Главная → Ногти → Известные бурлаки. Мифы и правда в «Бурлаках на Волге. «Торжественное заседание Государственного совета»

Известные бурлаки. Мифы и правда в «Бурлаках на Волге. «Торжественное заседание Государственного совета»

Откуда мы знаем о тяжелой доле бурлаков, тянувших по рекам и озерам суда в дореволюционной России? Ну, конечно, главным образом, благодаря известной картине Ильи Репина "Бурлаки на Волге", репродукции которой есть даже в школьных учебниках. Но вот насколько соответствует все изображенное на ней исторической правде - это очень и очень большой вопрос.

Первый вариант картины

Еще в старой советской школе нам, тогдашним ее ученикам, рассказывали о тяжелом труде волжских бурлаков, а мы должны были, глядя на картину Репина, пересказать слова учительницы своими словами. В итоге получалось так, что несчастнее людей не было на свете, ну и понятно, покончивший со всем этим Великий Октябрь был событием в высшей степени справедливым.

Однако потом я как-то прочитал книгу американского писателя Бернарда Шульца "С индейцами в Скалистых горах" и вот там тоже был описан труд местных бурлаков-кордильеров, которые хотя и тащили габару вверх по течению, по вечерам и песни пели и, вообще, отнюдь не показаны несчастными людьми. Впрочем в сознании это хотя и отложилось, но к каким-то выводам я тогда не пришел. Мол, американская габара это одно, а наша волжская баржа — совсем другое.

Но потом я как-то раз сам оказался на Волге, и вопросы посыпались один за другим. Оказалось, что берега у Волги разные. Левый низменный, пологий и песчаный. А правый высокий и обрывистый. Причина этого в том, что Волга течет в меридиональном направлении и на ее течении действует "сила Кориолиса", подмывающая правый берег.

А вот теперь давайте посмотрим на карту и прикинем, как долго пришлось бы тащить баржу бурлакам вверх из Астрахани в Нижний Новгород на торговую ярмарку?! Левым берегом идти неудобно, хотя он и пологий, именно из-за той же "кориолисовой силы", а правой — просто невозможно, так как обрывы там подходят вплотную к берегу, который к тому же зарос кустарником.

И как же они тогда шли? Особенно если учесть, что на картине Репина они идут как раз по правому берегу! А все дело в том, что показано на полотне художника не совсем то, что было на самом деле. Просто автору его захотелось единичное явление сделать массовым, и поскольку он был талантлив, то это ему вполне удалось. Репин был человеком впечатлительным, интеллигентным, вот на него они тяжкое впечатление и произвели.

набросок к картине

"Какой однако это ужас, — говорю я уж прямо. — Люди вместо скота впряжены! Савицкий, неужели нельзя как-нибудь более прилично перевозить барки с кладями, например, буксирными пароходами?" — вспоминает свои впечатления Илья Ефимович на страницах автобиографической книги "Далекое близкое". Другой, более поздний, отзыв его был таким: "Должен сознаться откровенно, что меня нисколько не занимал вопрос быта и социального строя договоров бурлаков с хозяевами; я расспрашивал их, только чтобы придать некоторый серьез своему делу. Сказать правду, я даже рассеянно слушал какой-нибудь рассказ или подробность об их отношениях к хозяевам и этим мальчикам-кровопийцам".

Между тем, если бы художник слушал все это повнимательнее, то… сюжет картины вполне мог быть совершенно другим! Дело в том, что картина эта реально живописует труд бурлаков совсем не таким, каким он был на самом деле, и в этом нетрудно убедиться, обратившись к монографии И. А. Шубина "Волга и волжское судоходство, изданной в СССР в 1927 году. Дело в том, что настоящие бурлаки работали совсем по-другому. Они же баржи снизу вверх по реке гнали, и как тут берегом вдоль реки можно было идти? Хоть левый, хоть правый берег бери — все одно вдоль воды далеко не уйдешь!

Поэтому на баржах верхняя палуба была всегда ровной — понятно, что это были те баржи, что плыли вверх по течению самоходом шли, потому как были еще и баржи буксирные. На корме такой баржи стоял большой барабан. А на нем был трос намотан, а к нему цеплялись три якоря. Движение начиналось с того, что люди садились в лодку, забирали с собой канат с якорем и плыли вверх по течению, а якорь бросали. Потом другой, третий, до тех пор, пока им каната хватало.

А тут уж и бурлакам приходилось браться за работу. Подходили они к этому канату, цеплялись за него своими чалками и шли от носа на корму, выбирая канат, а там, на корме, его наматывали на барабан. Получалось, что шли они назад, а палуба у них под ногами проходила вперед. Потом они опять бежали на нос баржи, и все это повторялось. Вот так баржа и плыла вверх по течению до самого первого якоря, который потом поднимали, а после и второй, и третий. То есть поочередно их все время и ставили, и поднимали, так что баржа как бы сама собой по канату ползла против течения. Понятно, что это был труд нелегкий, но не такой, чтобы люди от него падали!

Зато всякая артель бурлацкая при найме на работу сговаривалась о харчах. И за такой труд в день им обычно давали: хлеба уж не меньше, чем по два фунта, мяса по полфунта, а рыбы — сколько съедят(!), да к тому же еще сколько-то масла, сахара, соли, чаю, табака, крупы — все-все оговаривалось. Отдельно на палубе ставилась бочка с красной икрой — у кого желание было — тот мог подойти, горбушку хлеба от своей доли отрезать и ложками сколь хочешь есть. После обеда всегда спали, работать было грех.

И только если уж лоцман по пьянке посадит баржу на мель, тогда лишь приходилось всей артелью лезть в воду, и вот так, как Репин это написал, баржу с нее стаскивать. И то… перед этим особо договаривались о том, за сколько бурлацкая артель будет это делать, а после купец-то им за это еще и водки ставил! И денег за летний сезон хороший бурлак зарабатывал столько, что в зимнее время мог и ничего не делать, и все равно ни он сам, ни его семья при этом не бедствовали. А если он не пьянствовал по кабакам, а давал деньги в рост своему хозяину, так ему и вовсе была хорошая жизнь.

Хозяева таких ценили, старались всячески услужить и добиться их расположения. К таким шли самые сильные и сноровистые артели, поэтому и на ярмарку в Нижний Новгород они добиралась раньше других, и имели барыша поболе, чем другие! Вот это и было общее, а то, что мы видим на картине у Репина, — единичное. А зачем он это так написал тоже понятно: вызвать у зрителя жалость к трудящимся. Это в то время мода такая была у русской интеллигенции, и Илья Ефимович был отнюдь не одинок в том, чтобы представить его страдания "пожалостливее"!

А были ведь еще и баржи-коногонки — где вместо бурлаков работали лошади, вращавшие этот самый барабан. Вот только особых преимуществ перед людьми они не имели. То есть да, в работе "коногонки" обходились куда дешевле, тем более что и сено и овес для лошадей покупали прямо на стоянках, а с собой не везли. Но зато как быть, если баржа вдруг села на мель? Стаскивать ее лошадьми? Очень даже это было неудобно во всех отношениях. А держать на этот крайний случай на борту бурлаков — невыгодно. То есть нужно было куда-то ехать их искать, а время-то дорого, не говоря уж о том, что в страду все артели были давно уже разобраны. Вот поэтому-то они широкого распространения и не получили и никто картин о труде этих коняг не написал!

