных императрицы, некогда бежавших за пределы России, к возвращению на родину, обещая монаршьи «щедроты» и «благоденствие». После издания Манифеста на Керженец переселилось значительное число старообрядцев, ранее обосновавшихся в Речи Посполитой. Именно здесь разворачивались основные события дилогии П. И. Мельникова «В лесах» и «На горах». В конце 40-х – первой половине 50-х гг. XIX в., при Николае I, многие из керженских скитов были закрыты, однако фактически скиты функционировали вплоть до конца 20-х гг. XX столетия, когда были расселены коммунистами: в 90-х гг. еще встречались старушки, обучавшиеся в керженских скитах азам книжности и пения. Сегодня от керженских скитов остались, главным образом, лишь скитские кладбища, время от времени посещаемые паломниками.

Другим крупным очагом поволжского книгописания являлись основанные в 60-х – 70-х гг. XVIII в. переселенцами с Ветки скиты по реке Иргиз (ныне в Саратовской области). Предприимчивость обитателей, экономические выгоды, предоставленные екатерининским Манифестом, а также покровительство последующих государей, Павла Петровича и Александра Павловича, превратили Иргиз в главный и богатейший центр поповского старообрядчества, чье состояние могло сравниться лишь с самыми крупными синодальными монастырями. «На Иргизе, – пишет И. В. Полозова, – в конце XVIII – первой половине XIX вв. происходит процесс формирования своей рукописной школы, которая не только снабжала монастыри и окрестные села певческими книгами, но и обучала мастерству создания книг насельников и учеников. Последние, выйдя из монастырей, продолжали переписывать книги, сохраняя иргизские традиции книгописания» (12).

С 1826 г. самодержавная политика по отношению к старообрядчеству изменилась, и в 1828 – 1841 гг. иргизские скиты были частью закрыты, а частью преобразованы в единоверческие. Хотя традиция скитского книгописания продолжала существовать и в условиях единоверия, однако качество иргизских рукописей значительно снизилось.

К середине XIX столетия относится возникновение Черемшанских скитов, основанных вблизи города Хволынска и ставших новым центром поволжской книжно-рукописной традиции. Именно сюда перебрались многие обитатели ранее закрытых Иргизских скитов. С 80-х гг. XIX в. центром Черемшана становится Верхне-Успенский мужской монастырь, значительно разросшийся и преобразившийся после Манифеста «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. В 1918 г. монастырь был разорен чекистами. К началу 30-х гг. прекратила свое существование и постепенно угасавшая женская Введенская обитель.

Помимо скитских насельников перепиской книг занималась и значительная часть мирян, многие из которых прошли через скитские школы, обучались у местных начетчиц или получили азы грамотности непосредственно от родителей (13).

Книгописная традиция Иргизских и Черемшанских скитов носила эклектичный характер, но в целом опиралась на школы Выга и Гуслиц, с преобладанием последней. Для иргизских рукописей характерны яркость и богатство красок, светлый колорит. От гуслицких аналогов их отличает большее разнообразие цветов, включая золото и серебро. Инициалы певческих рукописей в начале разделов обычно полихромные, рисуются во весь лист, сочетая элементы растительного и геометрического орнаментов. Встречаются и более простые киноварные инициалы, однако и они заключают в себе всевозможные художественные элементы: вьющиеся стебли, травы, фантастические цветы… Характер написания иргизских инициалов развивает традиции Ветки. Тип письма более всего напоминает поздний выговский. Порой буквицы украшены виньетками. Что касается орнаментации, то в некоторых работах она даже более сложна и торжественна, чем на Выгу. Не уступает выговскому и тонкость исполнения миниатюр, тщательность прорисовки мелких деталей. Работы иргизских писцов вообще отличаются чрезвычайно высоким качеством, которое характерно как для материала (плотная бумага и практически невыцветающие чернила), так и для каллиграфии. Кроме того, иргизские книги имеют добротный прочный переплет. Впрочем, встречаются и весьма посредственные рукописи, но, как правило, это не монастырская, а крестьянская продукция. Черемшанские манускрипты уступают иргизским и по качеству материала, и по мастерству исполнения. Как правило, они написаны на белой с желтоватым оттенком бумаге (иргизские обычно – на серо-голубой). Их письмо более крупно и размашисто, нежели у иргизских, оформление гораздо скромнее. – Все эти признаки мы находим и в иргизских книгах единоверческого периода. Черемшанская традиция отходит от иргизской и вплотную приближается к гуслицкой (14).