И. Репин. Бурлаки на Волге, 1870-1873

Картина «Бурлаки на Волге», прославившая Илью Репина, с момента своего появления вызывала неоднозначные отзывы. Кто-то восхищался мастерством художника, кто-то обвинял его в отступлении от жизненной правды. Как сейчас помню мы в школе обсуждали ее и писали по ней сочинения.

Почему же знаменитая картина спровоцировала скандал на государственном уровне, и насколько Репин на самом деле погрешил против действительности?

Артель бурлаков

Эти образы несчастных оборванцев, зарабатывающих на жизнь непосильным трудом, знакомы всем по школьным учебникам. Бурлаки в XVI-XIX вв. были наемными рабочими, которые при помощи бечевы тянули речные суда против течения. Бурлаки объединялись в артели по 10-45 человек, были и женские артели. Несмотря на тяжелый труд, за сезон (весной или осенью) бурлаки могли заработать столько, чтобы потом в течение полугода жить безбедно. Из-за нужды и плохих урожаев в бурлаки иногда шли крестьяне, но в основном такой работой занимались бродяги и бездомные.

Существовали и женские артели

И. Шубин утверждает, что в XIX в. труд бурлаков выглядел так: на баржах устанавливали большой барабан с намотанным на него тросом. Люди садились в лодку, забирали с собой конец троса с тремя якорями и плыли вверх по течению. Там они бросали в воду якоря поочередно. Бурлаки на барже тянули трос от носа к корме, наматывая его на барабан. Таким образом они «подтягивали» баржу вверх по течению: они шли назад, а палуба у них под ногами двигалась вперед. Намотав трос, они вновь шли на нос судна и проделывали то же самое. По берегу тянуть приходилось лишь тогда, когда судно садилось на мель. То есть изображенный Репиным эпизод - единичный случай.

Судно можно было тянуть вверх по течению с помощью тросов

Таким же исключением из правил можно назвать и показанный на картине участок дороги. Бечевник - прибрежная полоса, по которой передвигались бурлаки, по приказу императора Павла не застраивался зданиями и заборами, но кустов, камней и топких мест там было предостаточно. Изображенный Репиным пустынный и ровный берег - идеальный участок пути, каких на самом деле было немного.

Труд бурлаков был невыносимо тяжел

Картина «Бурлаки на Волге» была написана в 1870-1873 гг., когда пароходы пришли на смену парусным лодкам-расшивам, и необходимость в бурлацком труде пропала. Еще в середине XIX в. труд бурлаков стали заменять машинной тягой. То есть на тот момент тему картины уже нельзя было назвать актуальной. Поэтому и разразился скандал, когда «Бурлаков» Репина в 1873 г. отправили на Всемирную выставку в Вене. Российский министр путей сообщения негодовал: «Ну какая нелегкая Вас дернула писать эту нелепую картину? Да ведь этот допотопный способ транспортов мною уже сведен к нулю и скоро о нем не будет и помину!». Однако Репину покровительствовал сам великий князь Владимир Александрович, который не только одобрительно отзывался о работе художника, но даже приобрел ее для личной коллекции.

Артель бурлаков

«Бурлаков» Репин написал в 29 лет, заканчивая учебу в Академии художеств. В конце 1860-х гг. он отправился на этюды в Усть-Ижору, где был поражен увиденной на берегу артелью бурлаков. Чтобы узнать больше об интересующих его персонажах, Репин поселился на лето в Самарской области. Его исследования нельзя назвать серьезными, в чем он сам признавался: «Должен сознаться откровенно, что меня нисколько не занимал вопрос быта и социального строя договоров бурлаков с хозяевами; я расспрашивал их, только чтобы придать некоторый серьез своему делу. Сказать правду, я даже рассеянно слушал какой-нибудь рассказ или подробность об их отношениях к хозяевам и этим мальчикам-кровопийцам».

И. Репин. Бурлаки на Волге. Фрагмент: впереди шел *шишка*, рядом с ним - *подшишельные*

Тем не менее «Бурлаки на Волге» довольно точно воспроизводят иерархию наемных рабочи

1. Бечевник

Истоптанная прибрежная полоса, по которой ходили бурлаки. Император Павел запретил здесь строить заборы и здания, но этим и ограничился. Ни кусты, ни камни, ни топкие места с пути бурлаков не устраняли, так что написанное Репиным место можно считать идеальным участком дороги.

2. Шишка — бригадир бурлаков

Им становился ловкий, сильный и опытный человек, знавший много песен. В артели, которую запечатлел Репин, шишкой был поп-расстрига Канин (сохранились наброски, где художник указал имена некоторых персонажей). Бригадир чалился, то есть крепил свою лямку, впереди всех и задавал ритм движения. Каждый шаг бурлаки делали синхронно с правой ноги, затем подтягивая левую. От этого вся артель на ходу покачивалась. Если кто-то сбивался с шага, люди сталкивались плечами, и шишка давал команду «сено — солома», возобновляя движение в ногу. Чтобы поддерживать ритм на узких тропинках над обрывами, от бригадира требовалось большое умение.

3. Подшишельные — ближайшие помощники шишки

По левую руку от Канина идет Илька-моряк — артельный староста, закупавший провиант и выдававший бурлакам их жалованье. Во времена Репина оно было небольшое — 30 копеек в день. Столько, например, стоило пересечь на извозчике всю Москву, проехав со Знаменки в Лефортово. За спинами подшишельных чалились нуждавшиеся в особом контроле.

4. «Кабальные»

«Кабальные», как этот человек с трубкой, еще в начале пути успевали промотать жалованье за весь рейс. Будучи в долгу перед артелью, они работали за харчи и не особо старались.

5. Кашевар Ларька

Кашеваром и сокольным старостой (то есть ответственным за чистоту гальюна на корабле) был самый молодой из бурлаков — деревенский парень Ларька, испытывавший на себе настоящую дедовщину. Считая свои обязанности более чем достаточными, Ларька порой скандалил и демонстративно отказывался тянуть лямку.

6. «Халтурщики»

В каждой артели попадались и просто нерадивые, как этот человек с кисетом. При случае они были не прочь переложить часть ноши на плечи других.

7. «Надзиратель»

Сзади шли самые добросовестные бурлаки, понукавшие халтурщиков.

8. Косный или косной

Косный или косной — так назывался бурлак, замыкавший движение. Он следил, чтобы бечева не цеплялась за камни и кусты на берегу. Косный обычно глядел под ноги и чалился особняком, чтобы иметь возможность идти в собственном ритме. В косные выбирали опытных, но больных или слабых.

9-10. Расшива и флаг

Вид барки. На таких возили вверх по Волге эльтонскую соль, каспийскую рыбу и тюлений жир, уральское железо и персидские товары (хлопок, шелк, рис, сухофрукты). Артель набиралась по весу груженого судна из расчета примерно 250 пудов на человека. Груз, который тянут вверх по реке 11 бурлаков, весит не менее 40 тонн.

К порядку полос на флаге относились не слишком внимательно, и часто поднимали вверх ногами, как здесь.

11 и 13. Лоцман и водолив

Лоцман — человек на руле, фактически капитан корабля. Он зарабатывает больше всей артели, вместе взятой, дает указания бурлакам и производит маневры как рулем, так и блоками, регулирующими длину бечевы. Сейчас расшива делает поворот, обходя мель.

Водолив — плотник, который конопатит и ремонтирует судно, следит за сохранностью товара, несет за него материальную ответственность при погрузке и разгрузке. По договору он не имеет права покидать расшиву во время рейса и замещает хозяина, руководя от его имени.

12 и 14. Бечева и парус

Бечева — трос, к которому чалятся бурлаки. Пока барку вели вдоль крутояра, то есть у самого берега, бечева была вытравлена метров на 30. Но вот лоцман ослабил ее, расшива отходит от берега. Через минуту бечева натянется как струна и бурлакам придется сначала сдержать инерцию судна, а потом тянуть изо всех сил.

В этот момент шишка затянет запевку:

«Вот пошли да повели,
Правой-левой заступили.
Ой раз, еще раз,
Еще разик, еще раз...»

и так до тех пор, пока артель не войдет в ритм и не двинется вперед.

15. Резьба на расшиве

С XVI века волжские расшивы было принято украшать затейливой резьбой. Считалось, что она помогает кораблю подняться против течения. Лучшие в стране специалисты по топорной работе занимались именно расшивами. Когда в 1870-е годы пароходы вытеснили с реки деревянные барки, мастера разбрелись в поисках заработка, и в деревянном зодчестве Средней России наступила тридцатилетняя эпоха великолепных резных наличников. Позднее резьба, требующая высокой квалификации, уступила место более примитивному выпиливанию по трафарету.

И. Репин. Бурлаки на Волге. Фрагмент: слева - *кабальный*, справа - кашевар Ларька

Несмотря на существование реальных прототипов, в академических кругах «Бурлаков» прозвали «величайшей профанацией искусства», «трезвой правдой жалкой действительности». Журналисты писали о том, что Репин воплотил «худосочные идейки, перенесенные на полотно из газетных статеек… у которых реалисты почерпают свое вдохновение». На выставке в Вене тоже многие встретили картину с недоумением. Одним из первых оценить картину по достоинству смог Ф. Достоевский, чьи восхищенные отзывы позже подхватили и знатоки искусства.

Когда Достоевский увидел эту картину Ильи Репина, он очень обрадовался, что художник не вложил в нее никакого социального протеста.

В «Дневнике писателя» Федор Михайлович заметил:

«...бурлаки, настоящие бурлаки и более ничего. Ни один из них не кричит с картины зрителю: „Посмотри, как я несчастен и до какой степени ты задолжал народу!“ И уж это одно можно поставить в величайшую заслугу художнику. Славные, знакомые фигуры: два передовые бурлака почти смеются, по крайней мере, вовсе не плачут и уж отнюдь не думают о социальном своем положении. Солдатик хитрит и фальшивит, хочет набить трубочку. Мальчишка серьезничает, кричит, даже ссорится — удивительная фигура, почти лучшая в картине и равна по замыслу с самым задним бурлаком, понуренным мужичонкой, плетущимся особо, которого даже и лица не видно...

Ведь нельзя не полюбить их, этих беззащитных, нельзя уйти, их не полюбя. Нельзя не подумать, что должен, действительно должен народу... Ведь эта бурлацкая „партия“ будет сниться потом, через пятнадцать лет вспомнится! А не были бы они так натуральны, невинны и просты — не производили бы такого впечатления и не составили бы такой картины».

Достоевский не мог даже представить, сколько банальностей еще будет сказано об этой картине и каким бесценным документом она будет теперь для тех, кто захочет понять организацию труда бурлаков.

А кстати, вы знали что сегодня Репина называют одной из самых загадочных фигур в истории живописи?

Его творчество сопровождало одно весь странное обстоятельство - многие, кому посчастливилось стать его натурщиками, вскоре отправлялись в мир иной. И хотя в каждом из случаев для смерти были некие объективные причины, совпадения настораживают…

«Бойтесь кисти живописца — его портрет может оказаться более живым, чем оригинал», - писал ещё в XV веке Корнелий Агриппа Неттесхеймский. Творчество великого русского художника Ильи Репина стало тому подтверждением. Пирогов, Писемский, Мусоргский, французская пианистка Мерси д"Аржанто и другие натурщики стали «жертвами» художника. Только мастер начал писать портрет Федора Тютчева, поэт скончался. Даже здоровые мужики, которые позировали Репину для картины «Бурлаки на Волге», по слухам, преждевременно отдали душу Богу.

Сегодня эта картина известна под названием «Иван Грозный убивает своего сына». Именно с этой картиной Репина приключилась жуткая история. Когда её выставили в Третьяковке, полотно производило странное впечатление на посетителей: одни перед картиной впадали в ступор, другие рыдали, а с третьими случались истерические припадки. Даже самым уравновешенным людям перед картиной становилось не по себе: уж слишком много крови было на холсте, уж очень она реалистично выглядела.

16 января 1913 года молодой иконописец Абрам Балашов разрезал картину ножом, за что его отправили в «жёлтый» дом, где он и умер. Картину же отреставрировали. Но на этом трагедии не закончились. Художник Мясоедов, который позировал Репину для образа царя, в приступе гнева чуть не убил своего сына, а литератор Всеволод Гаршин - натурщик для царевича Ивана - сошёл с ума и закончил жизнь самоубийством.

«Торжественное заседание Государственного совета»

И.Е.Репин. «Торжественное заседание Государственного совета» (1903)

В 1903 году Илья Репин завершил монументальную картину «Торжественное заседание Государственного совета». А в 1905 случилась Первая русская революция, в ходе которой многие государственные чиновники, запечатлённые на картине, сложили головы. Так, бывший генерал-губернатором Москвы великий князь Сергей Александрович и министр В. К. Плеве были убиты террористами.

Портрет премьер-министра Столыпина

И.Е. Репин. «Портрет премьер-министра Столыпина»

Писатель Корней Чуковский вспоминал: «Когда Репин писал мой портрет, я в шутку сказал ему, что, будь я чуть-чуть суевернее, ни за что не решился бы позировать ему, потому что в его портретах таится зловещая сила: почти всякий, кого он напишет, в ближайшие же дни умирает. Написал Мусоргского - Мусоргский тотчас же умер. Написал Писемского - Писемский умер. А Пирогов? А Мерси д"Аржанто? И чуть только он захотел написать для Третьякова портрет Тютчева, Тютчев в том же месяце заболел и вскоре скончался.
Присутствовавший при этом разговоре писатель-юморист О. Л. д"Ор сказал умоляющим голосом:
- В таком случае, Илья Ефимович, сделайте милость, напишите, пожалуйста, Столыпина!
Все захохотали. Столыпин был в то время премьер-министром, и мы его ненавидели. Прошло несколько месяцев. Репин сказал мне:
- А этот ваш Ор оказался пророком. Еду писать Столыпина по заказу Саратовской думы».

Своё согласие на предложение написать портрет премьер-министра Репин дал не сразу, искал самые различные предлоги, чтобы отказаться. Но Саратовская дума выполняла все предъявляемые художником требования, и отказываться было уже просто неудобно.

Художник решил изобразить Столыпина не царедворцем в мундире с орденами и всеми регалиями, а в обычном костюме. Портрет - свидетельство того, что Репина интересовала личность, а не государственная персона. Официоз и торжественность портрету придаёт только темно-красный фон.

После первого сеанса Репин рассказал друзьям: «Странно: портьеры у него в кабинете красные, как кровь, как пожар. Я пишу его на этом кроваво-огненном фоне. А он и не понимает, что это фон революции…» Как только Репин закончил портрет, Столыпин уехал в Киев, где и был убит. «Спасибо Илье Ефимовичу!», - зло шутили Сатириконцы.