В целом уровень профессионализма и качества работ постепенно падает с середины XIX столетия – эпохи перехода скитской книгописной традиции в руки крестьян. Украшения начинают носить более примитивный характер, возрастают неряшливость письма и небрежность оформления, а цветовая палитра подчас ограничивается лишь тушью и киноварью – причем, довольно часто тушь с киноварью стали и вовсе заменять синими (также фиолетовыми или коричневыми) и розовыми чернилами соответственно. Впрочем, несмотря на общий упадок, данное время не лишено и некоторых творческих находок: например, в селе Самодуровка складывается оригинальный стиль украшения инициалов фиолетовыми точками (15).

В своем обзоре мы затронули лишь те из старообрядческих книгописных центров, которые либо выработали собственные стили переписки и оформления книг, с характерными для каждого из них художественными особенностями, либо те, чья продукция, несмотря на отсутствие единого ярко выраженного стиля, все же обладает некими общими родовыми признаками, позволяющими отнести ее к традиции соответствующего региона. Именно вышеперечисленные центры на протяжении XVIII – начала XX в. производили основной объем славяно-русских рукописных книг. За рамками очерка остались книгописные традиции Латгалии и Причудья, копировавшие рукописи Выга; Верхокамья, чьи писцы ориентировались на дониконовские издания Московского печатного двора; Урала и Сибири, отличавшиеся чрезвычайной эклектичностью и оформительским аскетизмом. Что касается небольших книгописных мастерских, носивших характер скитского либо семейного скриптория, то они существовали почти в каждом маломальском старообрядческом поселении.

Примечания

1. Административная единица Российской империи, существовавшая с 1801 по 1922 г. и включавшая бóльшую часть территорий современных Республики Карелия, Архангельской, Вологодской и Ленинградской областей. Губернским городом был Петрозаводск.

2. Цит. по: Бобков Е. А., Бобков А. Е. Певческие рукописи с Ветки и Стародубья // ТОДРЛ. Т. 42. Л., 1989. С. 449.

3. Юхименко Е. М. О книжной основе культуры Выга // Мир старообрядчества. Вып. 4. Живые традиции: Результаты и перспективы комплексных исследований. Материалы международной научной конференции. М., 1998. С. 161–162.

4. Там же. С. 161.

5. Гравюры Василия Андреева и Леонтия Бунина были найдены не только на Выгу, но также на Ветке и в Гуслицах, на книгописную традицию которых они оказали не меньшее влияние.

6. Наставления надзирательнице «грамотной кельи» Наумовне // Писания выговцев: Сочинения поморских старообрядцев в Древлехранилище Пушкинского Дома. Каталог-инципитарий / сост. Г. В. Маркелов. СПб., 2004. С. 374–377.

7. Чинное установление о писмах, егоже должни вси грамотнии писицы со опасством соблюдати // Юхименко Е. М. Литературное наследие Выговского старообрядческого общежительства. В 2-х т. Т. 1. С. 391–392.

9. Подтуркина Е. А. Художественное оформление старообрядческой рукописной книги гуслицкого письма XVIII – XX вв. Автореферат дисс. … кандидата искусствоведения. М.: МГУП, 2013. [С. 19–20].

10. Бобков Е. А. Певческие рукописи гуслицкого письма // ТОДРЛ. Т. 32. Л., 1977. С. 391.

11. Малышев В. И. Усть-цилемские рукописные сборники XVI – XX вв. Сыктывкар, 1960. С. 23–24.

12. Полозова И. В. Церковно-певческая культура саратовских старообрядцев: формы бытования в исторической перспективе. Саратов, 2009. С. 59–60.

13. Так, например, во второй половине XIX столетия иргизскую книгописную традицию продолжил Терентий Иванович Пучков из города Николаевска. В XX в. оформительской оригинальностью отличались рукописные произведения Анны Николаевны Путиной (о ней и ее творчестве см. подробнее: Новикова Л. Н. Эпистолярное наследие старообрядки А. Н. Путиной. К вопросу о старообрядческой символике XX в. // Мир старообрядчества. Вып. 4. Живые традиции: Результаты и перспективы комплексных исследований. Материалы международной научной конференции. М., 1998. С. 206–215).

15. Там же. С. 165–167.

В культуре c тарообрядцев книга по праву занимает особое место, поскольку раскол Русской православной церкви начался именно с книжной реформы.

Начало раскола относится к 1653 г., когда из типографии Московского Печатного двора вышло измененное издание Псалтыри. Затем последовала книжная справа – организованное патриархом Никоном очередное исправление богослужебных книг. Выход в 1655 г. исправленного Служебника оказался роковым для судеб русского общества.

Таким образом, все богослужебные книги в середине XVII в. разделились на две группы – старые, дониконовские, и новоисправленные, никонианские.

Старообрядцы и по сей день придерживаются старой дониконовской книжной традиции и с особым уважением относятся к рукописям и старопечатным изданиям дониконовского времени.