В 1918 году портрет поступил в Радищевский музей Саратова и с тех пор там и находится.

«Портрет пианистки графини Луизы Мерси д*Аржанто»
И.Е. Репин. «Портрет пианистки графини Луизы Мерси д*Аржанто» (1890)

Ещё одной «жертвой» Репина стала графиня Луиза Мерси д"Аржанто, чей портрет Репин написал в 1890 году. Правда, не стоит забывать, что в то время француженка, которая первой познакомила западную публику с музыкой молодой русской школы, была тяжело больна и даже не могла позировать сидя.

Портрет Мусоргского

И.Е.Репин."Портрет Мусоргского

Портрет великого композитора Модеста Мусоргского был написан Репиным всего за четыре дня - со 2 по 4 марта 1881 года. Скончался композитор 6 марта 1881. Правда, здесь вряд ли уместно говорить о мистицизме. Художник приехал в Николаевский военный госпиталь сразу после того, как зимой 1881 году узнал о смертельной болезни друга. Он сразу поспешил к нему, чтобы написать прижизненный портрет. Здесь поклонники мистики явно путают причину со следствием.

Вот такие мистические и не очень истории связаны с картинами Ильи Репина.

Ну и давайте тогда уж узнаем что это за знаменитая народная "Картина Репина - Приплыли!"

Выражение «картина Репина «Приплыли» стало настоящей идиомой, которой характеризуют патовую ситуацию. Картина, ставшая частью фольклора, действительно существует. Вот только Илья Репин никакого отношения к ней не имеет.

Картину, которую народная молва приписывает Репину, создал художник Соловьев Лев Григорьевич (1839-1919). Называется полотно «Монахи. Не туда заехали». Написана картина была в 1870-х, и до 1938 года поступила в Сумской художественный музей.

«Монахи. Не туда заехали». Л.Соловьёв.

В 1930-х годах картина висела на музейной выставке рядом с полотнами Ильи Репина, а посетители решили, что и это полотно принадлежит великому мастеру. А потом ещё и присвоили этакое «народное» название – «Приплыли».

В основе сюжета картины Соловьева – сцена купания. Кто-то ещё раздевается на берегу, кто-то уже в воде. Несколько женщин на картине, прекрасных в своей наготе, заходят в воду. Центральные фигуры картины – оторопевшие от неожиданной встречи монахи, лодку которых принесло к купальщицам коварное течение.

Молодой инок застыл с вёслами в руках, не зная, как ему реагировать. Пожилой же пастырь улыбается – «Дескать, приплыли!» Художник удивительным образом сумел передать эмоции и изумление на лицах участником этой встречи.

Лев Соловьёв – художник из Воронежа – широкому кругу поклонников живописи мало знаком. По дошедшим о нём сведениям был он человеком скромным, трудолюбивым, философского склада. Любил писать бытовые сцены из жизни простых людей и пейзажи.

До нашего времени работ этого художника дошло совсем немного: несколько этюдов в Русском музее, две картины в галерее г. Острогожска и жанровая картина «Сапожники» в Третьяковке.

источники

Бурлаки на Волге - кто все эти люди?! О чем рассказывает картина Ильи Репина «Бурлаки на Волге» и почему важна каждая деталь.

Бурла́к - наёмный рабочий в России XVI - начала XX веков, который, идя по берегу (по т. н. бечевнику), тянул при помощи бечевы речное судно против течения. В XVIII-XIX веках основным типом судна, водимым бурлацким трудом, была расшива. Бурлацкий труд являлся сезонным. Лодки тянули по «большой воде»: весной и осенью. Для выполнения заказа бурлаки объединялись в артели. Труд бурлака был крайне тяжёлым и монотонным. Скорость передвижения зависела от силы попутного или встречного ветра. При попутном ветре на судне (расшиве) поднимался парус, который значительно ускорял передвижение. Выдерживать темп движения бурлакам помогали песни. Одной из известных бурлацких песен является «Эх, дубинушка, ухнем», которая обычно пелась для координации сил артели в один из самых тяжёлых моментов: страгивании расшивы с места после подъёма якоря.

Когда Достоевский увидел эту знакомую нам с детства картину Ильи Репина «Бурлаки на Волге», он очень обрадовался, что художник не вложил в нее никакого социального протеста. В «Дневнике писателя» Федор Михайлович заметил: «… бурлаки, настоящие бурлаки и более ничего. Ни один из них не кричит с картины зрителю: «Посмотри, как я несчастен и до какой степени ты задолжал народу!»

1. Бечевник - истоптанная прибрежная полоса, по которой ходили бурлаки. Император Павел запретил здесь строить заборы и здания, но этим и ограничился. Ни кусты, ни камни, ни топкие места с пути бурлаков не устраняли, так что написанное Репиным место можно считать идеальным участком дороги.

2. Шишка - бригадир бурлаков. Им становился ловкий, сильный и опытный человек, знавший много песен. В артели, которую запечатлел Репин, шишкой был поп-расстрига Канин (сохранились наброски, где художник указал имена некоторых персонажей). Бригадир чалился, то есть крепил свою лямку, впереди всех и задавал ритм движения. Каждый шаг бурлаки делали синхронно с правой ноги, затем подтягивая левую. От этого вся артель на ходу покачивалась. Если кто-то сбивался с шага, люди сталкивались плечами, и шишка давал команду «сено - солома», возобновляя движение в ногу. Чтобы поддерживать ритм на узких тропинках над обрывами, от бригадира требовалось большое умение.

3. Подшишельные - ближайшие помощники шишки, чалившиеся справа и слева от него. По левую руку от Канина идет Илька-моряк - артельный староста, закупавший провиант и выдававший бурлакам их жалованье. Во времена Репина оно было небольшое - 30 копеек в день. Столько, например, стоило пересечь на извозчике всю Москву, проехав со Знаменки в Лефортово. За спинами подшишельных чалились нуждавшиеся в особом контроле.

4. Кабальные , как человек с трубкой, еще в начале пути успевали промотать жалованье за весь рейс. Будучи в долгу перед артелью, они работали за харчи и не особо старались.

5. Кашевар. Кашеваром и сокольным старостой (то есть ответственным за чистоту гальюна на корабле) был самый молодой из бурлаков - деревенский парень Ларька, испытывавший на себе настоящую дедовщину. Считая свои обязанности более чем достаточными, Ларька порой скандалил и демонстративно отказывался тянуть лямку.

6. Халтурщики. В каждой артели попадались и просто нерадивые, как этот человек с кисетом. При случае они были не прочь переложить часть ноши на плечи других.

7. Смотрящий. Сзади шли самые добросовестные бурлаки, понукавшие халтурщиков.

8. Косный или косной - так назывался бурлак, замыкавший движение. Он следил, чтобы бечева не цеплялась за камни и кусты на берегу. Косный обычно глядел под ноги и чалился особняком, чтобы иметь возможность идти в собственном ритме. В косные выбирали опытных, но больных или слабых.

9. Расшива - вид барки. На таких возили вверх по Волге эльтонскую соль, каспийскую рыбу и тюлений жир, уральское железо и персидские товары (хлопок, шелк, рис, сухофрукты). Артель набиралась по весу груженого судна из расчета примерно 250 пудов на человека. Груз, который тянут вверх по реке 11 бурлаков, весит не менее 40 т.

10. Флаг - к порядку полос на государственном флаге относились не очень внимательно и часто поднимали флаги и вымпелы вверх ногами, как здесь.

11. Лоцман - человек на руле, фактически капитан корабля. Он зарабатывает больше всей артели, вместе взятой, дает указания бурлакам и производит маневры как рулем, так и блоками, регулирующими длину бечевы. Сейчас расшива делает поворот, обходя мель.

13. Водолив - плотник, который конопатит и ремонтирует судно, следит за сохранностью товара, несет за него материальную ответственность при погрузке и разгрузке. По договору он не имеет права покидать расшиву во время рейса и замещает хозяина, руководя от его имени.

12. Бечева - трос, к которому чалятся бурлаки. Пока барку вели вдоль крутояра, то есть у самого берега, бечева была вытравлена метров на 30. Но вот лоцман ослабил ее, расшива отходит от берега. Через минуту бечева натянется как струна и бурлакам придется сначала сдержать инерцию судна, а потом тянуть изо всех сил. В этот момент шишка затянет запевку: «Вот пошли да повели, / Правой-левой заступили. / Ой раз, еще раз, / Еще разик, еще раз...» и т. д., пока артель не вой дет в ритм и не двинется вперед.

14. Парус поднимался при попутном ветре, тогда корабль шел гораздо легче и скорее. Сейчас парус убран, а ветер встречный, так что бурлакам тяжелее идти и у них не получается делать широкий шаг.

15. Резьба на расшиве . С XVI века волжские расшивы было принято украшать затейливой резьбой. Считалось, что она помогает кораблю подняться против течения. Лучшие в стране специалисты по топорной работе занимались именно расшивами. Когда в 1870-е годы пароходы вытеснили с реки деревянные барки, мастера разбрелись в поисках заработка, и в деревянном зодчестве Средней России наступила тридцатилетняя эпоха великолепных резных наличников. Позднее резьба, требующая высокой квалификации, уступила место более примитивному выпиливанию по трафарету.

Были и женские артели:

Женщины-бурлаки были не только в России:

В Западной Европе (например, в Бельгии, Нидерландах и Франции, а также в Италии) передвижение речных судов с помощью живой силы и тягловых животных сохранялось до тридцатых годов XX века. А вот в Германии использование живой силы прекратилось уже во второй половине XIX века.

Ни одна река в мире не знала такого размаха бурлачества, как Волга. Главная причина этого - чисто физическая: почти на всей судоходной части реки скорость течения не слишком велика.

С давних времен Волга притягивала к себе людей, ищущих воли, решительных, непокорных и отчаянно смелых. Издавна сюда, в понизовье, в край пустынной, практически безвластной и бесконтрольной полосы степей между Золотой Ордой и Русью из разных мест крепостной Руси и даже великого княжества Литовского бежали крестьяне, работные люди, новгородские ушкуйники и литвины-севрюки, решившие жить здесь «по своей воле» подальше от княжеского, боярского или царского гнета. Они и определяли основу знаменитой Волжской вольницы, просуществовавшей на этих землях вплоть до начала XIX века, дух которой долгое время составлял отличительную особенность характера жителей этих мест.

И.Е.Репин, побывавший на Волге в 1870 году, вспоминал о них: «Какой красивый, дородный народ!.. И откуда у них такая независимость, мажорность в разговоре? И эта осанка, полная достоинства? Как ни станет мужик – все красиво. И бабы подходят. Тоже княжны какие-то по складу: рослые, красивые, смелые. Всем здесь говорят "ты" обыватели, и за этим чувствуется равенство. Никакого подхалимства, никакой замашки услужить господам – словом, никакого холопства» .

Слава Волги, как надежного убежища и пристанища всякого вольного бродячего люда, несмотря на многочисленные, подчас жестокие меры царского правительства навести на ней порядок, росла и ширилась год от года, пока сама Волга в представлении многотысячной армии бродяг и беглецов, а их во все века на Руси было немало, не превратилась в некий символ воли и свободы, существующий уже независимо от настоящей реальности в области коллективного бессознательного. Как писал выдающийся психолог К.Г. Юнг, исследовавший природу символа, «символ всегда предполагает, что выбранное выражение является наилучшим обозначением или формулою для сравнительно неизвестного фактически обстояния, наличность которого, однако, признается или требуется... Символ, навязчиво выставляющий свою символическую природу, не должен быть непременно жизненным символом. Он может, например, действовать только на исторический или философский рассудок. Он пробуждает интеллектуальный или эстетический интерес. Жизненным же символ называется только тогда, когда он для зрителя является наилучшим и наивысшим выражением чего-то лишь предугаданного, но еще не познанного» .

И помимо того, что Волга – эта «вольная божья дорога», широкая, раздольная, просторная и могучая – для тысяч и тысяч русских людей служила символом воли и свободы, бурлаки, будучи неотъемлемым атрибутом волжского пейзажа на протяжении не одной сотни лет, неразрывно связанные с рекой и не представлявшие для себя иной жизни, сами являлись неким символом, олицетворяющим ту особенность русского характера, которую русская творческая интеллигенция XVIII-XIX веков, особенно отзывчивая на интуитивное прозрение и озарение, не могла выразить полнее и точнее, нежели чем через обращение к этому метафорически сильному образу. Образ бурлаков, тянущих лямку, сама жизнь их, полная тягот и опасностей, в постоянном борении человеческого духа со стихией и в то же время в неразрывной связи с ней, суровая романтика их быта – все притягивало взгляд случайных и неслучайных свидетелей, задевало то, что позволяло ощутить свое внутреннее глубинное родство с ними, несмотря на их внешнюю непривлекательность и грубость. Реакция на это открытие могла быть различной – от восхищения до полного неприятия, от любви до ненависти; и то и другое зачастую было необъяснимо, непонятно, так как не поддавалось логике и рассудку, еще чаще даже не осознавалось. Именно это порождало такое неоднозначное отношение к бурлакам среди современников этого промысла. Существующая внутренняя потребность выйти за пределы обыденности и повседневной рутины, жажда личной свободы, цельности, простоты, тайное и глубоко запрятанное желание бросить все да уйти на Волгу с бурлаками, а нельзя – положение, статус и т.п. не позволяли, а потому оставалось либо злословить по поводу, либо любить издалека.

В основе любого мифа, понимаемого нами как сказание или предание о том, что было, лежат реальные факты и ценности, на которые со временем наслаиваются наши воззрения на то или иное явление, быстро меняющееся в тех или других исторических условиях. Таким образом кристаллизуется конечная форма мифа, где его мифологическое ядро оказывается спрятанным настолько глубоко, что для смысловой и хронологической расшифровки требуется привлечение самых разнородных материалов и широчайшее поле сопоставлений лингвистических, исторических, фольклорных и иных данных.

Труден путь хронологической расшифровки мифа. По словам Б.А.Рыбакова «иногда мы можем уловить момент забвения первоначального смысла того или иного явления, определить верхний, поздний предел его осмысленного бытования, но бываем бессильны указать его истоки, его первичные формы, время его возникновения» . Не является исключением на этом поприще и миф о бурлачестве вообще и о волжском бурлачестве в частности, окончательно сформированный уже в период упадка этого промысла, в середине и конце XIX века, в пору расцвета обличительных тенденций среди русской и особенно творческой интеллигенции, склонной с присущей нам любовью к крайностям либо идеализировать простой народ, либо превращать его в обыкновенные быдло, не достойное любви и уважения. Достаточно упомянуть следующее высказывание Н.Я.Аристова (1875): «Бурлачество было отребием общества, которое выбрасывало их, как лентяев, воров, пьяниц и никуда негодных членов, заклейменных словом ярыги. Всякий попавший в общество этих бездомовников, особенно молодой парень, подышавший их заразительной атмосферой, точно выходил из острога, способный на всякую кражу и грабеж... Таким образом, как окружающая среда, воспитывавшая бурлаков, действовала на них гибельно, так и они распространяли язву на молодое поколение, которое имело несчастье соприкасаться с ними» .