Монополия государства на книгопечатание не позволяла старообрядцам издавать литературу, отвечавшую их духовным запросам. Это привело к тому, что на протяжении полувека, старообрядчество вынуждено было обходиться дореформенными изданиями, дополняя их сочинениями, переписанными от руки. Рукописная традиция старообрядцев не погибла. Она с успехом прошла все испытания времени и, при некоторой неизбежной трансформации, сохранилась до наших дней.

Старообрядческая рукописная книга.

Старообрядческая рукописная книга является совершенно особым типом рукописной книги, опирающийся как на древнерусские традиции книгописания, так и на традиции книгоиздания.

Переписывая книги староверы старались подражать древним образцам не только в украшении, но и манере письма. Основной текст писался «полууставом» черными чернилами. Заглавия исписывались киноварью (красными чернилами). В названиях нередко использовалась «вязь», а в заключительной части текста помещалась орнаментная концовка. Богато украшенные рукописи открывались заставкой-рамкой – в подражание старопечатным изданиям. Начало произведения украшали инициалы, буквицы и миниатюры.

Особым богатством и разнообразием орнаментики отличались певческие рукописи.

В старообрядческой традиции сложилось два основных художественных стиля оформления рукописей – поморский (у староверов-беспоповцев) и гуслицкий, а также примыкающий к нему ветковский (у староверов-поповцев).

Традиционный поморский орнамент – это черный контур основного рисунка, свободное поле заполнено золотом и приглушенными тонами зеленого и малинового. Основной рисунок также состоял из излюбленных элементов – характерного барочного широколистного растительного орнамента с обязательными «виноградом» малинового цвета.

Гуслицкий стиль назван по наименованию исторического региона Гуслица в Богородицком уезде на юго-востоке современной Московской области. Они отличаются ярким пышным орнаментом, совмещающим русское узорочье, элементы московского старопечатного орнамента и европейского барокко; орнамент исполнен в многообразии оттенков синих, красных, малиновых, зеленых и желтых тонов или с золотом, с изображениями птичек.

В богослужебной практике староверы Эстонии гуслицкие певческие рукописи не используют, так как они отражают иную традицию церковного пения, в отличие от привычной в этом регионе. Тем не менее гуслицкие рукописи иногда встречаются в местных книжных собраниях; можно предположить, что они появились здесь в ХХ в., когда началось официальное общение представителей старообрядческих согласий на различных съездах, конференциях и встречах.

В настоящее время оригинальные поморские рукописи можно увидеть практически в любой общине староверов Эстонии.

Всё рукописное наследие староверов Эстонии состоит из двух основных частей - Причудского рукописного собрания Древлехранилища Пушкинского дома в Санкт-Петербурге и книжности, сохраняющейся в моленных, домах староверов и их наследников в Тарту, Тартуском уезде и Таллинне.

В ходе археографических экспедиций в Причудье 1958-1979 сотрудниками Древлехранилища Пушкинского Дома было вывезено более 200 книг, что и составило Причудское рукописное собрание.

Старообрядческое книгопечатание.

Сокращение фонда дониконовских изданий в связи с износом в процессе обращения, а также целенаправлення политика царского правительства по их изъятию и трудоемкость воспроизводства книг путем переписки заставили старообрядцев искать пути к печатному способу изготовления книг.

Первые положительные результаты в деятельности старообрядцев на поприще книгоиздания относятся к самому началу XVIII в. После публикации нескольких изданий, выпуск их прервался и был возобновлен только в конце 60-х гг. XVIII в.

Невозможность организации книгопечатания в России заставила старообрядцев обратить свой взор к соседней Речи Посполитой, где и располагалось большинство этих центров и, где книгоиздательство было свободно от государственного диктата.

В результате с конца 70-х до середины 90-х гг. XVIII в. в Виленской, Почаевской, Супрасльской униатских типографиях, а также частной типографии П. Дюфора в Варшаве и Гродненской муниципальной типографии было напечатано около ста пятидесяти изданий для старообрядцев. В Вильне старообрядческие издания печатались и позже – приблизительно до 1810 г.

Шрифты и орнаментика для этих книг изготавливались специально местными мастерами по образцам дониконовских изданий Московского Печатного двора.

Новый подъем старообрядческого книгоиздания приходится на 60-е гг. XIX в. Если в истоках старообрядческого книгопечатания владельцами, арендаторами типографий и заказчиками книг являлись купцы, то теперь – это были главным образом крестьяне и мещане.

В последней четверти XIX в. среди старообрядцев получило широкое распространение производство книг гектографическим способом, на стеклографе и другими способами тиражирования.

Возможность легального книгоиздания старообр ядцы получили только в 1905 г. Эта дата стала рубежной в переходе к следующему этапу старообрядческого книгопечатания, который характеризовался расширением географии типографий, повышением профессионализма печатников, увеличением размеров самих типографий и внедрением в производство новейшей техники.