Сравните с этим первые впечатления И.Е.Репина (1868), будущего создателя известной картины «Бурлаки на Волге»:
«О, боже, зачем же они такие грязные, оборванные! У одного разорванная штанина по земле волочится и голое колено сверкает, у других локти повылезали, некоторые без шапок; рубахи-то, рубахи! Истлевшие – не узнать розового ситца, висящего на них полосами, и не разобрать даже ни цвета, ни материи, из которой они сделаны. Вот лохмотья! Влегшие в лямку груди обтерлись докрасна, оголились и побурели от загара. Лица угрюмые, иногда только сверкнет тяжелый взгляд из-под пряди сбившихся висящих волос, лица потные блестят, и рубахи насквозь потемнели. Вот контраст с этим чистым, ароматным цветником господ.
...Эти промозглые, страшные чудища с какой-то доброй, детской улыбкой смотрят на праздных разряженных бар и любовно оглядывают их самих и их наряды» .

Анализируя достаточно противоречивые высказывания о бурлачестве, становится ясным одно: встреча с бурлаками, несомненно, одно из самых сильных переживаний, которое вольно или невольно испытали все побывавшие на Волге тех далеких лет и оставившие нам свои воспоминания об этом явлении.

Пустые и никчемные люди не остаются в памяти народной, как и те дела, которые они вершат в течение жизни. О них не слагают мифов и легенд, не поют их песен, не оставляют их образов на живописных полотнах. Чтобы понять, кем же на самом деле являлись бурлаки, нам понадобится вернуться к истокам этого промысла и попытаться очистить образ бурлаков от более поздних наслоений, тенденциозности и предвзятости XIX века.

В наше время уже не представляется возможным проследить, кто и когда впервые воспользовался лямкой для взвода речных судов вверх по течению. В разное время бечеву знали во многих государствах Европы и Азии. Известно, что во Франции, на Сене, через участки реки с быстрым течением большие суда тянули на бечеве, в которую впрягалось до двухсот мужчин и женщин из ближайших селений. Как писал знаменитый русский художник и путешественник В.В.Верещагин (1870), отстаивая свое первенство среди живописцев в обращении к этой теме, «и во Франции, и в Германии, и в Египте, и в Испании тащат баржи бечевою, но тысячи народа тащат их только у нас в XIX веке» .

Действительно, чем объяснить столь стремительный рост популярности этого промысла именно у нас в России? Началом бурлачества на реке Волге принято считать XIV век. Именно тогда появляются первые письменные сведения о том, что живущая по берегам беднота нанималась к купцам, чтобы проводить вверх по реке суда с товаром. В XVI веке таких "наймитов" было уже несколько десятков тысяч. В последней четверти XVIII века – 340 тысяч человек. В начале XIX века – 412 тысяч, а в середине XIX века уже около 600 тысяч. И это на одной только Волге. Только ли безысходность положения заставляла людей, и в частности крестьян, а их в общей массе бурлаков насчитывалось более 80 процентов, выбирать бурлацкую лямку? Так сказать, выбор без выбора?

Обратимся к истокам более чем пятивековой истории бурлачества на Волге и попытаемся выяснить, откуда же идут корни этого явления русской жизни. Само собой разумеется, что бурлацкая лямка, или тяга, тесно связана с судоходством. Парусные и весельные суда, хорошо оправдывавшие свое назначение при перевозках грузов вниз по течению, становятся менее удовлетворительными при движении с низовьев реки в ее верховья. Тяжелые большегрузные гребные и парусные суда были не в состоянии справляться с волжской быстриной, и если в низ по течению от Булгара до Итиля древние судоходцы доходили за 20 дней, то на тот же путь обратно им требовалось приблизительно три месяца, а вся путина от устья Волги до Белоозера требовала до шести месяцев непрерывного физического труда и преодоления. Впоследствии немецкие купцы подсчитали, что для подъема 10-15 тонн груза против течения нужны либо лошадь, либо семь-десять человек. Но дело не в расчетах, а в том, кто этим будет заниматься.

А теперь подробнее. Известно, что, начиная с VII века, тогдашние хозяева Волги - волжские булгары и хазары - уже имели большой флот. Они плавали по всему Волжскому бассейну от Итиля (главного города Хазарского Каганата, расположенного ниже современной Астрахани) до Белоозера, служившего крайним передаточным пунктом товаров с Волги на новгородские водные пути до далеких верховьев Камы, по пути в Югру, Самоядь, Биармию. Через древнюю систему волоков булгарские купцы, выступавшие в качестве посредников в торговых связях Древней Руси с Хазарией, Средней Азией, Кавказом и Персией, перебирались в днепровскую систему и доходили водой до Киева.

Торговля востока с севером, особенно с середины Х века, после победы князя Святослава над хазарами, была полностью сосредоточена в руках булгар. На территории этого государства скрещивались главнейшие водные и сухопутные пути, соединявшие его с основными торговыми партнерами востока и запада. И одной из главных статей доходов на рынках Булгарии был живой товар – славянские рабы, высоко ценимые в IX-X веках как на востоке, так и на западе. Несомненно, труд рабов использовался хазарами, а затем и булгарами, как для гребного судоходства, так и для преодоления многочисленных волоков в их торговых экспедициях. Можно предположить, что жившие рядом с этими древними волоками люди (волочане) предлагали свои услуги в перетаскивании судов и грузов за определенную плату, но резоннее заключить, что всю эту работу делали за них невольники без всякого вознаграждения за свой труд.

И если в Хазарии и Волжской Булгарии, как, впрочем, и в других странах, уже существовавшее разделение общества на рабов и рабовладельцев обуславливало широкое применение труда невольников на самых тяжелых и опасных работах, что формировало у последних и соответствующее отношение к своему труду, то в древней Руси, искони не знавшей и презиравшей рабство, дело обстояло совершенно иначе. В удельный период власть князя основывалась не на идеях подданства, а на договорных отношениях свободных обывателей удела и князя, связанных обоюдными выгодами. Свободное общество состояло из трех основных классов: вольные слуги с боярами, слуги дворные, люди черные, городские и сельские. Холопы как несвободные люди не составляли общественного класса и в общественной жизни не участвовали. Пленные, привозимые славянами из военных походов, о чем свидетельствуют историки, содержались наравне с домочадцами и спустя некоторое время обязательно отпускались на свободу.

Промышлять довольно рискованной заморской торговлей ("гостьбой") могли, в первую очередь, воины-дружинники, ремесленники, княжеские и боярские слуги, так как, в отличие от крестьян, их жизнь и благополучие не зависели от занятий земледелием и скотоводством, которое приковывало человека к постоянному месту жительства в течение всего сельскохозяйственного сезона.

Каждый год с наступлением осени киевский князь со своей дружиной объезжал покоренные племена восточных славян и собирал дань: так называемое «полюдье». Дань в сопровождении охраны доставлялась в Киев, где княжеские закрома заполнялись пушниной, кожей, воском, медом. Логичным продолжением полюдья, по мнению В. Перхавко, являлся сбыт излишков дани, который не мог быть организован без участия членов дружины князя, отправлявшихся весной – летом в дальние военно-торговые экспедиции в Византию, Хазарию, Волжскую Булгарию, Германию, Иран, другие страны Востока и Запада» .

Вначале эти военно-торговые караваны формировались только из княжеских дружинников, одинаково заинтересованных и в военной добыче, и в торговле во время похода, легко преодолевающих вследствие своей военной организации все его трудности и перипетии, включая и многочисленные волоки. Впоследствии из этой же когорты выделялась часть, для которой торговля стала основным занятием. Сохранив навыки воинского искусства и организации, первые русские купцы формировали свои полувоенные дружины на добровольной основе, пользуясь для этого устными и письменными договорами. Иначе и быть не могло. Ведь только с завоеванием в 1552 году Казани и в 1556 Астрахани для Руси открылась возможность более или менее свободного движения по всей Волге, до ее устья и далее по Каспийскому морю. До этого и еще долгое время спустя по водному пути приходилось преодолевать чрезвычайные препятствия природного характера: мели, пороги, перекаты, бесконечные волоки и т.п., крайне затруднявшие судоходство, а также испытывать постоянную опасность враждебных нападений инородцев, кочевников и своей же братии – лихих разбойников.

Русский торговый люд был вынужден оставаться одновременно и воином, одинаково владеющим искусством торговли и судовождения, дипломатическим и воинским искусством. Из того далекого прошлого до нас дошел образ удалого купца-ухаря и его судовой рати, не менее удалых гребцов-молодцов, умело управлявшихся веслом и мечом, способных дружно, рука об руку преодолевать все трудности рискованного и опасного путешествия. Гулевая, полная опасностей и приключений жизнь древнерусского судоходца-повольника со всей его любовью и привязанностью к реке и одновременно полной зависимостью от нее, случайностью удачи, богатства и благополучия, грубость и жестокость окружавшей его действительности способствовали формированию характера буйного, бесшабашного, своевольного, сопряженного с энергией, отвагой и предприимчивостью.

Памятуя о глубокой древности славянских народов и их давней излюбленной привычке селиться по берегам рек, вследствие чего, как считают некоторые исследователи, они и получили свое имя руссы, россы, что означает «живущие у воды», несомненно, славяне издревле были прекрасными судоходцами. Места вдоль рек и речные долины привлекали многочисленные славянские племена не только возможностями рыбной ловли, земледелия, но и тем, что реки предоставляли возможность широкого общения родов между собой. Первобытные суда-челноки из цельного бревна, у которого сердцевина выдалбливалась или выжигалась, со временем сменились на челны и лодки с рамой из дерева, обшитые мягкой древесной корой-берестой (отсюда: кора – корабль) или шкурами животных и обмазанные водонепроницаемым материалом, использовались нашими предками от Ладоги до Волги включительно. Ладьи – сравнительно легкие суда древних руссов, тем не менее поднимавшие на борт, по свидетельству летописца (913-914 гг. н.э.), от семидесяти до ста вооруженных воинов, могли переноситься на руках либо перетаскиваться на значительные расстояния из одной реки в другую при помощи лыж, катков или даже подставных колес, как это наблюдалось в более позднее время.

Таким образом, к началу X - XI века славяне наладили обширную торговлю не только на огромной территории расселения родственных с ними племен, но и с народами очень отдаленных от них стран: Византии, Хазарии, Скандинавии, Германии, Ирана и других. Для этого им приходилось не только плавать по рекам, включая давно освоенные ими Днепр, Дон и Волгу, но и бороздить на своих ладьях воды Балтийского, Черного, Азовского и Каспийского морей.

Из более дальнего далека, из таинственной глубины славянской истории и его древнеарийского прошлого, за многие века до начала нашего летоисчисления, когда предкам славян приходилось осваивать и развивать свое речное судоходство, совершенствуя век за веком мастерство и умение в нем, видится нам и происхождение слова бурлак. Ибо именно тогда, когда судоходство было сопряжено с многочисленными волоками судов из реки в реку, а предки славян активно взаимодействовали с древними ариями, формируя в том числе и свой язык, могло родиться это слово, где бур- (бар-, бор-, бр-) означало тяжелую работу, груз, ношу (бхара, бхур – на санскрите), а лак – переправу, передвижение, переход (санскритское ланг – переходить, переправляться, передвигаться). Это в целом означает «передвигать тяжелую ношу, груз», что тем самым отодвигает историю зарождения бурлачества в глубокое прошлое, а не ограничивает его только XIV-XIX веками. В связи с этим татарское буйдак (бездомный, беспутный человек), носящее скорее уничижительный характер, свойственный для отношения завоевателя к порабощенным и эксплуатируемым им людям, можно признать производным от него и, несомненно, более поздним по происхождению. Ведь монголо-татары, разгромившие Булгарское царство в 1236 году, никогда, как свидетельствует история, не бывшие искусными рекоходцами и учившиеся сему делу у покоренных ими народов, использовали для обслуживания великого Волжского пути труд подневольных русских, булгар и мордвы. И даже более того, специально селили своих невольников для этой цели на местах волоков и переправ.

По мере дальнейшего расслоения русского общества, укрепления внешних границ государства и удешевления рабочей силы члены дружины из «сотоварищей» превращаются в наемных судорабочих, в обыкновенную «сволочь» (от слов волок, волочить). И хотя плавание по Волге ни в XVI, ни в последующие века из-за многочисленных шаек разбойников, своих и иноплеменных, хозяйничающих по ее берегам, не становилось менее опасным, купцы, в целях собственной безопасности, объединялись в купеческие караваны, плавающие под охраной царских войск, а судорабочие – в бурлацкие ватаги, или артели, со своим кодексом чести, понятием о товариществе, со своим языком, круговой порукой и ответственностью всех за каждого своего члена.

Во все века существовало своеобразное посвящение в бурлаки, восходящее в своей основе к древним обрядам инициации. Вот как его описывают художники братья Г. и Н. Чернецовы, совершившие в 1838 году путешествие по Волге и оставившие нам свои воспоминания о нем: «Перед Юрьевцем-Поволжским возвышенность правого берега Волги становится значительнее, в составе ее находится Жареной Бугор, который есть первостепенное урочное место на Волге для совершения обряда над новопроплывающими на судах мимо его бурлаками и другими; к этому же разряду принадлежит и Крестовая гора, делающая собою границы губерний Костромской с Нижегородскою на правом берегу Волги, но Жареной Бугор имеет первенство против всех урочных пунктов по Волге для выполнения принятого обычая над новичками бурлаками, что бывает почти неизбежно, исключая того времени, когда суда плывут мимо Бугра при попутном ветре под парусами и можно отделаться откупом по сей части. Это что-то вроде как при переходе через экватор. Там комический обряд совершается торжественно под председательством Нептуна и его сожительницы, и вода океана играет важную роль, а здесь, на Жареном Бугре, лямки, которыми жарят по спинам вбегающих на него по крутому песчаному косогору с криками "Жарь его!", и эта погоня прекращается по постановлению тогда только, когда вбегающий достигнет вершины Бугра. При переходе через экватор обряд принят давно и здесь давно; там при сем случае просвещенные мореплаватели сами способствовали своим экипажам в исполнении церемониала принятия обряда, а здесь лоцман не может отказать ребятам своим в потехе на Жареном Бугре, кроме разве только тогда, когда попутный ветер, способствующий к ходу судов, не позволит этого сделать; вероятно, и при перевалке через экватор буря океана также заставит отложить потеху, принятую в обычай, здесь, при Жареном Бугре, в обыкновение» .

Вне всякого сомнения, бурлачество, как и любое явление в нашей действительности, переживало свое зарождение, расцвет и упадок. Под пылью более поздних наслоений терялся подлинный смысл обычаев и традиций, менялся качественный состав бурлацких ватаг, уходили в прошлое основные принципы их жития. Оставался неизменным лишь главный стержень бурлачества, его коренная основа – непреодолимая любовь к воле. Звучит парадоксально, но именно она испокон веку служила отличительным свойством коренных бурлаков, «водохлебов», как их еще называли. Любовь к вольной жизни заставляла их убегать от всякого закона, определенности и размеренности крестьянского быта.

Из документов XVII века мы узнаем, например, что «...многие места в России глухие на 500 верст и более без городов – прямые убежища разбойникам и всяким беглым беспашпортным людям. Примером служить может пространство около реки Ветлуги (притока Волги – прим. мое), которая 700 верст течением простираясь от вершины до устья, не имеет при себе ни единого города. Туда с Волги укрывается великое множество бурлаков зимой, из коих немалая часть разбойников. Крестьяне содержат их всю зиму за полтину с человека, а буде что он работает, то кормят без платы, не спрашивая пашпорта...» . А лишь стаивал снег, вся эта масса бродяг вновь оказывалась на Волге. До какой огромной массы доходило количество речного бродячего люда, занимавшегося бурлачеством и разбоем, можно видеть из красноречивого свидетельства указа о второй крестьянской ревизии 1748 года: в то время было официально зарегистрировано 200 тысяч человек только таких бродяг, которые заявили себя не помнящими родства. Удаль, размах, молодечество не вписывались в рамки обычной общественной жизни, пугали обывателя, раздражали тех, кто такие рамки создавал. Эти качества сближали бурлаков с лихими разбойными людьми, и они же отправляли их после упадка бурлацкого промысла на Волге обживать новые земли в оренбургских и уфимских степях, в Зауралье и Сибири.

Наибольшего своего развития, как уже говорилось выше, бурлацкий промысел достиг в 40-е годы XIX столетия, когда количество бурлаков, тянувших лямку на Волге, было сравнимо с армией Наполеона, более века назад вторгшегося в Россию, и доходило до 600 тысяч человек. В первую очередь, это было связано с расцветом судового промысла, в частности расшивного, представляющего собой кульминационную точку деревянного волжского судостроения. Спрос на бурлацкую силу, рождавший предложение, с одной стороны, а с другой – крайняя нищета населения России, безысходные попытки, часто небезосновательные, большинства крестьян выбраться из нужды и крепостной зависимости с помощью бурлацкой лямки. Затем начался спад бурлачества, чему в немалой степени способствовали появление и развитие на Волге пароходства, катастрофическое мелководье в течение двух навигаций подряд (в 1858 и 1859 годах), разорение большинства судовладельцев, страшная холера 1848 года, строительство Самаро-Златоустовской и Уральской железных дорог.

Но прежде того времени, когда начался стремительный закат промысла, пока к концу XIX века за горизонтом российской жизни он не пропал вовсе, из него исчезло главное, что питало его долгие годы на протяжении сотен лет, что было его содержанием и составляло главную притягательную силу и суть бурлачества, – любовь к воле. Именно об этом говорит старый бурлак в автобиографических записках В.Гиляровского, вспоминая былое: «Да, разве такой тогда бурлак был? Что теперь бурлак? Из-за хлеба бьется! А прежде бурлак вольной жизни искал. Конечно, пока в лямке под хозяином идешь, послухмян будь... Так разве для этого тогда в бурлаки шли, как теперь, чтобы получить путинные да по домам разбрестись? Да и дома-то своего у нашего брата не было...» .

Вглядимся еще раз в картину И.Е.Репина «Бурлаки на Волге», написанную в 1873 году, когда бурлачество практически уже доживало свой век. Мы не увидим в ней артели, где «во время хода судов и до привала их на ночлег все бурлаки жили и работали одним сердцем» и этим сердцем была воля сплавщика и его команда. Кучка нищих, разрозненных, ничем кроме общей бечевы не связанных друг с другом людей темной массой надвигается на зрителя. Как отмечали еще современники И.Е.Репина, в этой картине нет хора, и каждая личность в ней не поет в унисон. А мы можем добавить: в ней нет исторической правды, ибо неверно передана структура бурлацкой ватаги, количество бурлаков по отношению к судну, которое они тянут, хотя она и исключительно правдива по сути изображаемого. Сюжет этой потрясающей картины, воспринимаемый нами спустя столетие после написания больше как символ, нежели как историческая реальность далекого прошлого, звучит своеобразным провозвестием нашего сегодняшнего времени, в котором мы, россияне, забывшие о своих корнях, разделенные в своей каждодневной борьбе за место под солнцем и за хлеб насущный, будем искать общую дорогу на пути к своим истокам. Шилом моря не нагреешь, и от бурлачества не разбогатеешь, говорит старинная бурлацкая пословица. Перемещение акцента в позднем бурлачестве на материальное привело к угасанию самого духа его, а вслед за этим и промысла как такового.

Однако ничто не возникает ниоткуда, и ничто не исчезает в никуда. Закрепление определенных черт и качеств в национальном характере требует многих и многих лет, повторяющих одни и те же условия, сотен и тысяч поколений, вырастающих в них, плотью и кровью впитывающих опыт своих предшественников, своих предков. Повторяя, приумножая и накапливая опыт, мы, наконец, доходим до того момента, когда количество повторений неотвратимо переходит в качество, которое у нас уже не отнять никакими внешними потрясениями и переменами. Спаянность и мощь бурлацкой ватаги, работающей на грани человеческих сил и возможностей, для которой Волга была и матерью, и кормилицей, и олицетворением свободной воли и с которой она была связана неразрывными узами многие сотни лет, стали достоянием нашего характера, нашей национальной культуры, а в конечном итоге каждого из нас.

Картина «Бурлаки на Волге» , прославившая Илью Репина , с момента своего появления вызывала неоднозначные отзывы. Кто-то восхищался мастерством художника, кто-то обвинял его в отступлении от жизненной правды. Почему же знаменитая картина спровоцировала скандал на государственном уровне, и насколько Репин на самом деле погрешил против действительности?

Таким же исключением из правил можно назвать и показанный на картине участок дороги. Бечевник – прибрежная полоса, по которой передвигались бурлаки, по приказу императора Павла не застраивался зданиями и заборами, но кустов, камней и топких мест там было предостаточно. Изображенный Репиным пустынный и ровный берег – идеальный участок пути, каких на самом деле было немного.

Тем не менее «Бурлаки на Волге» довольно точно воспроизводят иерархию наемных рабочих: в передней лямке всегда шел сильный и опытный бурлак, называемый «шишкой» – он устанавливал ритм движения. За ним шли «кабальные», работавшие за харчи, так как все жалованье успевали промотать еще в начале пути, их подгоняли «усердные». Чтобы все шагали в ногу, «шишка» запевал песни или просто выкрикивал слова. В роли «шишки» Репин изобразил Канина – расстриженного священника, подавшегося в бурлаки. С ним художник познакомился на Волге.

Сегодня художника называют одной из самых загадочных фигур в истории живописи:

Это интересно: